Ноль эмоций - Екатерина Осянина 6 стр.

— Почему ты не хочешь мне рассказывать? — продолжала допытываться я.

— Не хочу вспоминать.

— Или не хочешь, чтобы я узнала правду? Или вспомнила?

— Да, не хочу, — он колюче глянул на меня, но я выдержала его взгляд, не моргнув и глазом.

— Почему? Ты боишься или стыдишься?

Он вздохнул и отвернулся, положив голову на скрещенные руки.

Я провела пальцем по его спине, но он не пошевелился. Я тихонько стряхивала с его прохладной кожи песок, потом изобразила двумя пальцами шагающего человечка. Он молчал.

— Расскажи, — попросила я тихо. — Мне же больше не к кому обратиться, чтобы узнать, кто я такая. У меня вообще, кроме тебя, никого и знакомых-то нет… наверное.

Он наконец повернул ко мне голову.

— Ты устроила тот взрыв, — сказал он, глядя на меня широко открытыми глазами.

Я отдернула руку. Он это заметил и сжал зубы, заиграв желваками.

— Как? Зачем? — хрипло выговорила я. Во рту вдруг пересохло.

— Я тебя заставил. Активировал «ключ». — Голос его тоже звучал хрипло и приглушенно, как будто ему трудно было говорить. — Это я разрушил твою жизнь. Левин предупреждал, что ты будешь сопротивляться и можешь сорвать «программу». Я ему не поверил и настоял на твоем участии в проекте.

— Что еще за проекты? — я с деланым равнодушием отвернулась от мужчины и смотрела теперь на гладь реки, над которой кружились стремительные синие стрекозы.

— Мы готовили людей для спецопераций. В том числе смертников с их «шахидскими поясами». Не все люди хотят добровольно взрывать себя и других. — Он невесело усмехнулся. — Мы заставляли людей делать то, что они не хотят.

— А я?

— Ты должна была заминировать тот небоскреб. А потом взорвать. А я следил, чтобы ты выполняла свою программу. Мы обрабатывали тебя два года. Я выбрал тебя, потому что ты идеально подходила для наших целей: без семьи, с подходящими параметрами для работы в том здании, на одну из фирм. Я сделал так, чтобы тебя взяли туда на работу, чтобы ты получила доступ к ключевым точкам для установки взрывчатки. Левин начал с тобой работать, но ты так сопротивлялась гипнозу и внушениям, что он отказался и стал советовать заменить тебя на более податливую кандидатуру. Я его не послушал.

Голос его звучал теперь ровно, но я знала, что это стоит ему усилий. Он сел, тоже глядя теперь на гладь воды, под которой скрывалось довольно сильное течение, и продолжил:

— Второй наш специалист применил другие методики, более жесткие. Ему пришлось стирать твою личность и память. Кажется, он использовал какие-то психотропные вещества, я в этом не разбираюсь… В итоге он меня уверил, что ты готова выполнить свою программу, и дал мне «ключ» — комбинацию звуковых и зрительных образов, которые запускали протокол выполнения твоей программы. Когда я получил приказ активировать «ключ», я должен был издали наблюдать, чтобы все шло по плану. Но ты… Левин оказался прав. Ты почти победила свою программу. Не знаю, почему и как, но прежде чем врубить детонатор, ты подняла в здании пожарную тревогу. Люди успели эвакуироваться. Я бросился к тебе, чтобы деактивировать программу — у меня на такой случай был «стоп-ключ», — но не успел. Ты уже запустила детонацию. Теперь твоя программа была завершена, и ты должна была погибнуть в том здании. Мне оставалось только проследить за этим… или помочь тебе.

— Убить меня?

— Да. Убить.

— Что тебе помешало?

— Взрыв. И твоя чертова сопротивляемость. Ты не собиралась умирать в том здании и не стала ждать, пока я тебя прикончу. У меня не было с собой пистолета, тем более что твоя смерть должна была выглядеть как минимум случайной. — Он говорил теперь низким, хрипловатым голосом, сквозь зубы. Слова, которые раньше приходилось вытягивать из него клещами, теперь выскакивали, как короткие автоматные очереди. — Я собирался прикончить тебя голыми руками. Но ты набросилась на меня с этим осколком, и сразу же прогремел второй взрыв, и меня, кажется, оглушило.

Он замолчал, глядя на меня своим прожигающим взглядом. Я почувствовала его своей кожей и тоже повернулась к нему, ожидая продолжения. Глаза его, казалось, отражали тот пожар, а может, солнце просто играло в них своими желтоватыми бликами…

— Почему мы оба там не сгорели? — спросила я, завороженная этим странным золотистым блеском его глаз.

— Я спрашивал потом Левина. Он сказал: Саидову, нашему второму мозгоправу, не удалось полностью тебя сломать. Твое желание выжить победило его программу. Единственное, чего ни я, ни Левин не могли понять — почему ты не бросила меня там? После того, как программа сработала полностью, и твоя личность уже была уничтожена, ты не просто выжила, но и не оставила плохого парня умирать в горящем здании. Это был твоя победа… над нами. Левин чувствовал свою вину перед тобой. Перед остатками твоей личности. Когда он узнал, что ты выжила и… что не дала мне заживо там сгореть… он тобой восхищался. — Он сглотнул. — Он предупредил меня, что теперь у нас у обоих будут проблемы. Что нас не оставят в живых. Ни тебя, ни меня. Это он посоветовал мне отвести тебя к Бринцевичу и оплачивал твое содержание. Бринцевич не в курсе нашей… деятельности, но мы к нему часто обращаемся за консультациями.

Он отрешенно уставился на реку, сидел, ссутулившись, не обращая внимания на то, что здоровый слепень пристроился на его голом плече. Я размахнулась и хорошенько треснула по нему. Насекомое шлепнулось на песок, а Константин от неожиданности чуть не подскочил на месте, глядя на меня с бесконечным удивлением.

— Я боялся и стыдился тебе все это рассказывать, потому что…

— Потому что ты плохой парень? — подсказала я и засыпала мертвого слепня песком.

Костик поджал губы и кивнул, продолжая смотреть выжидающе.

Я пожала плечами, встала и собрала свою одежду с песка.

— Левин же сказал: мне теперь все равно.

Глава 7

Мы продолжили путь по рельсам, перейдя реку по железнодорожному мосту, еще разок перед этим искупавшись и перекусив.

Константин теперь шагал понурый и как будто слегка пришибленный, словно его исповедь потребовала физических усилий и изрядно его вымотала. Я, напротив, чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей и полной сил после купания в бодряще-ледяной водичке.

Костин рассказ многое прояснил, кусочки мозаики сложились в моей голове в довольно стройную картину. Стало ли мне от этого лучше или хуже, я не могла сказать.

Теперь все чаще нас стали сгонять с путей поезда, а одноколейка начала ветвиться, и как Костя угадывал, в какую сторону пойти, я себе и представить не могла. Может быть, он просто шел наобум?

Вскоре нам стали попадаться строения, рельсы как будто размножились, переплелись; из-за многочисленных автоматических стрелок идти стало совсем неудобно, и мы наконец сошли с осточертевших шпал на нормальную асфальтированную дорогу, которая побежала рядом с путями. Нас то и дело обгоняли машины и автобусы, и под вечер мы вышли к нормальной станции.

Перрон был почти пуст. Костик усадил меня на лавочку, скинул свой рюкзак, швырнул мне на колени свою кожанку и что-то пробурчав, направился в здание вокзала.

Я села, с наслаждением откинулась на спинку скамейки и вытянула ноги, обхватив руками и прижав к себе все свое и костиково добро, и слушала переговоры работников станции по громкой связи. Ноги вскоре перестали гудеть, но начало громко и голодно бурчать в животе. Константина все не было. Сначала я подумала, что он направился в туалет в здании вокзала. Потом, когда прошли все разумные сроки пребывания здорового человека в сортире, подумала, что сразу из туалета он прошел искать магазин. Правда, почему-то не взял ни денег из своей куртки, ни рюкзака, куда мог бы сложить покупки. Тогда я, с беспокойством озираясь, встала, надела свою куртку, вскинула на каждое плечо по рюкзаку, сгребла в охапку костину кожанку, следя, чтобы ничего не вываливалось из карманов, и двинулась на его поиски.

Зал ожидания был пуст. Окошко кассы светилось, но перегородка была задвинута. Я поискала глазами указатели с мужской и женской фигурками или соответствующими буквами. Нашла. По стрелочкам повернула в нужном направлении и остановилась возле мужского туалета. Прислушалась. Ни голосов, ни движения. Я набралась решимости, сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и заглянула внутрь, прошла мимо рукомойников и выглянула в зал с кабинками и писсуарами. Никого. Обе кабинки были пусты, судя по приоткрытым дверцам.

Я вышла обратно в зал ожидания. Постояв еще немного, повертев головой в разные стороны и так в итоге не встретив ни одной живой души, у кого можно было бы хоть что-то спросить, я вышла в двери, противоположные тем, в которые вошла. Они вывели меня на площадь, тоже в этот час безлюдную. Впрочем, несколько торговых павильончиков приглашающе светились. Я решила сначала найти Костю, а уж потом пойти за покупками. Только где его искать, не имела понятия.

Покружив по площади, я сначала вернулась на перрон к той лавке, где он меня оставил, а потом все же решила заглянуть в павильончики: вдруг он там уже без меня чего-то покупает?

И за одним из павильонов я услышала шум драки. Остановилась, чертыхнувшись про себя и пытаясь сообразить, что делать, отчаянно озираясь в надежде, что появится хоть кто-нибудь, кто мог бы мне помочь. Как назло: ни прохожих, ни полиции. Обшарила костину куртку и во внутреннем кармане сразу же наткнулась на пистолет. Решительно взяла его в руку, и не сказать, чтобы прикосновение холодной тяжелой стали придало мне уверенности: обращаться с огнестрельным оружием я, кажется, не умела. Тем не менее выбора у меня не было. Я пошла на шум драки и в кустах за углом одного из торговых павильонов в сгущающихся сумерках заметила движение.

Постояла, никем пока что не замеченная, пытаясь определить, кто есть кто. После очередного приглушенного звука удара и негромкого чьего-то «Хак!» из шевелящейся плотной кучи народа вылетело тело, рухнуло на траву и, едва шевелясь, с приглушенным стоном попыталось отползти, чтобы не затоптали. Еще одно малоподвижное тело обнаружилось с другой стороны от основной кучи. До меня доносились звуки ударов, сопение и изредка — сдавленные матюки и рычание. Потом народ немного расступился, и я, наконец, разглядела, где свои, а где чужие. Чужих на ногах оставалось трое, не считая тех, что уже выбыли из игры. Костик в своей светлой рубашке теперь был хорошо различим. Он стоял в боевой стойке и сосредоточенно отражал удары, направленные ему в корпус и в голову с трех сторон. Сейчас он больше всего напоминал ощетинившегося породистого пса, окруженного стаей дворняжек. Совершенно неожиданно для всех он сменил тактику и нанес в разные стороны два молниеносных удара. Сразу двое из нападавших почти одновременно клацнули зубами и, откинув головы, повалились навзничь. Оставшийся последний противник проворно увернулся от очередной костиной атаки, завел руку себе за спину, и я отчетливо услышала металлический щелчок. Все остальные темные личности, как по команде, начали подниматься с земли, и я неожиданно для себя оказалась рядом с тем, последним, и, хорошенько размахнувшись, плашмя треснула пистолетом ему по затылку. Удар был сильный, моим пальцам тоже досталось, и я едва не взвыла от боли. Но зато этот тип, в руке которого блеснул ножичек, рухнул к моим ногам, и я увидела удивленные Костины глаза. Удивлялся он недолго. Подскочил ко мне, отобрал пистолет, тут же щелкнув предохранителем, схватил меня за руку и, пятясь, начал отступать к зданию вокзала, держа на мушке поочередно всех пятерых нападавших. Даже в сумерках они прекрасно поняли, что шуточки кончились, и, престав дергаться, замерли в разных позах.

Металлический женский голос вдруг заговорил из множества невидимых динамиков. Эхо было такое, что я разобрала только слова «поезд» и «с первого пути». Безо всяких динамиков послышался пронзительный гудок паровоза и раскатился грохот тронувшегося поезда. Оказывается, я пропустила момент, когда он подошел.

Убедившись, что нас не собираются преследовать, Костя перестал пятиться, сунул оружие за пояс, развернулся к вокзалу, отобрал у меня куртку и тут же надел, стянул с меня оба рюкзака, повесил себе на плечо. Чувствительно ткнул меня в спину: беги, мол. Мы побежали к перрону в обход знания вокзала. Выскочив к самым рельсам, мы застали хвост поезда. Проводница последнего вагона с фонарем и флажками уже отступила вглубь тамбура, и на ее место вышел паренек с сигаретой. Уселся на корточки на самом краешке «фартука», перекрывающего ступени, и стал невозмутимо созерцать проплывающие мимо кусты. Мерцающий огонек его сигареты проехал мимо нас, когда мы выскочили из кустов и стали догонять последний вагон. Увидев нас, паренек зажал сигарету в зубах, неторопливо поднялся, отступил на шаг, лязгнул каким-то рычажком. «Фартук», грохнув, отпрыгнул вверх, открыв нам путь по ступенькам. Поезд набрал уже приличный ход, и мы бежали изо всех сил. Я схватилась за поручень и попыталась запрыгнуть на ступеньки. Протянувшаяся сверху рука схватила меня за запястье. В это же время я почувствовала, как сзади Костик подтолкнул меня снизу, и я в мгновение ока очутилась в темном тамбуре. Протиснувшись за спину молодого человека, я, обернувшись, увидела, как Костя на бегу протянул ему оба наших рюкзака, которые парень сразу же молча передал мне, а потом, схватившись обеими руками за поручни, ловко запрыгнул на подножку поезда. Когда мы оба уже стояли в темном прокуренном тамбуре, наш спаситель, не вынимая сигареты изо рта и прищурив один глаз, чтобы не разъело дымом, все так же невозмутимо опустил на место фартук и снова уселся на корточки на самом краю.

— Спасибо, брат! — Костя протянул ему руку, и тот пожал ее, не вставая.

Парнишка молча кивнул, свесил руку с сигаретой наружу и стряхнул пепел.

Мы прошли в вагон.

Свободных мест не было. Все нижние полки были заняты людьми, все верхние — огромными рюкзаками, странными тюками и какими-то железными палками, обернутыми тканью и целлофаном

Остановившись в дверях тамбура, мы высматривали, куда бы можно было пройти и присесть хотя бы на краешек. Народ, большей частью молодые люди, сновал туда-сюда по проходу, из одного отсека в другой. Где-то играли на гитаре и пели нестройными голосами какие-то странные песни на непонятном языке. Некоторые были чудно одеты: на молодых людях я заметила одинаковые коричневые не то плащи, не то шинели. Одна девица разгуливала по вагону в наряде восточной танцовщицы. Я безучастно на эту пеструю компанию, пытаясь сообразить, куда мы попали: в цирк или бродячий театр? Костя негромко проговорил мне на ухо:

— Толкиенисты!

— Ролевики, — назидательно поправил нас сзади чей-то голос, и мы, одновременно обернувшись, увидели того самого парня, который помог нам забраться в тамбур. — Ну или реконструкторы.

Мне это ровным счетом ни о чем не говорило, а Костя понимающе кивнул парню:

— На ХИшку едете?

— Не, на регионалку. ХИ в этом году под Ёбургом.

— А по какому миру игра?

— По «Светлячку».

Костя многозначительно покивал, я же не поняла решительно ничего из того, что они болтали, хотя слова почти все были знакомые.

Мы сидели в толпе веселых и необычно одетых парней и девчонок. Проводница несколько раз прошла мимо нас, не заметив среди этих странных туристов двух «зайцев». Меня затолкали к самому окошку, где я скучающе таращилась в темноту за грязным стеклом. Константин умудрился найти в этой толпе общих знакомых и выяснил, что кое-кто из его ну очень старых товарищей по таким же студенческим игрищам уже давно на полигоне (слово «полигон» навеяло на меня ассоциации с армией, но никто из этих лохматых ребят не походил на военного, хотя в камуфляж были одеты многие). Я привалилась к стенке купе и задремала в полумраке вечернего поезда под гул голосов и звон гитары где-то в конце вагона. Костя тихонько потряс меня за плечо через какое-то время и всучил мне бутерброд и кружку с чаем.

Я протерла сонные глаза и огляделась. Напротив меня сидели две совсем молоденькие девицы и пожирали Костю глазами. Он, не замечая их хищных взглядов, воспользовался тем, что нижняя полка в данный момент была свободна, и бесцеремонно разлегся, положив голову мне на колени. Я оторопело оглядела его с ног до головы, разведя руки с бутербродом и кружкой, и продолжила жевать, стараясь не крошить хлеб ему на лицо. Для этого мне приходилось отворачиваться и отклоняться. Он закрыл глаза и принялся ерзать, устраиваясь поудобнее, не замечая ни моего немого возмущения, ни разочарования, отразившегося на лице девушек, которые, думая, что я не вижу, переглядывались и гримасничали. Мужчина изогнулся, сунул руку себе под спину и вынул из-под поясницы мешающий ему лежать пистолет, чтобы спрятать его за пазухой. Девицы, заметив это, округлили глаза в полном восторге и стали пихать друг друга локтями. Мне захотелось щелкнуть этого супермена по лбу, чтобы не выпендривался, но я, доев бутерброд, поставила кружку на стол и теперь сидела, не зная, куда девать руки. Выбора не было, и одну пришлось положить ему на грудь, а вторую — на здоровенную шишку у него на лбу. Рука была холодная, и Костик раскатисто мурлыкнул от удовольствия, как здоровенный кот. Девчонки, заметив это, снова стали злобно на меня коситься.