– У него и кошель имеется, – охотно подтвердил Кира и одним резким движением сдернул его с моего пояса.
– Посмотрим, посмотрим, – хищно оскалился Гера, забирая мой кошель из рук своего приятеля. Затем, высыпав мои монеты на свою шершавую ладонь, вожак проговорил с наигранным разочарованием. – Шесть асперов, не густо…
– Но вполне достаточно, чтобы покрыть долг мусульманина, – радостно подытожил Кира.
– Берите мои деньги и оставьте нас обоих в покое! – движимый отчаянием выкрикнул я и внезапным, резким движением высвободил свою шею из рук Киры. – Вам следует знать, что я состою на службе у императора Василия, поэтому если вы не хотите неприятностей, то забирайте деньги и уходите прочь! Сейчас же!
– Мы тоже служим императору! – раздался растерянный голос за моей спиной.
И тут я догадался, откуда у этих четверых одинаковая одежда и мечи с одноглавым орлом на рукояти. Похоже, что эта четверка молодых людей находилась на военной службе у императора Трапезунда.
– Да заткнись ты! – прикрикнул на своего приятеля-сослуживца Гера. – Мелкий ублюдок нагло врет нам, только и всего.
– А если парень говорит правду и является императорским чиновником? – вопросил все тот же сомневающийся голос за моей спиной.
– Скажите, друзья мои, где вы видели таких мелких императорских чиновников? – с вызовом бросил Гера, указывая на меня. – Бесстыжий щенок пытается обмануть нас и прикрывается именем императора! За такую наглость его следует проучить как следует и прямо сейчас!
– И все же, Гера, нам лучше пойти, – немного поразмыслив, предложил Кира. – Ты получил, что хотел – свой долг, поэтому мы вполне можем оставить двух этих неудачников в покое.
– Ты что же, Кира, испугался угроз сопляка? – с издевкой спросил у своего друга Гера.
– Вовсе нет. Просто у меня давно пересохло в горле от всех этих глупых разговоров. Да и компания пары шлюх мне намного милее, чем подтирать сопли двум молокососам.
– Мы тоже уходим, – раздался голос другого приятеля Геры, что стоял у меня за спиной. – Никому из нас не нужны неприятности, ведь если друнгарий Леонид что-то прознает, то на этот раз уж точно выгонит нас из своего отряда.
– Ладно, – неохотно сдался Гера и, уставившись на меня своими жабьими глазами, заявил. – Я ухожу, но мы с тобой обязательно встретимся, мелкий мошенник, и тогда я тебя проучу как следует! Жди этого дня и трясись от страха!
Я звучно выдохнул, когда вся четверка скрылась в ближайшем переулке. Ни при каких обстоятельствах встречаться с Герой вновь мне не хотелось.
– Спасибо тебе, – проговорил побитый парень, глядя мне в глаза. – Однако ты зря вмешался в наш разговор.
– Так это был всего-навсего невинный разговор? А мне показалось, что ты вляпался в неприятную историю, – желчно подметил я.
– Я обязательно верну тебе деньги, – пообещал побитый парень, вытирая краем туники кровь со своего лица.
– Ты, в самом деле, проигрался этому, как его, Гере?
– Да, в кости, – отчего-то очень спокойно подтвердил тот.
– И зачем было садиться играть, если у тебя в кошеле пусто?
– У меня были деньги. Вот только я их проиграл, а отыграться не получилось. Разве ты сам не знаешь азарта игры?
– С меня достаточно и того, что мой отец спустил все наше состояние в кости, – с горечью вспомнил я о крупных проигрышах своего отца.
– И большое у твоей семьи было состояние?
– Приличное, даже по меркам Константинополя.
– Так ты неместный, – догадался парень.
– Местный не вступился бы за тебя, да?
– Вряд ли, – пожал тот плечами.
– А тебя, я смотрю, те четверо крепко побили.
– Они били не сильно, – почти равнодушно заметил парень. – Больше крови, чем настоящего вреда.
– Да ты их знаешь! – неожиданно понял я.
– Конечно, – подтвердил парень. – Они все из шестого отряда друнгария Леонида.
– И ты один из них?
– Пока что нет, но через два месяца мне исполнится шестнадцать лет, и тогда меня примут в военный отряд: в шестой к этим четверым или в какой-то другой, а сейчас я прохожу обучение в казармах.
Я внимательно посмотрел на своего нового знакомого. Внешне он выглядел на несколько лет старше меня, и я бы никогда не подумал, что мы с ним ровесники. Парень оказался на целую голову выше меня, к тому же намного шире и мощнее в плечах. Его лицо, изрядно опухшее от недавнего избиения, наталкивало меня на мысль о том, что, несмотря на чистый выговор, он по своему рождению не был греком и, скорее всего, даже не был христианином.
– Ты даже не защищался, – укорил я его, – а ведь кажешься крепким и достаточно сильным.
– Я проигрался и не смог заплатить, – объяснил мне парень. – Поэтому Гера и его приятели имели полное право меня побить.
– Убить или покалечить?
– Ну вот это вряд ли, ведь тогда они не смогли бы вернуть свои деньги.
– Вот я глупец, что влез не в свое дело! – в сердцах воскликнул я.
На это парень лишь звучно хмыкнул и проговорил:
– Меня зовут Демир.
– У тебя нехристианское имя, – отметил я после того, как сам назвался ему.
– Имя турецкое, – пояснил мне Демир и, как будто между прочим, добавил, – а крестили меня именем Виссарион.
Я не смог сдержаться, чтобы не расхохотаться. Внешний вид моего побитого знакомого никак не сочетался с пафосным христианским именем.
– Тому священнику, что окрестил меня, нравились замысловатые имена, – ухмыляясь, поведал мне Демир, который, по всей видимости, сам находил подобный каламбур со своим христианским именем очень забавным.
– Понятно, отчего ты предпочитаешь турецкое имя.
– Это имя было дано моим отцом и принадлежит мне по праву рождения, – нахмурился Демир, а я насторожился, что ненароком оскорбил парня. – Демир – означает железо.
– Ты, в самом деле, как будто железный. Тебя только что избили, а ты умудряешься веселиться.
– Я к такому привык, ведь быть солдатом означает спокойно относиться к подобным пустякам и быть привычным к боли, – поведал мне Демир, а затем доверительно добавил. – Я хочу стать хорошим воином, самым лучшим в войске императора, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я и продолжил расспрашивать. – Так ты христианин или нет?
– В Трапезунде и на службе у христианского императора лучше всего быть христианином, – рассудительно заметил Демир и показал мне свой маленький серебряный крестик на шее. – Но я хочу быть честным с тобой, мой новый друг, несмотря на купание в бочке, я так остался мусульманином.
– И твой Бог не возражает, что ты носишь христианский крест?
– Не думаю, что Аллах против, ведь этот серебряный крестик всего лишь красивая безделушка, главное же то, что у меня вот здесь, – и Демир приложил ладонь к левой части своей груди.
– Теперь ясно, почему те четверо называли тебя мусульманином.
– Они зовут так всех, кто не является греком по происхождению, – отмахнулся от моего предположения Демир.
– Однако если ты будешь с каждым встречным открыто говорить о своих сложных взаимоотношениях с христианской религией, то тебя могут не только побить, но даже убить. Мы, христиане, бываем порой очень жестоки в вопросах веры, – со всей серьезностью предупредил я своего нового приятеля.
– Особенно мы, мусульмане, смущаем ваших священников, – криво усмехнулся турок.
– Ну, священников не только мусульмане смущают. Честно говоря, они недолюбливают и многих христиан вроде еретиков и латинян.
– Но ты же не священник?
– Определенно нет, – отрицательно помотал я головой.
– Тогда мы с тобой поладим, – заключил Демир. – Если тебя не беспокоит, что я мусульманин.
– А тебя то, что я христианин, – вторил я своему новому другу.
– Так значит, ублюдки во главе с Герой забрали все твои деньги?
– К сожалению, это так, – с горечью подтвердил я и поведал Демиру о своих несбывшихся планах на шесть серебряных асперов.
– Идем со мной, мой христианский друг. У меня пока нет денег, чтобы отдать тебе долг, но есть одна неплохая идея.
Я последовал за своим новым другом, который повел меня по узким, все время петляющим улочкам и переулкам Трапезунда. Миновав кажущийся бесконечным лабиринт, сплошь состоящий из похожих друг на друга как близнецы-братья серых и невзрачных домов, мы с Демиром подошли к небольшому двухэтажному дому, свежевыкрашенному в светло-зеленый, почти фисташковый, цвет.
– Дом моей матушки, – с неожиданной теплотой в голосе сообщил мне Демир и, по-хозяйски открыв слегка заедающую входную дверь, первым впустил меня внутрь дома.
Я оказался в большой и уютной комнате, которая показалась мне излишне переполненной разной мебелью и какими-то незначительными вещицами вроде салфеток, занавесок, маленьких подушечек, милых деревянных коробочек и шкатулочек, стеклянных баночек и флакончиков, а также длинных бус, висевших над дверью, что вела в смежную комнату. Тем не менее у меня не возникало ощущения беспорядка. Напротив, мне показалось, что все эти вещи находятся на своих, кем-то строго определенных местах.
Послышались легкие шаги, и из соседней комнаты появилась взрослая женщина. Она была достаточно высокой, удивительно стройной и такой же смуглой, как и сам Демир. Сначала женщина вопросительно посмотрела на мусульманина, а потом перевела свои красивые миндалевидные глаза на меня.
Мой друг приблизился к женщине, нежно обнял ее за плечи и начал что-то говорить на незнакомом мне языке. Я догадался, что язык был турецкий, хотя и не понял из импульсивной речи Демира ни единого слова. Женщина пристально смотрела в глаза моему другу, но ничего не отвечала. Когда турок наконец замолчал, она слегка кивнула и тут же скрылась в соседней комнате.
– Моя матушка. Ты можешь звать ее госпожа Дуйгу, – с улыбкой сообщил мне Демир.
– У тебя очень красивая и молодая матушка, – не мог не заметить я. – Вот только я не пойму, отчего она так спокойно отреагировала на все твои синяки?
– Погоди, сейчас она примется меня лечить.
В дверях вновь появилась мать Демира. В своих руках она несла какой-то небольшой металлический ларец. На этот раз госпожа Дуйгу улыбнулась мне, но как-то сдержанно и даже строго, после чего добавила по-гречески:
– Я рада видеть друга моего сына в нашем доме. Ты, христианин, поступил великодушно, и я благодарю тебя за это.
Матушка Демира усадила своего сына, словно маленького ребенка, на скамью и принялась энергично втирать в его израненное лицо какую-то на редкость вонючую мазь, извлеченную из принесенного ею ларца. Демир стойко сносил, должно быть, привычную для себя процедуру. Он лишь молчал да изредка морщился от боли.
Когда женщина закончила, то повернулась ко мне и проговорила голосом, не терпящим никаких возражений:
– Сейчас я буду вас кормить.
– Спасибо, госпожа Дуйгу, но я не голоден, – проявил я свою, воспитанную во мне Ливадином, вежливость.
– Мужчины всегда голодны, а молодые мужчины в особенности, – со знанием дела заметила женщина и снова покинула гостевую комнату, унося вместе с собой таинственный ларец.
– Вот и славно, – довольно потер руки Демир, – а потом мы с тобой отправимся в хаммам.
– В хаммам? – услышал я незнакомое мне слово.
– Именно в хаммам, – радостно подтвердил парень. – Это почти то же самое, что ваша баня, но намного лучше. К тому же далеко идти не придется, ведь хаммам находится в нашем доме.
Под воздействием удивительной мази госпожи Дуйгу с лица Демира мгновенно начала спадать краснота и отечность. Постепенно я смог разглядеть настоящее лицо своего нового друга. Оно оказалось чуть вытянутым, с красивыми миндалевидными глазами, как у матери, и перебитым, а когда-то, вероятно, идеально ровным носом. Выходит, что дрался мусульманин с завидной регулярностью и часто оставался битым.
В это время на столе появился плов, который хозяева дома упорно называли пилавом. Он был горячим, густым и наполнял всю комнату насыщенным запахом пряностей и чеснока. Я оказался благодарным гостем и с завидным аппетитом принялся уплетать все предложенные мне госпожой Дуйгу угощения, радуясь тому, насколько мудрой женщиной оказалась мать моего нового друга.
– А где твой отец? – спросил я у Демира, справившись с первой порцией пилава и неспешно принимаясь за вторую.
– Мой отец умер, – глубоко вздохнув, проговорил Демир. – Он был купцом и погиб в море пять лет назад.
– Мне очень жаль.
– Теперь я старший мужчина в нашей небольшой семье. Кроме матушки у меня есть младший брат. Его зовут Догу.
– А сам ты никогда не думал стать купцом?
– Ну уж нет, – усмехнулся мусульманин. – А вот мой брат здорово обращается цифрами. Он помогает матушке по хозяйству и в ее ремесле.
В комнате появилась мать Демира и предложила нам перейти в хаммам. Миновав несколько проходных комнат, мы оказались в узком помещении наподобие предбанника, из деревянной двери, в самом конце которого, словно из преисподней, сильно тянуло паром и жаром.
– А как же твои раны? – спросил я Демира, скидывая свою тунику на маленькую деревянную скамью.
– Хаммам для синяков даже полезен, – уверил меня парень, небрежно разбрасывая свою одежду на каменном полу.
Обнаженное тело Демира не имело ни единого изъяна. Парень как будто был соткан исключительно из мощных, рельефных мышц и выглядел, словно ожившая статуя одного из древнегреческих атлетов, что ваяли в стародавние времена скульпторы из дорогого белоснежного мрамора. По сравнению с турком можно было смело говорить о том, что мускулатура на моем теле отсутствовала вовсе.
Следом за Демиром я вошел в небольшое помещение, стены, потолок и пол которого были отделаны мелкими светло-голубыми камешками. Все вокруг меня оказалось окутано густым паром. Кое-как я различил каменные скамьи-лежанки, пристроенные с двух сторон необычного помещения, а также чашу из белого мрамора с обжигающе горячей водой посередине.
Растянувшись на ближайшей ко мне скамье животом вниз, я всем телом ощутил приятное, чуть обжигающее тепло. Горячий и влажный воздух проникал в мои легкие, но мне не было жарко, а пот и грязь сходили с моего туловища толстым слоем, будто ненужная кожа.
– Ну и как тебе турецкий хаммам? – расслабленным голосом спросил у меня Демир.
– Ты прав. У тебя здесь намного лучше, чем в городской бане, – честно признался я.
– Теперь ты сможешь приходить ко мне в гости, когда захочешь, и пользоваться хаммамом столько, сколько твоей душе будет угодно.
– Спасибо, – благодарно выдохнул я.
Через какое-то непродолжительное время я сел на скамью, взял в руки мочалку, сделанную из неизвестного мне волокнистого растения, и начал смывать с себя остатки пота и грязи. Кожа очистилась и к моему полнейшему недоумению стала намного белее, чем была прежде.
– До чего же ты разозлил Геру, когда так уверенно заявил, что являешься императорским чиновником, – вновь заговорил со мной Демир.
– Я не собирался злить этого Геру еще больше, чем уже успел разозлить ты, – криво усмехнулся я. – Кроме того, я сказал правду. С недавних пор у меня имеется чин миртаита при императорском дворе.
– И как же тебе в твоем возрасте удалось его заполучить?
– Я и сам толком не понял, – немного слукавил я. – Наверное, повезло.
– Понятно, – хмыкнул Демир. – Ты по жизни везунчик, да?
– Глупец и везунчик, – рассмеялся я, – или везучий глупец.
– А неплохое сочетание, – подхватил мой искренний хохот мусульманин. – Мне нравится.
– Скажи мне, Демир, что именно ты говорил своей матушке, когда мы только вошли в дом?
И я воспроизвел по памяти неизвестную мне турецкую речь слово в слово. Подобный трюк я проделывал не в первый раз, и всегда он срабатывал безупречно. Моя исключительная память не подвела меня и сегодня.
– Ты уверен, что не знаешь моего родного языка? – с некоторой заминкой, не скрывая своего искреннего удивления, спросил у меня Демир.
– Я не понял ни единого слова из того, что сейчас сказал тебе. У меня всего-навсего хорошая память.
– Даже чересчур хорошая, – присвистнул Демир и принялся переводить мне каждую фразу по отдельности.
Как я и предполагал, это был рассказ Демира о его сегодняшних злоключениях и моем глупом, но преподнесенном мусульманином весьма героически, поступке.
– Не так уж и сложно, – нарочито небрежно заметил я. – Если ты возьмешься учить меня турецким словам, то я совсем скоро смогу понимать твою родную речь.
– Было бы неплохо, – одобрил Демир. – Ты, выходит, из умных и головастых, да?
– В Константинополе у меня было прозвище Гупин.
– То есть головастик? Отлично! Теперь я буду всегда тебя так назвать, – ухмыльнулся Демир и принялся обучать меня новым турецким словам, всем тем, что первыми приходили ему в голову.