– Что? – не поняла их реакцию Габи.
С тех пор они с Сэм болтали и смеялись на сменах. Мария призывала их вернуться к работе, но всегда говорила это, улыбаясь. Ей нравилось, что девушки подружились.
– Сэм хорошая, – однажды сказала она племяннице.
Эти слова наполнили Сэм гордостью.
Конечно, Габи не могла заменить ей подруг. Им не так-то просто было сойтись ближе: им нравилась разная музыка, у них было мало общего. Габи была занята – несколько вечеров в неделю она подрабатывала на кухне в ресторане рядом с домом, а когда не работала, то торопилась к дочери. Но по пятницам после смены они часто прогуливались вместе в центр, чтобы внести на счет зарплатные чеки. Они разглядывали витрины магазинов, пили кофе и болтали. Было приятно вот так проводить с кем-то время.
Габи говорила, что думала, и, похоже, ее не очень волновало, как на это реагируют люди. Сэм находила эту ее черту и слегка пугающей, и совершенно очаровательной одновременно. В то же время она чувствовала в ней какую-то грусть, о которой Габи напрямую не говорила, но она прорывалась наружу, когда девушка, например, упомянула, что ее друзья почти перестали с ней общаться, когда у нее появился ребенок. И когда рассказала Сэм, что не пошла в колледж сразу после школы, не видела в этом смысла. Она работала в магазинах, работала в ресторанах. К двадцати, когда большинство уже почти доучились, Габи только поступила на бухгалтера, как ее мама. Днем она работала, вечером училась. Но три семестра спустя она забеременела, и учебе пришел конец. Чем-то нужно было пожертвовать.
Габи отчаянно любила свою дочь. Ее мать была контрол-фриком, с ней непросто было ужиться, но Габи была ей благодарна за то, что она их приютила и так помогала с малышкой, как и ее кузен, который сидел с Джози, пока ее мама работала.
Габи рассказывала Сэм о жизни работников кухни, о которой та даже не догадывалась. Она рассказала, что Тине, женщине, которая внезапно уволилась в середине первого курса Сэм, было всего сорок пять, хоть и выглядела она на шестьдесят, что она была замужем четыре раза и что получила опеку над тремя внуками, потому что ее дочь была наркоманкой. Рассказала, что у мужа Делми была интрижка с какой-то женщиной из их церкви, и что Делми его вроде бы простила, но теперь косо смотрит на любую от шестнадцати до девяноста, кто хоть раз на него взглянет.
Паузы в разговорах Сэм и Габи заполняли, высмеивая студенток колледжа. Если в этом и было что-то неприятное, то Сэм закрывала на это глаза. Конечно, она была одной из них. Но если бы Габи воспринимала ее как всех остальных, она бы никогда их с ней не обсуждала.
Как-то раз, когда они раскладывали салат по тарелкам, Сэм рассказала Габи, как Лекси просила ее отложить для нее самые популярные блюда, когда она опаздывала на обед, хотя в то время сама Сэм не видела в этой просьбе ничего необычного. Она рассказала, как однажды Изабелла, встав из-за стола, передала ей свою грязную тарелку со словами: «Ты же все равно идешь на кухню, захватишь?»
– Я бы ей врезала, – сказала Габи.
Сэм вступилась за Изабеллу, рассказав, что та выросла с матерью, которая никогда не работала, зато на них трудились повар, няня и горничная.
– Ее просто избаловали до крайности, – заметила Сэм. – До того, как поступить в колледж, она никогда не стирала белье. Мне пришлось ее научить.
– Это место просто смехотворно, – заявила Габи. – Ты видела этот дерьмовый баннер, который они вывесили на воротах? «Celebrate Diversity»? Я смеялась в голос.
В каком-то смысле, подумала Сэм, у них в колледже и правда царило разнообразие.
Жизнь здесь стала для нее откровением – трансмужчины, лесбиянки с бритыми головами, в ее художественной студии занималась девушка, которая на первом же занятии подняла руку и уверенно сказала: «Пожалуйста, обращаясь ко мне, используйте местоимение «они», а не «она».
В колледже было много и иностранных студентов.
Сэм хотела было сказать: «Моя подруга Шэннон – черная, Лекси – кореянка, а Роза – с Филиппин. Ее отец дипломат», но она чувствовала, что каким-то образом эти примеры только подтвердят правоту Габи.
Вместо этого она рассказала Габи, что Шэннон поступила по элитной квоте для афроамериканских учеников, и хотя это было почетно, Шэннон говорила, что иногда чувствует себя неким символом равноправия. Ее пригласили принять участие в выпуске прошлогодней брошюры, рекламирующей колледж. Когда Сэм ее поздравила, Шэннон просто посмотрела на нее и ответила: «Да уж, интересно, почему они выбрали меня».
Колледж прославлял расовое и гендерное многообразие, но никто никогда не упоминал женщин, в основном цветных женщин, которые готовили еду и создавала уют в этом заведении, чтобы студенты могли расти, учиться и преуспевать. Хозяйственный персонал был почти полностью черным, в то время как черные студенты составляли не больше четырех процентов от общего количества учащихся. На парах они изучали историческое неравенство, читали о расовой и экономической несправедливости, но в жизни предполагалось, что неприятную правду они будут игнорировать и жить с ней.
Как-то раз в ноябре Габи пригласила Сэм на вечеринку за пределами кампуса. Для Сэм это был первый раз, когда она побывала в доме кого-то, с кем не была связана учебой в колледже или работой няни. Дом представлял собой маленькое ранчо на тупиковой улице. Перед ним уже стояли припаркованными с дюжину машин.
Они танцевали и много пили. Сэм флиртовала с очень красивым пожарным по имени Тревор, знакомым Габи со школы. В конце ночи даже поцеловалась с кем-то, кого приняла за Тревора, пока Габи не сказала ей, что парень ушел полчаса назад.
– Кто же это тогда был? – спросила Сэм, указывая на того, чей язык побывал у нее во рту пару мгновений назад.
Габи пожала плечами и рассмеялась, покачав головой.
На Рождество Сэм уехала домой и на протяжении всех каникул боялась возвращения в школу. Зимы в этой части света были особенно мрачными. Особенно без Изабеллы, которая варила им рамен, без горячего шоколада Лекси с корицей и ромом. Казалось, что она просто живет в ожидании возвращения друзей.
В ней начало подниматься негодование. Почему всем остальным было так легко уехать?
В конце января Изабелла сказала Сэм в скайпе:
– Родители сказали, что на свой день рождения я могу получить билет в любую точку мира.
– Как здорово, – ответила Сэм, понадеявшись, что на лице не отразились ее настоящие чувства. Было бы лучше, если Изабелла написала ей об этом в сообщении.
– Я выбрала Лондон, – продолжала Изабелла.
– Ты уже в Лондоне.
– Знаю. Это для тебя.
– Что? Не может быть, – произнесла Сэм. – Это слишком.
– Ты приедешь на десять дней, на весенних каникулах. Как раз на мой день рождения. Остановишься у меня.
Мама Сэм посоветовала ей принять приглашение.
– Ты такая несчастная последнее время.
– Никакая я не несчастная, – возразила она.
Но тот факт, что Сэм получила разрешение матери, которая учила ее никогда не оказываться в долгу, особенно перед друзьями, был тем толчком, в котором она нуждалась.
В самолете Сэм ради интереса заказала джин с тоником. Стюардесса принесла ей бокал, не моргнув глазом. После этого она попросила еще два. Потом посмотрела романтическую комедию и разглядывала в иллюминаторе облака, поклявшись, что никогда не станет человеком, которого хоть когда-то это все перестанет изумлять.
Изабелла встретила ее в Хитроу на машине с водителем. У нее появился легкий британский акцент и британские словечки в разговоре.
Следующие два дня Изабелла показывала ей Лондон. За свою жизнь она бывала здесь так часто, что носильщики в «Фор Сизонс» знали ее по имени. Они пили чай в Браунсе. После поехали смотреть на Букингемский дворец и были уверены, что видели Кейт Миддлтон, поднимавшуюся по лестнице, хотя и знали, что вряд ли это была она. Девушки глазели в «Хэрродс» на одежду, которую ни одна из них никогда бы не надела. Они купили джинсы в «Топ Шопе». Выпили шампанского в дорогущем баре. Изабелла достала свою карту Америкэн Экспресс раньше, чем принесли счет.
На день рождения Изабеллы на вечеринку приехала Шэннон из Парижа. Она выглядела постройневшей. Все потому, что ее колледж платил всем студентам небольшую стипендию на питание, но она обычно пропускала обеды, чтобы скопить на очки «Шанель». Шэннон теперь казалась более озабоченной модой, чем помнила Сэм. В колледже в Америке она ходила на пары в старых спортивных штанах. Сейчас на ней красовались обтягивающие черные джинсы и туфли от какого-то дизайнера, которого Изабелла сразу узнала.
Подруги пили шампанское, которое заказал отец Изабеллы, пока они с ее матерью собирались в номере на вечеринку по случаю ее дня рождения. Девушки ужинали с новым парнем Изабеллы, Тоби, который на год уехал учиться в Лондон из Джорджтауна.
– Все довольно серьезно, ребят, – прошептала Изабелла, когда он отошел в уборную. – У нас один аккаунт в Netflix на двоих.
Шэннон поймала взгляд Сэм и, изумленная, покачала головой.
Вечеринка проходила в баре «Зу» в центре Лестер-сквер. На праздновании дня рождения Изабеллы собралось не меньше сотни человек. Сэм не понимала, как она с августа успела завести столько знакомых.
Подруга тащила ее за руку и всем сообщала: «Сэм – мой подарок на день рождения!»
Изабелла заказала каждой из них коктейль «ДТВ». Когда Сэм спросила, что в нем, Изабелла была потрясена ее невежеством.
– Джин, текила и водка, – ответила она.
– Боже, – только и смогла вымолвить Сэм.
Она выпила половину, а потом сказала Изабелле, что ей нужно в туалет.
– Я пойду с тобой! – воскликнула подруга.
– Не надо, – отказалась Сэм, – я скоро вернусь.
Как бы она ни была рада ее видеть, Сэм успела забыть, насколько энергозатратным может быть общение с Изабеллой.
В уборную выстроилась очередь из тридцати женщин. Сэм вспомнила, что через дорогу видела Макдональдс. Она вышла из бара, никому ничего не сказав, и направилась прямиком туда.
На обратном пути она разглядывала богато украшенные здания и гадала, сколько им лет. Это была ее первая поездка за границу, первое путешествие в одиночестве, без семьи. Сэм чувствовала радостное оживление, которое не испытывала уже несколько месяцев.
Потерявшись в мыслях, она не заметила, как врезалась во что-то твердое. Мужчина.
– Джек Потрошитель? – спросил он.
– Простите?
Сэм подняла голову. Он был высокий и выглядел очень по-британски, с кривой ухмылкой и всклокоченными волосами. Точно старше нее, хотя она и затруднялась определить его возраст – лет двадцать пять, может?
– Ты пришла на экскурсию по местам Джека Потрошителя на десять вечера?
– Нет, – ответила она, – я иду вон в тот бар.
– А, должно быть, тогда это прозвучало странно. На каникулах?
– Да.
Он протянул ей брошюру.
– Лучшие пешеходные экскурсии в городе, – сказал он. – Это не моя характеристика. Так говорит журнал «Таймс Аут».
– Спасибо, – поблагодарила Сэм. Она просмотрела туры. – О, «Блиц: Лондон становится багровым».
Он рассмеялся.
– Никогда не слышал, чтобы хоть кто-то выбирал эту экскурсию. Ты разве не увидела тур по местам Гарри Поттера? Или тур «Аббатство Даунтон», где мы проведем вас в офис леди Эдит и вы сможете понажимать на клавиши на ее печатной машинки?
– Я странная, – пожала плечами Сэм.
– Это точно, – согласился он. – Кстати, я Клайв.
– Сэм.
Она пыталась понять, не заигрывает ли он с ней. Настолько симпатичные парни обычно с ней не флиртовали. Возможно, уровень привлекательности за границей как-то увеличивался, подобно тому, как фунт был не равен доллару и стоил в полтора раза дороже.
– Похоже, на Потрошителя никто не собирается, – сказал он. – В любом случае я должен вернуться сюда через час на экскурсию «Призраки викторианского Лондона». Хочешь прогуляться за пятьдесят девять минут?
Итак, он точно флиртовал.
Сэм была не настолько пьяна, чтобы не задаться вопросом, не слишком ли это странный выбор – пойти на прогулку с незнакомцем вместо того, чтобы вернуться на вечеринку к друзьям. Но парень казался таким милым. Из этого вышла бы отличная история. И ей ужасно понравилась идея провести в Лондоне час, который бы не распланировала Изабелла, который был бы только ее.
Клайв обращал ее внимание на достопримечательности, мимо которых они проходили, как будто ничего не мог с собой поделать.
– Собор Святого Павла, – говорил он. – Спроектирован сэром Кристофером Рэном в 1675 году.
– Сити-холл, где новобрачных ежедневно осыпают рисом в два часа дня.
– Ты же знаешь, что я тебе не плачу, да? – поддразнила его Сэм.
Он показал ей театр «Глобус». Корабль, пришвартованный в Темзе, точную копию того, на котором сэр Фрэнсис Дрейк плавал вокруг света четыре века назад. Он провел ее по узким улочкам, которые, по его словам, вдохновили Диккенса.
– Откуда ты все это знаешь? – не выдержала она.
– У меня хорошая память на факты, – отозвался он. – А если я что-то не могу вспомнить, то просто выдумываю.
Она улыбнулась, пытаясь понять, серьезно ли он говорил.
– Нет, не верю, – сказала она. – Ты изучал в колледже историю?
– Колледж – это для людей, которым нужно, чтобы им говорили, что и как думать. Я занимаюсь самообразованием.
Сэм почувствовала вспышку разочарования и тут же сказала себе, что это смешно. Она не собиралась выходить замуж за экскурсовода, первыми словами которого были «Джек Потрошитель». Ей хотелось просто насладиться прогулкой.
– Я проучился в университете полгода, – рассказал он. – Но одному из моих профессоров однажды не понравилось сказанное мной в классе. Не понравилось, что я бросил ему вызов. Он приказал мне замолчать. Так что я ушел и больше не вернулся.
Гордость, с которой он об этом поведал, ясно свидетельствовала, что Клайв чувствовал, будто одолел того парня, хотя разве он просто не лишил себя образования?
Он привел ее в крошечный паб, где знал бармена.
Клайв заказал себе пинту и полпинты для нее. Сэм не знала, что с ней делать. Они сели за столик в углу. Под курткой на нем оказалась приталенная красная футболка. Его руки оказались более мускулистыми, чем ей показалось поначалу.
Он рассказал, что вырос в маленьком городке в трех часах езды к северу и несколько лет прожил в Испании. Когда потерял там офисную работу, то вернулся в Англию.
Они начали обсуждать свои любимые романы. Когда Сэм призналась, что никогда не читала Йэна Макьюэна, он вытащил из рюкзака книгу и протянул ей.
– Его последний роман, – сказал Клайв.
– Ты уже дочитал?
– Неважно. Тебе он нужнее.
Книга была обернута в пластиковую обложку.
– Библиотечная? – спросила она. – Но что если мы больше никогда не увидимся? Тебе влепят штраф.
– Мне нравится балансировать на грани, – отозвался он.
Клайв наклонился и поцеловал ее. Сэм почувствовала, как тело пронзил электрический разряд. После того как он отстранился, ей показалось, что она только что вышла с занятия по йоге и выпила полбутылки белого вина на пляже. Она чувствовала себя умиротворенной и покоренной. Ее никогда в жизни так не целовали.
– Ого, – только и произнесла она.
Клайв рассмеялся.
Когда им пора было расходиться, Сэм искренне расстроилась. Она подумала о том, чтобы присоединиться к его следующей экскурсии, но, словно желая выбить из нее эту ужасную идею, Изабелла написала: «Ты гдеееееее?»
– Приятно было пропустить с тобой по бокалу, – сказал Клайв. – Жаль, что ты здесь всего на неделю.
– На десять дней, – поправила Сэм.
Она спросила, есть ли у него ручка, и написала свой номер телефона на обратной стороне одной из его брошюр.
Сэм сунула ее в карман его куртки.
Изабелла была в восторге, когда Сэм рассказала ей о случившемся. Она требовала мельчайших подробностей.
– Мне нравится, что это произошло в мой день рождения, – произнесла она. – Так он красавчик?
– О да.
– Акцент хороший? Пламми?
– Понятия не имею, – отозвалась Сэм.
– Чем он занимается?
– Проводит пешеходные экскурсии.
– Это я поняла, а еще? Как он собирается развивать этот бизнес?
– Никак, думаю.
Сэм вспомнила, как Клайв сказал, что предпочитает устраивать ночные экскурсии, чтобы спать до полудня.
– Ну, может, он комик или актер, и проводит туры, чтобы заплатить по счетам, – продолжала Изабелла. – Или, может, хочет написать об этом книгу. А может, он управляет компанией. Он управляет компанией?
– Нет, у его друга свое дело. Клайв сказал, он планирует сделать приложение для пешеходных экскурсий по всем большим европейским городам.
– Звучит круто. Проект друга, я имею в виду, – ответила Изабелла.
Прошло сорок восемь часов, он так и не позвонил.
Каждый раз, когда Сэм вспоминала, как дала ему свой номер, ей хотелось умереть. Она прокручивала в голове их разговор. «Приятно было с тобой выпить», – сказал он. Что означало, конечно, «Прощай навсегда». Он не спрашивал ее номер телефона и не давал свой.