Этой ночью ему снилось, что дверь пронзительно скрипит. Надоедливый звук повторялся все чаще, как будто кто-то крутил ручкой несмазанной шарманки. Дверь открывалась и закрывалась, а сквозняк, образовавшийся таким образом, овевал лицо спящего.
Букета открыл глаза. То был не сон. Возле спальной ниши стояло трое человек: его жена Анеля, дворник Коцибала и незнакомец, который открывал и закрывал створку двери. Букета протер глаза и внимательно присмотрелся к третьему лицу. И вдруг почувствовал спазм гортани и влагу под мышками.
— Даже животное не заснуло бы в такой духоте. — Лыссый развеивал дверью застоявшийся воздух в нише, а в протянутой руке держал какой-то счет.
Мастеру Букете стало так же нехорошо, как несколько минут перед тем дворнику Коцибале.
Через четверть часа Букета и Коцибала сидели в каморке дворника над бутылкой самогона.
— Тот Лыссый какой-то не того. — Коцибала сделал пальцем круг на лбу. — Чтобы так прийти к тебе, Тоська, и платить счета в темноте!
— Гопи є гопи. — Букета наполнив чарки. — Я могу и ночью взять! Но чтобы так посреди ночи за кирку спрашивать! О какой-то аренде инструментов!
— Хорошо, что больше ничего не спрашивал. — Коцибала облегченно перевел дыхание и поднял рюмку.
— Я с пулицаями-то имел дело много лет назад, как пiд гарою пнул в задницу какого-то шмайґелеса. — Букета тоже облегченно вздохнул. — Ну, гоп в тот глупый клюв!
* * *
Доходил второй час. Время тайных визитов в борделях и апогея пьянства в нелегальных барах. В это время порядочные супруги уже давно спят, а непорядочные приобретают или передают сифилитическую заразу. В этой поре утомленные чахоточные шлюхи на Мостках теряют остатки надежд на клиента, старые ляфіринди проститутки в малинах, никому не нужные и равнодушные, заглядывают пьяницам в глаза, непокорные студенты и украинские радикалы произносят путаные тирады, осуждая общественный строй, азартные игроки, проиграв все до нитки, стоят в подъездах с пистолетом у виска, а больные, измученные бессонницей полицейские ведут безнадежные расследования.
Попельский мчался на своем «шевроле» сквозь ночной город и улыбался сам себе. Он любил это время львовских батяров.
X
Комиссар начал от склад машин на Пекарской, 13. Кроме кооператива «Инструменты» на Казимировской, это было первое из двух подозрительных мест, которые только что назвал ему мастер Букета.
Попельский припарковал авто и, не выходя из него, внимательно осмотрел здание. Оно было чрезвычайно искусно и симметрично спроектировано. Похоже было, что к главному зданию прилепили одноэтажный домик, увенчанный с обеих сторон большими балконами. Полицейский вышел и прочитал вывеску над подъездом. «Ал. Сокальский. Машины и инструменты». Надпись на витрине сообщала, что склад и магазин предлагают «арматуру, насосы, различные газовые и водопроводные трубы, а также инструменты, машины и технические устройства для разных потребностей». Нигде и слова не было об аренде инструментов.
Комиссар прошел мимо спущенных жалюзи на дверях и окнах, а потом завернул на двор. Справа были двери, которые могли вести в склад с другой стороны. Но не заметил рядом ни одного звонка. Попельский чиркнул зажигалкой и в ее свете внимательно осмотрел дверь. Они оказались замазаны каким-то маслом и заржавели. Над ними виднелась надпись «Служебный вход». Вернулся к машине и вытащил из нее экземпляр «Нового века», который оставил там в воскресенье. Обернул ладонь газетой, чтобы не запачкать руку, и несколько раз грохнул кулаком в дверь. Почти сразу послышался лай собаки и шаги. Дверь приоткрылась, и в щели, перегороженной цепочкой, Попельский увидел юношу в форменной фуражке, а за ним — большую собаку. Молодой сторож присмотрелся к значку Попельского, убрал куда-то овчарку и шикнул на нее. Потом впустил полицейского внутрь.
Они оказались в маленьком коридорчике, откуда несколько ступенек вело в большие сени, загроможденные ящиками. Слева находилась комнатка сторожа, где стояла настольная лампа, которая была единственным источником света в темном помещении.
— Скажите-ка мне, пожалуйста, — Попельский заинтересованно взглянул на открытую книгу, что лежала в свете лампы, — у вас можно одолжить инструменты?
— Не знаю, — ответил сторож. — Об этом надо спросить шефа, пана Сокальского. Но он работает в обычное время. Я ничего не знаю, ибо только сторожу. Утром ухожу, возвращаюсь вечером. Не вижу никого, кроме своего напарника.
— Как вас зовут?
— Ежи Грабинский, гимназист. Подрабатываю здесь после уроков.
— Проведите меня в контору. — Попельский заметил, что книга, которую читал молодой сторож, — это латинская грамматика, открытая на разделе «Синтаксис».
— Пожалуйста, сюда, — сказал юноша, зажигая свет и двигаясь вперед.
Попельский поднялся по лестнице за своим чичероне и через мгновение оказался в маленькой конторе, стены которой были окрашены в желтый цвет. Этот цвет, который вызвал у Попельский ассоциации с клоакой, должен был сделать светлее крохотное помещение, зарешеченное окошко которого выходило на двор. Этот цвет показался комиссару гнетущим. Если бы так покрасили стены в его кабинете, он никогда даже не заглянул бы туда, опасаясь нервного расстройства.
Посередине стояли три стола, заваленные бумагами, копировальной калькой и грязными стаканами после чая. На подоконнике стоял засаленный примус. Канцеляристы, что работали здесь, были такими же любителями порядка, как аспирант Цыган Стефан.
— Возвращайтесь к своему четвероногому другу, — услышав вой и лай, которые доносились из каморки сторожа, Попельский улыбнулся гимназисту, — а я здесь немного поработаю. Мне нужно посмотреть, что в этих шкафах.
— Но я не знаю… Наверное, я должен позвонить пану Сокальскому… А сейчас полтретьего…
— Даже если небо упадет на землю, юноша, — комиссар снял пиджак и повесил его на спинку стула, а рукава сорочки натянул нарукавники, которые валялись на столе, — то я и так пересмотрю содержимое этих шкафов. Сейчас или позже. А у тебя есть две возможности. Первая — позвонить своему работодателю, разбудить его посреди ночи и получить нагоняй за то, что впустил меня сюда без ордера на обыск. А вторая — вернуться к упорядоченному миру латинской грамматики и продолжить изучение coniugatio peripkrastica passiva.
— Ох, если бы оно было таким легким, как вы говорите. — Гимназист улыбнулся и вышел из конторы, сопровождаемый собачьим воем.
Через полчаса Попельский снял нарукавники и надел пиджак и котелок. Закурил папиросу, откинулся на стуле, сплел ладони на затылке и выпустил облачко дыма под потолок.
Фирма Ал. Сокальского явно не занималась арендой инструментов. Попельский не нашел в бухгалтерских книгах никаких фактур или чеков. Каким образом мастеру Букете пришло такое в голову? Он мог соврать, чтобы избавиться от ночного посетителя. Но это было бы глупо. Достаточно было сказать «не знаю». Но если Букета не врал и фирма Ал. Сокальского действительно арендовала инструменты, то документация о выдаче и возврате должна находиться где-либо.
Комиссар тяжело поднялся и вышел из конторы. Когда приблизился к каморке сторожа, пес угрожающе зарычал и разбудил парня, который спал, положив голову на латинский словарь. Попельский подождал, пока Грабинский очнется.
— Мне нужны другие документы. Другие папки. Они где-то здесь? Вы что-то знаете? Должен найти мужчину, который позавчера одолжил кирку!
— Я не знаю! — ответил Грабинский и грохнул кулаком по раскрытой книге. — Дайте мне покой, пан начальник! Я уже ничего не знаю!
— А с чем вы так морочитесь? — Попельский повернул голову и прочитал заголовок на странице. — Commentarii de bello Gallico. Мучаетесь с Цезарем?
— Да, с проклятой латынью! Проклятущая косвенная речь! — гимназист злобно глянул на Попельского из-за проволочных очков. — Не знаю я ничего про какие-то другие папочки! Знаю одно. До экзамена по латыни мне осталось пять часов, а я не могу найти в словаре этого идиотского слова!
— Может, вам помочь? — Попельский затушил окурок в пепельнице.
— Этот оборот, spe sublata. — В глазах юноши блеснуло раздражение. — Я не могу найти этого чертова sublata. В переводе сказано, — парень постучал пальцем по запрещенной учителями гимназий книжечке с переводами текстов, — «лишив себя надежды». То есть sublata — это participium perfectiот какого глагола, что означает «лишить». Но от которого, к черту? Я не знаю этого слова! Его нет в словаре!
— Tollo, tollere, sustuli, sublatum. — Попельский улыбнулся. — Participium образуется от другой основы. Ужасное слово, да. Руки опускаются. Когда я изучал Цезаря в пятом классе гимназии, то перерыл весь словарь, ища это глагол. Страница за страницей. И нашел. Ибо я очень упрям и всегда все нахожу. Даже тогда, даже в основном тогда, когда уже поздно.
Парень быстренько проверил глагол в словаре и облегченно вздохнул. Протер очки и погладил собаку.
— Осталось повторить только один раздел, — весело сказал он. — Спасибо, пан комиссар.
— Документация. — Попельский оперся локтями на стол, вызвав этим грозное рычание собаки. — Мне нужна документация аренды инструментов. В конторе ее нет. Может, она где-нибудь?
— Я ничего не знаю. — Грабинский покачал головой.
— Позвоните мне, — Попельский вытащил «Вальдманн» и на скомканном экземпляре «Нового века» записал свой домашний номер телефона, — если узнаете что-то о картотеке арендованных инструментов. А я вас отблагодарю какой-нибудь лексикографической или грамматической подсказкой. Вам известно, например, от чего образовано perfectum слова «tetigi»?
Попельский показал на это слово в тексте Цезаря, вышел со склада и скрылся в темноте арки. Грабинский не захлопнул за ним двери.
— Вы спрашивали про кирку? — Комиссар услышал голос сторожа. — Кто недавно арендовал кирку?
— Да. — Попельский порывисто обернулся.
— Это мы арендуем инструменты, — проговорил Грабинский.
— Кто?
— Мы, сторожа. Не всегда выписываем квитанции. Подделываем немного. Поэтому не рассказываем об этом, особенно если спрашивает начальство.
Попельский подошел к парню и схватил его за галстук. Вытащил с собой на улицу. За дверью скулила собака, царапая когтями железо.
— Этот человек одолжил кирку? — Попельский вытащил портрет Ирода и подсунул Грабинскому под глаза.
— Да, — простонал гимназист и отпустил галстук, затянутый полицейским. — И вчера вернул. Вот квитанция с адресом.
Попельский долго смотрел на мятую бумажку.
— От tango, — сказал Попельский, будто сам к себе. — Форма tetigi — это perfectum от tango, tangere, tetigi, tactum. Спасибо, молодой человек!
Грабинский больше не слушал комиссара. Сидел в своей каморке и листал Цезаря. Комиссар завел двигатель. Было почти три часа ночи. Львовские подонки укладывались спать.
XI
«Шевроле», за рулем которого сидел дежурный Михал Гнатышак с IV комиссариата полиции, медленно ехало по улице Городецкой в сторону вокзала. Полицейский почти ничему не удивлялся и тщательно выполнял приказы начальства. Он был добросовестным и не слишком умным. Первую черту он обнаружил, когда в несколько минут третьего в комиссариате на Курковой появился знаменитый комиссар Попельский, приказывая отвезти его к вокзалу, на площадь Брестской унии.
Он ничуть не спешил в дом того, кто позавчера одолжил кирку на складе Сокальского. Руку с сигаретой выставил в открытое окошко, сквозь которое проникал теплый майский воздух, что овевал лысую голову. Комиссар насвистывал мелодию, которая всегда звучала для него, словно триумфальные фанфары. В тактах, которые тот выстукивал ладонью по дверце, угадывался «Марш Радецкого».
Попельский наслаждался запахами чистого города. Недавно его омыл ливень, который, как утверждал только что купленный «Львовский утренний курьер», в течение ближайших дней обещал несколько раз вернуться из-за Карпат. Запах озона всегда возбуждал его, может, потому, что навевал определенные эротические воспоминания о венском парке Швайцер Гартен, где он договаривался о свидании с одной горничной-чешкой. Сейчас его мысли кружились вокруг женских тел и роскоши, связанной с ними. В конце концов, эти эротические ассоциации были тесно связаны с его нынешним душевным состоянием. Он должен был вот-вот схватить Ирода, а финал дела, как и апогей плотских наслаждений, казался ему приятнее от того, что задерживался. Так как во время забав с девушками в салон-вагоне он неспешно приближался к цели, полностью контролируя скорость своих движений, так и в этот раз он вполне сознательно, как будто изысканным блюдом, наслаждался своей властью над Иродом, медля с десертом, которым станет уничтожение или задержание преступника. Именно с этим он все сравнивал и ежесекундно похлопывал Гнатышака по спине, чтобы тот ехал медленнее.
— Разве ты не знаешь, друг, — в этом деле что медленнее, то приятнее? — улыбался он полицейскому, который не проявлял никаких ни веселья, ни малейшего понимания того, о чем говорил ему Попельский.
Наконец Гнатышак завернул налево, на улицу Кубасевича и остановился возле табачной лавки. На площади Брестской унии царило оживленное движение. Крестьяне раскладывали на прилавках ларьков молоко, яйца, живых кур и разнообразные ранние овощи. У Попельского аж слюна потекла при виде молоденькой редиски, которую он обожал. Почувствовал утренний голод. Вышел из автомобиля и в сопровождении полицая медленно подошел к двери дома номер десять. Громко постучал в окно дворника. Заспанный мужчина, увидев полицейского в форме, быстренько открыл дверь.
— Фамилия и профессия! — повышенным тоном сказал Попельский, который все бы отдал, чтобы только не видеть больше сейчас никаких сторожей и дворников.
— Да дворник, Пинач Казимир, — отвечал тот немного испуганно.
— Марцелий Вильк здесь проживает? — Комиссар не понижал голоса.
— Да живет на третьем этаже в пятнадцатой квартире.
— Куда выходят окна его квартиры?
— Одно около дверей на балкон. — Пинач уважительно смотрел на полицейского, который стоял рядом с грозным выражением лица. — А второе выходит на улицу.
— Какое? То, что слева?
— Ая!
Попельский обстоятельно осмотрел указанное окно. Стена везде была гладко оштукатурена. Никто не смог бы спуститься по ней, не получив повреждений, а об тротуар разбился бы даже знаменитый эквилибрист человек-муха, чьи выступления собирали во Львове огромные толпы, пока акробат не упал с здания на улице Легионов.
Попельский приказал Гнатышаку следить за окном и стрелять, если кто попытается сквозь него убежать, а сам двинулся через двор на балкон-галерейку на третьем этаже. Через мгновение он уже стоял под дверью с номером пятнадцать. Вытащил из кармана браунинг. Напряг мышцы рук и ног. Так же замирали его мышцы во время оргии в вагоне, когда он замедлял фрикционные движения. Сейчас он имел полную власть над Иродом, так же, как это бывало с проститутками, что постанывали под весом его тела. Преступник наверняка сладко спал в своем доме, не подозревая, что настал его конец. Попельский стоял со снятым с предохранителя пистолетом и представлял себе какое-то неосторожное движение Ирода, грохот выстрела и красное пятно крови, что разливается на груди садиста, который мучает детей.
Комиссар не собирался рисковать. Снял пиджак, жилет и галстук. Все это повесил на перилах. Уперся в них, а потом со всей силы кинулся на закрытую дверь. Его девяностокилограммовое тело чуть не ввалилось в помещение вместе с косяком, обломками досок и чешуйками масляной краски, как вдруг дверь открылась, и в ней предстал худощавый мужчина с узелком под мышкой.
— Что такое! — рявкнул он. — Нападение! Караул, полиция!
— Это я полиция. — Попельский отскочил и направил браунинг на мужчину.
— Как раз вовремя, потому что я как раз на работу фалюю. — Мужчина усмехнулся. — А что случилось? Может, того нашли, что у меня документы заіванив полгода назад, а, пан начальник? Полиция не спешит, или поступает справедливо…
— Где у вас вытащили документы?
— Да я знаю где! Где-то на Клепарове. Да я накиряный был!
Попельскому случилось несколько раз в вагоне неожиданно утратить мужскую силу. Когда все эти упражнения, напряжение мышц и замедление заканчивались позорным бессилием.
Обычно он добирал тогда бутылку водки, чтобы напиться. Но сейчас у него не было при себе ни капли алкоголя. Хотя жаждал его, как никогда.
XII
Громкий детский плач разбудил Риту Попельскую. Она открыла заспанные глаза. Ежик в своей кроватке трепал сетку и пытался из нее вылезти. Характерный запах и ползунки, обвисшие между ножками мальчика, свидетельствовали о здоровой и регулярной пищеварительной функции.