После хаммама мы вернулись в гостиную, где нас на столе ожидал черный чай. Он был горячий и невероятно густой, поэтому сильно отдавал горечью на языке и нещадно обжигал губы.
В комнате появилась госпожа Дуйгу. В своих руках она держала большой сверток, который протянула мне:
– Я знаю, что тебе нужна одежда к празднику, который состоится завтра во дворце. Думаю, что эта придется тебе впору. Примерь!
– Моя матушка знает толк в красивой одежде, – с удовольствием подтвердил Демир, – ведь в швейном ремесле она – лучшая в городе.
Я немного растерялся и попытался протестовать, но госпожа Дуйгу твердо заявила, что мой отказ ее страшно обидит и, надув губы, удалилась из гостиной, оставив нас с Демиром вдвоем.
– Моей матушке не стоит перечить, Гупин. Поверь мне, с ней намного проще согласиться, – заговорщицки подмигнул мне Демир, и я понял, что это и была та самая идея, которая пришла в голову мусульманину у городского трактира.
Я бережно развернул сверток. На моих руках лежала туника насыщенного василькового цвета, сшитая из тончайшего шелка. Ее подол и рукава были расшиты изящным растительным орнаментом, а ворот украшала россыпь мелких разноцветных бусин. Штаны были изготовлены из более плотного шелка небесно-голубого цвета с замысловатым ромбическим рисунком в черно-красных цветах.
– Надевай, а я отвернусь, если ты стесняешься своей тощей задницы! – рассмеялся Демир и демонстративно повернулся ко мне спиной.
Одежда госпожи Дуйгу села на меня как влитая. Натуральный шелк нежно прилегал к коже и приятно холодил тело. Длинная туника доходила мне почти до щиколоток и дополнялась по-праздничному яркими штанами. Я подпоясался плотным, умело расшитым нитями разных цветов, поясом. Подозреваю, что выглядел я в тот момент как настоящий богач, кошель которого сверху донизу набит золотом и серебром.
– Я была уверена, что тебе подойдет, – снова появилась в дверях госпожа Дуйгу.
Впервые на ее лице я заметил не строгую, а радостную улыбку. Женщина протянула мне короткие мягкие сапожки темно-синего цвета, которые также безупречно пришлись мне по размеру.
– Именно так и должен выглядеть молодой и важный господин на императорском празднике, – с гордостью произнесла госпожа Дуйгу и, не дожидаясь, пока я от избытка эмоций обрету дар речи и приступлю к выражению своей безмерной благодарности, вновь исчезла в дверях, ведущих в соседнюю комнату.
– Одежда великолепна, Демир! – воскликнул я с неподдельным восхищением. – Должно быть, она стоит целую кучу денег. Боюсь, что я не смогу дать твоей матушке за нее достойной цены.
– Считай, христианин, что это наш тебе подарок, – довольный моей реакцией проговорил Демир.
– Слишком щедрый подарок, – возразил я, с удовольствием продолжая водить рукой по гладкому и блестящему шелку.
– Сегодня утром ты был готов рискнуть своей жизнью, вступившись за меня перед четырьмя вооруженными людьми, так что я тебе еще должен.
– Нет, Демир. Это я теперь должен тебе целую горсть золотых монет, – справедливо возразил я.
– Ну уж нет, Гупин, между нами отныне есть лишь один долг в шесть асперов, что взял Гера из твоего кошеля в уплату моего проигрыша. Когда меня зачислят в военный отряд, и я начну получать приличное жалование, я сразу отдам тебе деньги.
– Тебе не стоит больше играть в кости, – с осторожностью заметил я.
– Клянусь Аллахом, что больше не буду! – как-то подозрительно легко согласился Демир.
– И шесть асперов ты мне не должен.
– Нет, должен, – продолжал упорствовать мусульманин.
Решив, что спорить с Демиром дальше не имеет никакого смысла, я сдался и примолк. Мой друг был слишком похож на свою мать, и упрямство, очевидно, было их основной семейной чертой.
Глава 6. Брак по расчету
Субботний день начался для меня уже привычным образом. Мальчик-слуга принес нам с моим соседом Михаилом Панаретом еду. Однако после вчерашней, невероятно вкусной трапезы в доме у моего нового мусульманского друга Демира завтракать дворцовой пищей мне не хотелось, и я даже не взглянул на доставленный к нам в комнату мальчиком поднос.
Мой сосед этим утром даже не думал отказываться от завтрака.
– Нас ждет отличный день! – громко хрустя подсушенным сухарем, с необычайным воодушевлением заявил мне Панарет. – По случаю свадьбы императора Василия и ромейской принцессы во дворце будет дан праздничный пир, и нам несколько дней подряд не придется есть подобную гадость, – и парень бросил презрительный взгляд на жареные овощи, уныло лежащие на его тарелке.
– Тебе известно, что именно будет происходить сегодня? – с любопытством спросил я.
– А разве ты не знаешь? – уязвил меня Панарет моей невежественностью в вопросах придворного церемониала.
– Нет, – признался я. – Мне прежде никогда не доводилось бывать при императорском дворе.
– И как ты только сумел так быстро заполучить чин миртаита?! – с нескрываемой завистью воскликнул Панарет.
– Думаю, ты сам толком ничего не знаешь об императорской свадьбе, поэтому и не говоришь мне, – открыто усомнился я в осведомленности своего соседа, упорно не желая делиться с ним догадками о моем неожиданном возвышении.
– Я знаю! – настаивал парень и неохотно принялся мне рассказывать. – Сначала должно состояться шествие из Цитадели в церковь Богородицы Златоглавой, где совершится церемония венчания нашего императора и ромейской принцессы. Затем во дворце будет дан торжественный прием для императорских чиновников, а вечером – устроен пир, который может продлиться не один день.
Я присвистнул. Упоминание о пире с роскошной трапезой, который может растянуться на несколько дней, меня несказанно обрадовало. Я встал с кровати, умылся теплой, принесенной мальчиком-слугой водой и только теперь заметил стопку чужой одежды и странной формы шляпу, что лежали на моем столе.
– Твое? – спросил я у Панарета, указывая на незнакомые мне вещи.
– Нет, одежду принесли вчера по приказу императора Василия и оставили для миртаита Серапула, – с подчеркнутым равнодушием в голосе проговорил мой сосед.
Я взял в руки шляпу. Она была темно-синего цвета с необычной пирамидальной макушкой, обтянутой ярко-красным шелком. Под шляпой я обнаружил кафтан красивого голубого оттенка с богатой вышивкой золотом, шедшей по его вороту и рукавам.
– Выходит, все эти вещи для меня? – сделал невольный вывод я.
– Полагаю, что тебе прислали официальную одежду, положенную чину миртаита при дворе, – лениво пояснил мне Панарет.
– И что же? Теперь я должен буду всегда ее носить?
Признаюсь, я немного растерялся, ведь это могло означать, что сегодня я не смогу щеголять в тех прекрасных одеждах, которые подарили мне Демир и его матушка. С другой стороны, я удостоился чести и получил дар от самого императора Трапезунда.
Недолго думая, я решил надеть шелковую тунику прекрасного василькового цвета и мягкие темно-синие сапоги вместе с вещами от императора. Таким образом, длинный кафтан, который оказался мне несколько великоват, я надел на шелковую тунику, а шляпа необычной формы свободно села на мою голову. Зеркала у нас в комнате не было, но я решил, что мой наряд сложился неплохо. Панарет лишь крайне снисходительно кивнул, не удостоив меня более ни единым словом. В таком необычном для себя виде я отправился вниз.
В архиве я застал Ливадина, и нужно сказать, что мой учитель был одет не менее впечатляюще, нежели я сам. На голове у Ливадина красовалась шляпа такой же канонической формы, как и у меня, только вот ее макушка с маленькой красной кисточкой была отделана шелком не красного, а глубокого фиолетового оттенка. Отличались по цвету и наши кафтаны. У Ливадина он был сшит не из голубого, а из двуцветного, фиолетового и белого, шелка. Ко всему прочему, в руках мой господин держал посох, выкрашенный на одну половину в красный, а на другую – серебряный цвета.
– Вот и ты, Филат, а то я уже собирался за тобой посылать, – с выражением сильной озабоченности на лице поприветствовал меня Ливадин.
– Свадебная церемония уже началась? – спохватился я, что мог опоздать к началу торжества.
– Нет, но нам давно пора быть на площади, – объявил Ливадин, одобрительно изучая мой внешний вид. – Одежда села на тебя неплохо, мой мальчик, но вот шляпу ты умудрился надеть задом наперед, – ухмыльнулся мой учитель и ловко перевернул ее ровно на сто восемьдесят градусов.
– А что означает вся эта необычная одежда, шляпы и твой посох, учитель? – не удержался, чтобы не спросить, я.
– Каждому чину при дворе соответствует свое одеяние и цвет, – подтвердил Ливадин догадку Панарета.
– И что же, мы всегда должны будем так одеваться?
– Только в дни больших праздников и важных придворных церемоний, – терпеливо пояснил мне учитель. – Однако хватит вопросов. Идем, мы с тобой и так изрядно задержались.
Вместе с Ливадином мы вышли из здания архива. Все пространство напротив дворца оказалось переполнено людьми. Судя по их таким же, как у нас с Ливадином, необычным нарядам: пирамидальным шляпам и тюрбанам, посохам и жезлам, непривычно ярким – красным, зеленым, фиолетовым, золотым и серебряным – одеждам, дворцовая площадь была заполнена исключительно титульными императорскими чиновниками.
Я увидел деревянный помост, возведенный всего за одну ночь в самой южной части дворцовой площади. Со всех сторон он был закрыт златоткаными шелковыми завесами и окружен кольцом из императорской стражи и придворных слуг. Мне захотелось приблизиться к загадочному сооружению, но из-за множества людей вокруг сделать это представлялось невозможным.
– Прокипсис, – уловил мой заинтересованный взгляд, обращенный к замысловатой конструкции, Ливадин. – Сейчас мы с тобой, Филат, станем свидетелями поистине чудесного зрелища и важной составной части свадебного обряда, а именно церемонии явления невесты императора своим подданным.
Внезапно началось оживление со стороны дворцового крыльца, и в дверях появился статный мужчина в длинном черном одеянии с роскошным золотым шитьем и куполообразным венцом на голове. Я догадался, что передо мной предстал император Трапезунда Василий. Это был зрелый, плотно сложенный мужчина с широким лицом, немного крупным носом, аккуратными черными усами и раздваивающейся на концах такой же черной бородой.
В толпе раздались множественные голоса, что наперебой принялись приветствовать своего государя:
– Да здравствует император Василий! Многие лета! Многие лета! Многие лета!
Спустившись с дворцового крыльца, император Василий торжественно проследовал в направлении деревянного прокипсиса. За ним степенно шествовала его мать, деспина Джиаджак, и ближайшие представители его окружения, среди которых я заметил Никиту Схолария в красно-золотом кафтане и пирамидальной шляпе такой же цветовой гаммы.
Императорские чиновники расступались перед своим повелителем и с почтением кланялись ему. Как только василевс приблизился к деревянному помосту, он остановился. Взяв небольшую, но многозначительную паузу, Василий демонстративно взмахнул своей рукой. По сигналу императора неведомо откуда начали играть флейты и трубы, а завесы на помосте стали медленно раздвигаться.
Несмотря на светлое время суток, деревянное возвышение дополнительно освещалось факелами, которые держали в руках стоявшие вокруг помоста коленопреклоненные слуги. Когда занавесы помоста были раздвинуты полностью, я увидел ромейскую принцессу, что горделиво восседала на окованном золотом роскошном троне. Девушка была одета в ярко-красное облачение с длинными и очень широкими рукавами, а ткань ее наряда украшали изображения золотых двуглавых орлов, являющихся символами императорского дома Палеологов. Принцесса сидела неподвижно, сохраняя царственную позу, и все время молчала, милостиво позволяя своим новым подданным себя лицезреть.
К музыкальному сопровождению удивительной церемонии присоединился хор, и десятки голосов принялись исполнять хвалебные гимны в честь ромейской невесты.
Придите люди, встретим с вами высокородную принцессу,
Во крещении славную Ирину, дщерь великих Палеологов!
Благословенна дева во Христе, святом Сыне Господа нашего,
Да вознесем ей хвалы во имя Отца и Сына, и Святого Духа!
Такими словами начался первый гимн в честь Палеологини, после завершения которого хор перешел ко второму, к третьему, а затем к четвертому и даже к пятому стиху. Содержание всех гимнов было примерно одинаковым и заключалось в том, что Господь благословляет ромейку, даруя ей и ее новым подданным свою милость и благодать. Вся церемония напоминала мне нечто среднее между церковной службой и театральным зрелищем, в котором сцена, однако, постоянно оставалась статичной.
Песнопения в честь принцессы длились около часа. После этого занавеси на помосте были торжественно задвинуты.
Звучно протрубили трубы, и к императору Василию подвели черного коня, того самого боевого жеребца по имени Маргос, который на второй день моего пребывания в Цитадели чуть было не откусил мне палец. Василевс ловко вскочил на своего любимца и направился к воротам, ведущим из Цитадели в Средний город. Деспина Джиаджак верхом на белой лошади двинулась за сыном, а подданные государя неспешно последовали за членами императорской семьи, образовывая длинную пешую процессию.
Я держался вместе с Ливадином. Выйдя из ворот Цитадели, мы с учителем спустились к церкви Богородицы Златоглавой. Я заметил, что по случаю торжественного шествия улицы города были посыпаны опилками и празднично украшены ветвями лавра, розмарина и ветвистого плюща.
Церковная площадь и все прилегающие к ней улицы были заполнены жителями города, которые пришли поздравить своего императора и его невесту. Мне показалось, что людей здесь было несколько сотен, а может быть, даже и целая тысяча. Императорская охрана с видимым усилием сдерживала толпу, норовившую приблизиться вплотную к церкви, и обеспечивала нам, участникам праздничной процессии, возможность свободно войти в священную обитель.
Вместе с другими чиновниками я втиснулся через западные ворота в церковь Богородицы Златоглавой и, миновав экзонартекс и нартекс, оказался в центральном помещении священного храма.
– Тебе, Филат, придется остаться здесь, – заявил мне Ливадин, когда мы с ним находились в самой западной части центрального нефа церкви.
– Почему? – недовольно вопросил я, собираясь пробраться как можно ближе к алтарю, чтобы рассмотреть церемонию венчания императора Василия и принцессы как можно лучше.
– Все присутствующие в церкви должны располагаться в соответствии со своим чином, – сухо пояснил мой учитель.
То был, пожалуй, первый раз, когда я на собственной шкуре испытал всю силу и несправедливость иерархичных традиций, которые действовали не только в Константинополе, но были живы и в Трапезунде. Мне пришлось остаться в одной из наиболее отдаленных частей церкви и наблюдать за дальнейшими событиями лишь издалека.
Раздались первые аккорды несколько монотонной церковной музыки, и хор с высокими мужскими голосами запел какие-то плохо известные мне псалмы. На амвон, деревянное возвышение, что было установлено перед алтарем, торжественно взошел священник в искрящемся золотом одеянии и с очень длинной, будто бы серебряной, бородой.
– Митрополит Григорий, – с почтением прошептал немолодой мужчина рядом со мной, одетый в такой же голубой с золотом кафтан.
Следом за митрополитом на амвон поднялся император Василий, и спустя всего несколько минут в церковь через северные двери вошла ромейская принцесса. Девушка гордо взошла на помост перед алтарем и решительно встала рядом со своим женихом. По сравнению с императором Василием принцесса казалась маленькой и хрупкой девочкой, по росту едва доставая василевсу до плеча.
Церемония венчания началась, и митрополит Григорий приступил к чтению длинных, а местами даже чересчур длинных молитв. Его ровный, хорошо поставленный голос лишь изредка прерывало стройное многоголосье церковного хора.
Обряд венчания показался мне чрезвычайно долгой и однообразной процедурой. Признаюсь честно, что я никогда не питал особой тяги к религиозным службам и литургиям, хотя и считал себя истинным и добрым христианином. Непроизвольно мой взгляд принялся изучать церковь, которая показалась мне небольшой, а в сравнении с монументальной и величественной Святой Софией в Константинополе, так и вовсе крошечной.
Я внимательно рассматривал стены Богородицы Златоглавой, которые были украшены фресками из библейского цикла и изображениями многочисленных святых. В приалтарной части я разглядел мозаику, сделанную из невероятно дорогого и ценного камня греческих императоров бордово-фиолетового оттенка под названием порфира. Еще одной диковиной церкви оказалась мозаичная икона Пресвятой Богородицы, которая вся целиком была составлена из мельчайших кусочков драгоценных камней и металлов и излучала какое-то необыкновенное, кажущееся чудодейственным, сияние.