– Надеюсь, Сонте, он не оставит! – кивнул Романза.
Он не особенно доверял ни отцу, ни полиции, но лишь надеялся, что кто-нибудь тихо зажмет Пони в углу и набьет ему морду, даст передохнуть, а потом снова наваляет.
– В общем, – продолжала Сонтейн, – я тайком выбралась из дома, чтобы провести час с братиком, пока не начался тарарам.
Он ущипнул ее за нос.
– Ну и хорошо.
– Сегодня еще затемно старая дама с мамой пришли меня будить, чтобы намазать маслом.
Он поморщился. Она зачем-то врала, отчего его больное горло заболело еще больше. Большинство людей врали: от стыда, от страха, ради выгоды. Он не держал зла на лжецов, но Сонтейн, как правило, старалась не уязвлять его ложью. Возможно, сейчас она лгала, чтобы успокоить себя – приуменьшить что-то. Но это была одна из худших разновидностей лжи. Он вгляделся в парившее около нее облачко. Его испугал этот странный разговор.
Она насупилась.
– Ты не придешь завтра ко мне на свадьбу, да?
Он закашлялся так сильно, что им обоим пришлось вцепиться в сотрясшиеся ветви. На мгновение ему захотелось стать кем-то другим.
– Да нет, я и не собирался.
Сонтейн потянула себя за мочку уха. Интересно, подумал он, мама замечала, что сестра делала так, когда смущалась или печалилась? Вряд ли.
– Наверное, папа не позволил бы тебе присутствовать, – вздохнула она. – Даже на ступенях храма не постоишь, Заза?
Ему не хотелось, чтобы она обижалась на отца накануне свадьбы. Папа хоть и был глупец и религиозный фанатик, но все же любил Сонтейн. Некоторые учатся житейским премудростям через любовь.
– Как настроение? – спросил он. – Свадебное платье готово? Ты сама-то готова?
– Да.
Романза зажмурил один глаз, словно получил резкий удар в челюсть.
– О, Сонте, что такое! – И он обхватил ее за талию. – Ты думаешь, я не учую такую явную ложь? Что с тобой стряслось?
Уголки ее рта опустились.
– Ничего.
– О-о-о-о-о. Вот оно что! Вы с Данду ссоритесь? – Ему нравился Данду. И он знал, что значило, когда Сонте оттягивала свою мочку.
Она молчала, потупив взгляд.
– Да я пошутил. У тебя с ним и правда разлад?
– Не-е-е-ет.
От такого нагромождения лжи у него закружилась голова. В их отношениях явно возникла проблема, но, возможно, Данду об этом даже не догадывался. Романза кашлянул.
– Если тебя что-то беспокоит, тебе надо ему рассказать.
– Знаю.
– Тайны могут разрушить любовь, Сонтейн.
Она бросила на него злобный взгляд.
– Да знаю я, знаю! Перестань смотреть на меня так, будто ты все на свете знаешь!
– Я знаю все!
– Заткнись!
– Это как же понимать: ты залезла на мое дерево, чтобы приказать мне заткнуться? Тогда я возьму и скину тебя отсюда!
– Твое дерево? Ты же сам говорил, что у деревьев нет хозяев!
– Когда я такое говорил?
– Да все время! Так что ничего у тебя нет, свихнувшийся ты голодранец!
Он скривил губы.
– Девочка, да ты даже не догадываешься…
– Свихнувшийся пожиратель отравы!
Вот так она будет хохотать, когда выйдет замуж за Данду. В этом у него не было сомнений.
– Ты лучше послушай меня, – задиристо продолжал он. – Знаешь, у меня же давным-давно есть парень…
– И ты считаешь, что раз у тебя отношения с мужчиной, то ты что-то можешь понимать в отношениях с женщиной?
– Конечно! Расскажи мне, что произошло. Данду не понравилось платье?
– Романза!
– Платье страшное? В нем ты похожа на пирожок с начинкой?
– Ты идиот! – расхохоталась она.
– Он заглядывается на других девчонок?
– Я его убью!
– Так вот оно что! Он засматривается на другую!
– Ты же знаешь, что это не так! – Она заплакала, но продолжала хохотать.
– Эта девушка красивее тебя?
– Надеюсь, эта отрава тебя убьет!
– Да что ты? Вранье!
– Надеюсь, как-нибудь ночью ты свалишься с этого дерева.
– Сонте, мне же будет ужасно больно!
– Надеюсь, ты наконец влюбишься в женщину!
– Хватит!
К дереву подбежала ящерица, подняла взгляд на хохочущих брата и сестру и уползла по своим земноводным делам.
* * *
Когда они были детьми, отец после регулярного посещения храма разлучил его с женщинами, оставив обиженно надувшую губы Сонтейн с матерью и служанками. Папа повез его к дяде Лео, своему лучшему другу. Они обычно подъезжали к круглой хижине ближе к вечеру. Лео видел их и кричал в окно:
– Малыш, хочешь посмотреть, что дядя Лео сегодня приготовил?
Новые игрушки. Как всегда. Едкий запах свежей краски. Романза ложился на пол в маленькой комнатушке и двигал игрушечные корабли под стулья и между папиными ногами, а тот шутливо жаловался, что ногам щекотно. Мужчины пили крепкий ром и ловили ртом пьяных бабочек прямо на лету, а также обсуждали коммерческие проекты. Романза потом выбегал во двор, волоча за собой на веревочке игрушечную повозку под одобрительные возгласы Лео. Дядя Лео, с его косматой бородой, был лучшим взрослым из всех, кого знал мальчик. Дядя Лео врал только в самых крайних случаях, когда не врать было нельзя и чтобы кого-то не обидеть. Он был очень обходительный и всегда слушал, не перебивая – не то что другие взрослые.
– Быстрее, Заза!
– Жители Попишо терпеть не могут торопиться! – резко возразил папа. Иногда он глотал чересчур много бабочек.
– Боже мой, Берти, успокойся!
– Да с кем ты, сволочь, разговариваешь?
Романза вполз под стол и сел там, скрестив ноги, прижав ладони к лицу и заткнув пальцами уши. Он не любил, когда папа вел себя так мерзко. Дядя Лео сказал, что пора увозить Зазу домой, ему так не кажется?
– Да что ты знаешь о детях? – насмешливо заметил папа. – Что-то я не вижу тут Данду.
– Берти, он же у матери живет. Там ему самое место. Не могу же я растить мальчишку в одиночку.
По дороге домой отец держал его за руку.
– Ну, так какая игрушка тебе понравилась, а, мой необычный мальчик? Как думаешь, смогу я их продавать по всему миру?
Романза с тревогой взглянул на него.
– Ну, улыбнись же мне, малыш. У тебя лучшая на свете улыбка, сделай папе приятное.
Старинная поговорка гласила: камни на дне ручья уверены, что солнце мокрое. Многие годы он думал об отце в таком же духе. Он не плохой, просто он застрял на дне реки, как камень, и не умел видеть мир иначе.
Но потом появился Пайлар.
* * *
Ящерица вернулась и уставилась на Романзу, положившего голову на грудь Пайлару. Утреннее солнце баловалось в листве над ними, бросая золотые кляксы и крапчатые полоски на их кожу, пробираясь сквозь дырки, прогрызенные в листве насекомыми. Солнечные лучи притворялись дождевыми струями, стекавшими по веткам на землю. Пайлар поднял ногу и вздернул большой палец перед головой ящерицы. Та слегка куснула его. Романза смотрел на друга. Но, судя по его взгляду, мыслями Пайлар находился где-то далеко-далеко, как это часто и бывало: а все потому, что он слишком много времени проводил, приложив ухо к земле и прислушиваясь. Иногда приходилось ждать полдня, чтобы Пайлар наконец обратил внимание на обращенные к нему слова. Его голос напоминал Романзе воронье карканье, да и волосы у него были черные, как воронье крыло.
– Сегодня что-то произойдет, – сообщил Пайлар.
Романза обернул вокруг пальца прядку волос Пайлара и ласково постучал по его носу. Брови Пайлара вспорхнули, словно две птички.
– Кое-что очень важное. Тебе надо будет поступить мудро.
– Только мне следует быть мудрым на всем Попишо? – поддразнил его Романза. – Сурово.
Пайлар поцеловал его в губы, заставляя умолкнуть.
– Больше ты мне ничего не скажешь?
– Больше я ничего не знаю.
Сказал, точно выкрикнул.
– Пайлар!
– Прости, ложь вырвалась невольно. Я хочу сказать, кое-что я подозреваю, но поскольку это всего лишь подозрение, я не хочу говорить тебе обо всем, что думаю. – Он улыбнулся. – Я понимаю, любимый, что не могу тебя остановить, не могу запретить бродить по улицам и совать нос в чужие дела. Но запомни то, что я сказал.
Романза поцеловал его в лоб.
– Да ты, по сути дела, ничего и не сказал.
Ящерица сидела на освещенном солнцем бугорке и глядела на них.
4
Завьер поднялся на ноги в кухне, стряхнув с себя воображаемый звук мертвого голоса Найи. Входные двери ресторана с грохотом распахнулись, впуская внутрь четырех молодых женщин во главе с Му, и женщины, хохоча и препираясь, разбежались по заведению, деловито приступив к привычным обязанностям. Их гомон окончательно рассеял призрачный флер, за что он был благодарен.
Сегодня ему предстояло обратить внимание на бытовые дела: скрипучие шаги Айо и Чсе на втором этаже; строгие указания Му; тихое пение женщин, занявшихся мытьем посуды и наведением порядка в кухне, – они делали это тщательно и аккуратно.
Его заведение должно сегодня сверкать, о да! Он бы и сам взялся за дело, если бы возникла такая необходимость.
Ему нравилось представлять себе, как люди поднимаются с кроватей, берутся за веера для огня, чтобы раскочегарить каменные печи для утреннего хлеба. В городе было три пекарни, и в Дукуйайе можно было даже купить хлеб, привезенный на кораблях – снобы из горных поселков раскупали эту дрянь подчистую, – но большинство жителей архипелага до сих пор сами пекли хлеб по утрам. Скрежет жерновов для маисовой муки и мерные хлопки свежего теста, которое женщины вымешивали и раскатывали вручную, как его бабушка и как ее мать до нее, вымешивая и останавливаясь, чтобы передохнуть и заправить выбившуюся прядь, после чего их волосы покрывались мучной пылью, и молодые женщины выглядели много старше своих лет. Он и сам частенько находил маисовую муку на своих дредах, которые делали его похожим на женщину и вызывали у многих неодобрение. Потому что дреды носили только никчемные бездомные мужчины.
А он старался относиться равнодушно ко всему: и к обожанию, и к неодобрению, и к завышенным ожиданиям.
Он выскользнул из кухни и пошел наверх. К этому времени по радио уже закончили передавать и государственный гимн, и утренние молитвы, и прогноз погоды. Присел в гамак Найи и включил приемник. Может быть, скажут что-нибудь про него.
– Доброе утро, Попишо! Я Ха, дочь Луса. Будь благословен день сегодняшний. Боги уже разбудили солнце! Вы готовы меня выслушать?
Он как-то услышал на улице разговор местных об этой ведущей утреннего шоу – первой в истории архипелага. Они обсуждали ее с негодованием: куда катится этот проклятый мир? А он горячо одобрял женщин, занимавшихся тем, чем они хотели. У нее пожар в животе, ехидничали уличные сплетники, ей прямо неймется!
Судя по интонации, Ха все это говорила с улыбкой, без малейшего притворства.
Он беспокойно шевельнулся и выпрыгнул из гамака.
– У нас такие события! Все с восторгом ждут завтрашнюю свадьбу! Губернатор Интиасар предлагает нам всем столько бесплатных радостей, что я аж со счета сбилась! Бесплатная еда! Банкет с музыкой! Подарки всем! Я не знаю мужчины, который так бы радовался тому, что его дочь выходит замуж! Надеюсь, что и Сонтейн Интиасар радуется не меньше папы!
Завьер улыбнулся. Эта ведущая прямо диссидентка – лопочет в микрофон, как деревенщина. Никаких попыток имитировать английский говор, ну дает!
– Накануне свадьбы невесте самое время еще раз хорошенько подумать, ты меня слышишь, Сонтейн Интиасар? – Ха лукаво усмехнулась. – У тебя еще остается целый день и целая ночь, чтобы окончательно решить, подходит ли тебе такой мужчина. И не обращай внимания на весь шум, который мы тут подняли в связи с твоими планами! Мужикам легче, они всегда точно знают, что получают в браке, – женщину, которая будет заниматься домашним хозяйством. А вот женщине приходится заботиться о себе самой, как только из головы улетучатся воспоминания о красивом свадебном платье и свадебном застолье. Дамы, я знаю: вы меня отлично понимаете! Признайтесь, ведь многие из вас пожалели, что не подумали дважды, прежде чем вступить в брак?
Завьер понял, что эта женщина ему очень даже по душе.
– …покуда Сонтейн еще раздумывает, воспользуйтесь щедростью губернатора Интиасара сегодня, слышите меня? Я призываю вас: ешьте от пуза и пейте до упаду!
И тут он услышал то, чего опасался.
– Но берегитесь радетеля! Только представьте себе: этот милашка-мужчинка совершает сегодня древний ритуал обхода! Дамы, что вам об этом известно? Скоро он придет в ваш район!
Завьер вздохнул. Она перестала ему нравиться.
В дверь спальни постучали.
Может быть, не стоит ему совершать обход и вообще ничего не делать? Может быть, хотя бы сегодня Найя наконец придет?
– Вы сразу узнаете Завьера Редчуза, когда его увидите. Я слыхала, очень он неуживчивый парень. – Веселый смешок. – После того, как Сонтейн Интиасар слопает свадебный ужин, я вам зачитаю здесь меню празднества, чтобы вы все могли готовить не хуже нашего радетеля.
Он выключил приемник и, постучав по его корпусу, встал. Взглянул на гамак Найи.
Снова стук в дверь – еще более решительный.
Он пробормотал «да», потом повторил громче.
Дверь приотворилась. Раздалось хихиканье, потом в щелку просунулась маленькая ладошка, сжимавшая клочок бумаги. За ней быстро показалась длинная худая рука, которая вдруг вытянулась до двух метров, и лист бумаги затрепыхался в воздухе.
– Угадай, кто это, дядя Завьер!
Ей нравилась эта забава. Она принялась так дурачиться после того, как он запретил ей вбегать на кухню, когда он готовил. Он просто хотел оградить ее от опасностей. Теперь она проделывала свой фокус с растягивающейся рукой, желая его развеселить.
– Ну так кто же это? С такой красивой коричневой рукой?
Хихиканье за дверью. Она была не одна. И потом торопливо, взахлеб:
– Мы можем войти? Мама Оливианны сказала, что ей можно позавтракать прямо здесь, но сначала ты должен ее помыть!
– Входите, входите! – Он уже раньше мыл малышку.
Чсе вошла. Ее рука снова укоротилась до нормальной длины, а из-за ее спины показалась темнокожая девчушка с розовыми легкими, болтавшимися у нее на боках, точно кожистые мешочки.
– Они сегодня утром загрязнились, – объявила девчушка.
Завьер усмехнулся, и малышка с важным видом на него уставилась. Одна из неприкаянных обитателей Мертвых островов. Этих голодранцев можно было сразу узнать по скудной потрепанной одежонке и немигающему взору; многие из них утратили способность моргать и жить в домах. У них всегда был тяжелый задумчивый взгляд, как будто камень решил смотреть на тебя, помня о почве и соках земли, минералах и зное. Он не видал этой малышки уже несколько недель; за это не столь продолжительное время она еще больше отощала. Впалая грудь, торчащие ключицы.
Она шагнула к нему, и он нахмурился. У нее, похоже, вспух животик. Он помог девчушке помыть легкие над раковиной в ванной, но под ее безжалостным взглядом руки плохо слушались. Может быть, она голодает? На Попишо? Старики рассказывали, что очень-очень давно, когда их предки напрочь позабыли, как нужно ухаживать за землей, такая смешная небывальщина была в порядке вещей. И земля им отомстила: сотрясением и смертоносной засухой. Сотни людей тогда умерли. Во всяком случае, так говорили. Но как эта нищая девчушка могла голодать сейчас, когда ее родичи могли обрабатывать бескрайние плодородные земли?
Но сам он готов же ежедневно потрафлять людским прихотям, тратя свое время на ерунду?
Оливианна взмахнула мокрыми легкими, напомнив ему, что неплохо бы высушить их феном.
Наверное, она ела слишком много отравы. Дети из бедных семей ели фрукты, овощи, корнеплоды, насекомых, иногда мясо – и отраву. У их потомства постепенно выработался иммунитет оттого, что в их пищу добавляли растворенную в речной воде чешую ядовитых рыб, кусочки ядовитых ягод манцинеллы, крошечные стружки зеленого аки. Он как-то спросил у Дез’ре зачем.
– Никто не знает, – ответила она.
А он знал, чем накормить этого ребенка. Всегда знал. Магический дар был подарком богов, и он им обладал. Ему всегда было так странно думать об этом, говорить и чувствовать это.
Он не помнил, кто первый шепнул в его присутствии «радетель», но зато помнил, чего стоило его матери начать продавать приготовленную им еду. Слава о его кулинарных инстинктах сразу разнеслась по архипелагу. Ему было всего десять лет, когда мисс Милость-с-большой-дороги смогла избавиться от головных болей – только благодаря его кокосовому пирогу с яблочным повидлом, и двенадцать, когда безумная Анастасия Браун перестала испражняться под соседскими дверями, съев дюжину его финиковых конфеток. Ничто так не пойдет тебе на пользу, как еда, приготовленная мальчуганом Редчузом, в один голос уверяли местные. При условии, что тебя не покоробит его вид, когда он заходит в кухню. Вид у него всегда такой, словно он хочет своей стряпней не пробудить ваш аппетит, а напомнить о ваших неудачах.