Нет, ну какая она сучка! Так напакостить близкой подруге. И главное никто ничего не узнает. Вовка будет молчать в тряпочку. Ну творческие натуры, ну произошёл всплеск страсти, с кем не бывает – всегда может оправдаться. А Риго? Возникает очень интересный вопрос. Заметили ли эти закулисные прелюбодеи, что их застукали?
Я посмотрела на Риго. Он выглядел каким-то опустошённым.
– Пойдём отсюда, – только и смог выговорить он.
Мы молча поехали домой.
– Она просто преступница эта ваша Катька.
Риго никак не мог забыть случившееся, и я решила его отвлечь.
– А давай съездим к маме в Мартышкино. Хочу тебя с ней познакомить.
– Отличная идея.
– Я тебя в парилке берёзовым веником отхлестаю.
– Согласен. Когда едем?
– Да хотя бы завтра. Устроим на недельку брачный сезон. В Москве нам нечего делать. Я в отпуске, Верка вышла из строя. Кстати надо узнать, как она.
Я позвонила Борис Петровичу и всё разузнала.
– Вроде пронесло. Подмостки у нас специально мягкими сделаны, чтобы падения были без ущерба. Отделалась лёгким испугом. Сделали исследования – ничего страшного нет. Оклемается пару дней и снова будет бегать. Но танцевать в предстоящем «Лебедином озере» конечно и речи быть не может. Эта крыса добилась своего. Турнула со сцены конкурентку. Теперь ей танцевать в заглавной роли, но может это пойдёт на пользу зрителю. Что ни говори, но танцует она классно.
– Бабушке придётся одной сходить, без сопровождающего.
– Ничего. «Лебединое озеро» от нас никуда не убежит. Брачное путешествие по местам детства невестки остаётся в силе. И бабушка думаю пойдёт в театр не одна – либо с подружками, либо с дружком.
– А разве таковой есть? Что то я не слыхал про него.
– Не слыхал и не надо. У каждого своя личная жизнь.
Риго промолчал.
– Слушай, надо маме позвонить и предупредить что приезжаем, а то ещё начнёт кур щипать.
– У мамы есть домашние куры?
– И куры и яйца, всё в натуральном виде.
– Отлично! Обожаю деревенских кур.
– Слушай! Не забудь плавки взять.
– Купаться будем? В Балтийском море? В конце февраля?
– Вот чудной! Какое море? Плавки для парилки, а впрочем не надо. Мы же там одни будем, лично я купальник брать не буду и ты не бери.
Ох и разошлась же я с Риго, просто жуть. Бывшая деревенская скромница стала прямо таки дрянной девчонкой. Такие вещи стала вытворять, но только исключительно с моим Риго. Это всё от большой любви к нему.
На следующее утро мы, накупив много вкусностей уже мчались на «Сапсане» в Питер, а спустя 4 часа сидели в электричке на Мартышкино. Подъезжая к нашему дому, мы проехали по родным мне улицам и сердце защемило от тоски по детству.
– Тома! Как зовут маму?
– Глафира Васильевна. Можно просто Глаша.
– Значит мама Глаша.
Мама знала расписание электричек наизусть и встречала нас прямо у калитки.
– Мамулька, здравствуй!
– Добрый вечер Глафира Васильевна! Меня зовут Риго.
– Здравствуйте мои дорогие. Проходите в дом.
А дома ничего не изменилось. Тот же старенький буфет, те же белые занавесочки на окнах, та же тахта над которой висит коврик с изображением волка и семерых козлят. Но самым главным в доме была русская печь, занимающая треть комнаты и создающая неповторимый уют семейного очага.
Печь была жарко натоплена и распространяла приятное тепло.
– Садитесь мои дорогие. Небось проголодались после долгой дороги. Я вам пироги напекла, блины.
– Кур наварила, – продолжила я.
– Одну курочку сварила, а из второй сативи приготовила.
– Ух ты! Сативи это вкусно. Молодец, что не забыла его рецепт.
– Сативи – это же грузинское блюдо? – удивился всезнайка Риго.
– Правильно. Мама его в молодости научилась готовить. Угадай с трёх раз кто научил?
– Георгий, – осторожно ответил Риго.
– Ответ верный.
Мы достали привезённые продукты и вместе с мамиными стали поедать. Мать пожевала один пирожок и, подперев на деревенский манер ладонью щёку, задумчиво смотрела то на меня то на Риго.
– Мать, чего не ешь? Не голодная что ли?
– Да вот смотрю на вас и не могу налюбоваться. Особливо тобою.
– Изменилась правда?
– Ещё красивее стала. Вон как столица благотворно действует.
– Да ладно. Ты из себя деревенскую не корчи. Почти в Питере живёшь. Я смотрю от былой дярёвни ничего не осталось. Столько богатых особняков понастроили. Вот накоплю денег и тебе новый дом куплю с видом на море.
– Ой, не надо у моря. Чем ближе к нему тем пуще ветра и холода.
– Но летом то тут рай?
– Ой запамятовала, как твоего друга то звать? Больно имя ненашенское.
– Риго его зовут. Запоминай, больше повторять не буду.
– А я буду. Вы можете смело перепрашивать, – вмешался благовоспитанный Риго.
– Риго! Пожалуйста откушайте блинов со сметаной. Сама готовила, не из магазина.
Риго послушно поел.
– Вкусные очень, спасибо.
Потом мы пили чай из настоящего самовара с домашним вареньем.
– Ой, как хорошо то дома! – сказала я и откинулась на тахту, – мать, банька наша на месте? Не развалилась?
– На месте. Куда ей деться?
– Завтра растопить надо. Хочу Риго веничком отстегать.
– Веничком – это хорошо. Здоровее будет. Ну ладно. Небось намаялись за день? Дорогу в спаленку помнишь иль показать?
– Да помню я всё. Пошли Риго, а то уже носом клюёшь.
– Я вам кровать постелила, а рядом раскладушку поставила на всякий случай. Дверь полуоткрытой оставлю, чтобы тепло от печки к вам пошло.
– А сама где спать будешь?
– На печке. Забыла, как ты любила там укладываться? Спите. Спокойной ночи.
Мать ушла, оставив нас одних. Риго послушно разделся и плюхнулся на раскладушку.
Я долго смотрела на кровать, на которой спала до переезда в Москву. Только я уселась на неё, как пружины запели свою железную какофонию.
– Удивляюсь, как это я на ней раньше спала?
– А что раритетная кровать с сеткой. Сейчас такие не производят.
Я растянулась в постели и кровать поприветствовала меня весёлым бренчанием.
– А ведь на таких бандурах раньше вдвоём спали и даже умудрялись детей делать.
– Вот и тебя сотворили на этой музыкальной кровати и потому ты такая голосистая родилась.
– Я сделана на БАМе, под звуки вагонных колёс. Оттуда родом моё сопрано. Ладно давай спать. Спокойной ночи.
Проснулась я от трескотни раскладушки. Это Риго встал, оделся и пошёл помогать маме колоть дрова, топить печь и баньку.
«Домовитый однако», – резюмировала я и снова заснула.
– Томочка, доченька, вставай, завтрак на столе, – услышала я голос из далёкого детства.
Мама в переднике стояла над головой.
– А где Риго?
– Пошёл на пляж воздухом морским подышать. Мы и печку растопили, и баньку тоже. Хозяйственный он у тебя – дрова с утречка наколол. И вежливый такой. Видать начитанный очень?
– Чересчур, – сказала я и сладко потянулась.
– Вижу, что любите друг друга и сердце радуется.
Риго вернулся, мы позавтракали и пошли в парилку.
– Давай скидывай шмотки, – сказала я как только мы оказались в предбаннике.
Банька во всю пылала жаром. Я добавила пару и легла на лежак.
– Начинай хлестать. Вон веники висят.
Риго взял веник и долго его разглядывал, потом легонько меня стеганул по спине.
– Не так ты это делаешь. Давай ложись, покажу.
Мы поменялись местами и я стала его интенсивно хлестать. Риго мужественно держался, пока его спина вовсю раскраснелась.
– Теперь понял, как надо, – сказала я, подставляя под веник свою попу.
Риго принялся хлестать.
– Сильнее, ещё сильнее.
Риго старался из всех сил, но чувствовалось, что жалеет меня.
Мои спина и попа запылали. Я зачерпнула из ушата воды и налила сперва на Риго, потом на себя.
– Что стоишь? Душа тут нету. Давай, поливай.
Наши тела мокрые и разгорячённые сами собой притянулись. Есть в этих банях и саунах, особая сексуальная аура. Одно жестокое хлестание веником уже типичное проявление садизма с мазохизмом после чего у многих начинается сексуальное возбуждение. Не даром бытует такая похабная присказка – пойдём в баню, заодно и помоемся.
Я постелила наши полотенца на лежак и призывно легла.
– Иди ко мне.
Ночью у нас не было такой возможности, но сейчас настал подходящий момент и мы им воспользовались сполна.
У мамы мы провели ещё четыре дня. Гуляли на взморье, обошли все местные забегаловки, магазины. Любопытные соседи и одноклассницы пришли поглазеть на меня и Риго. Я для них была будто икона, а Риго буквально насквозь глазами просверлили, особенно местные девки. Мать нас потом от дурного сглаза долго вымаливала.
На пятый день столица, где нас ждали бесшумные кровати позвала обратно. Я узнала от Бориса Петровича, что Вера уже выздоровела и ждёт Риго для продолжения совместной работы.
В последний вечер мать взгрустнула и пустила слезу.
– Можешь сыграешь нам что нибудь на прощание?
Я взяла со стены гитару – подругу юности моей и стала петь мамину любимую песню её лихой молодости.
– Мой адрес не дом и не улица. Мой адрес Советский Союз.
Мама подхватила меня и Риго тоже. Как ни странно он знал эту раритетную песенку.
Утром прощаясь, и отлично зная, что мама будет сопротивляться, я незаметно оставила под скатертью комода немного денег.
Наше прощание проходило слёзно, так что даже Риго загрустил.
– Я думала ты дольше останешься.
– Мама, мы ещё приедем. Летом, точно, обещаю тебе.
– Обещайте, что внука быстро заделаете. Охота мне его понянчить на старости лет.
– Обещаем, правда Риго?
– Родим дело нехитрое. Глафира Васильевна готовая бабушка.
– Ну тогда держите. Это вам на дорожку.
Мама сунула мне баул, и я уже заведомо знала, что там – пирожки, яйца вкрутую и домашняя курица. Отпираться от этой вагонной снеди было бессмысленно.
– Всё идите, а то разрыдаюсь, – сказала она и убежала в дом.
В наше отсутствие в Москве произошли различные события. Мария Львовна сходила на «Лебединое озеро» и была восхищена балетом. Об этом она нам с упоением рассказала, а заодно осталась очень благодарна мне. Верка окончательно поправилась. Танцевать не танцевала, но зато во время лечения посидела на диете и скинула пару кило. Её лжеподруга Катька казалось должна была заполучить сольники? Ан нет! Борис Петрович по прежнему дальше кордебалетов её не продвигал, так что все её старания пошли коту под хвост. От этого их отношения с Веркой ухудшились. Когда Вера больная лежала дома, Катька навестила её всего пару раз, а потом в опере они часто прилюдно ссорились. Какая чёрная кошка между ними пробежала, одному Богу было известно, хотя я догадывалась в чём была причина, точнее причины.
Мои догадки подтверждались рассказами Риго, который продолжил вместе с Верой сочинять музыку к балету. Он отмечал, что отношения двух подруг стали просто невыносимыми. Каждый приход Катьки в кабинет Бориса Петровича заканчивался обоюдной истерикой. Причины скандалов Риго не знал, потому что всякий раз выходил из комнаты. Зато он заметил не менее тревожную вещь – странное поведение Катьки по отношению к нему. Она смотрела на него то откровенно любовно, то со скрытой враждебностью, что не могло не насторожить меня. От этой тамбовской крысы всего можно было ожидать, начиная от склонения к прелюбодеянию, до устранения как свидетеля её оральной ласки. Не удивляйтесь, она способна на всё. Вечная неудовлетворённость по жизни: пренебрежение со стороны руководства театра её талантом балерины, отсутствие внимания со стороны мужского пола, неустроенность по жизни (она жила в коммуналке со своей сварливой тёткой), но самое главное – зависть к своей подруге.
Слухи об их лесбиянских отношениях с Верой не были беспочвенными. К тому же, как мы выяснили недавно, Катька, была ещё и бисексуалкой. Подобные извращения не могли не повлиять на её психику.
В то утро Риго ушёл из дому настолько рано, что я даже не почувствовала, как это произошло. В полдень, как обычно, я решила ему позвонить, что договориться о встрече, но телефон его был почему то в отключке. Немного переждав, вновь набрала номер, и опять без ответа. Забеспокоившись, я живо оделась и поехала в Большой. У входа стояли – полицейская машина и «скорая», а когда я подымалась по лестнице, то столкнулась, с группой полицейских.
Дурное предчувствие сжало моё сердце. Я добежала до кабинета Борис Петровича и остановилась, как вкопанная. Оттуда санитары на носилках выносили женское тело с прикрытой головой. Когда они сравнялись со мной, я с дрожащими руками откинула простыню.
О ужас! Это было бездыханное тело Веры. Страшный след от удавки на шее сразу бросился в глаза. Ноги мои подкосились от страха, и я бы непременно свалилась на пол, если бы не наша уборщица тётя Клава, которая вовремя схватила за плечи.
– Кто её так? – еле выговорила я.
– Задушили удавкой.
– Кто?
– Не ясно пока, но подозревают того паренька, с которым вы тут приходили.
– Риго? – почти прокричала я.
Уборщица успела меня усадить на стул, а иначе я бы грохнулась на мраморный пол.
– Где он сейчас?
– Нету его тута. Полиция забрала.
Я схватилась за голову.
– А где Борис Петрович?
– Лежит в соседнем кабинете. Ему скорая укол сделала, еле успокоили, а то кричал как безумный.
Я вскочила со стула. Почему то захотела войти в кабинет Борис Петровича, но дверь была опечатана. В это время из соседней комнаты в сопровождении полицейского вышел мужчина в штатском и с папкой в руке.
«Следователь» – мелькнуло у меня в голове.
– Вы не скажите где сейчас находится Риго Малиновский?
– Его сейчас допрашивают в полицейском участке.
– Разве это он убил?
– Пока не ясно. Он последний кто общался с задушенной.
Я быстро повернулась и хотела уже выбежать из здания, но потом вернулась обратно к следователю.
– Вы не скажите, в какой полицейский отдел его отвели? Я хочу видеть.
– Извините, вы кто ему будете? Жена? Близкая родственница?
– Нет. Подруга.
– Ну тогда со свиданием придётся повременить.
В это время из комнаты напротив вышла Катька. Я бросилась к ней.
– Ты можешь мне внятно рассказать, что здесь произошло?
– Они как обычно с утра писали музыку и всё у них шло гладко. Верка пока не танцует и потому стало больше времени посвящать творчеству. Работа близилась к концу и они должны были её передать Борис Петровичу. Вчера когда я подходила к кабинету, то невольно услышала крики. Они громко о чём то спорили.
– Риго орал на Веру? – изумилась я, – этого не может быть.
– Мне не показалось. Я слышала собственными ушами. И сегодня когда я заходила, они не занимались музыкой, а опять спорили. Не ругались, а именно спорили.
– О чём?
– Что то про авторство. Кому оно принадлежит? Мне это быстро надоело и я вышла, но когда возвращалась обратно, было тихо. Решила зайти, и вижу Верка задушенная лежит бездыханно на полу. Ну я сразу полицию вызвала, а те с труповозкой и приехали.
– А где Риго был тогда?
– Он уже уходил. Я крикнула, и его остановили на выходе.
После разговора с Катькой я будто в тумане вышла из здания. Всё ясно. Моего Риго станут обвиняют в убийстве человека! Это невозможно! Он даже муху не обидит. Его арестуют! Мне нужна помощь, причём очень срочно. Нужен опытный адвокат, но кто? Московских я не знаю никого. Стоп! Ленка! Моя одноклассница Ленка, мы выросли на одной улице. Она тоже мартышкинская. В Питере теперь живёт, у неё собственная адвокатская контора. Отлично! Сейчас же звоню ей.
– Ленка привет!
– Это ты Томочка? Сколько лет, сколько зим?
– Ленка мне плохо! Срочно нужна твоя помощь!
– Что такое?
– Арестовали очень близкого мне человека. Помоги!
– Постой! Не гони волну. В чём его обвиняют?
– В убийстве. Но он не виноват.
– Обвинение уже предъявлено?
– Нет, его недавно забрали в полицию на допрос.
– Ладно, я всё поняла. Завтра же пришлю к тебе одного умного парня. Он у нас пока практикант, но грамотный, а главное смекалистый. Я дам ему твой номер. Будь на связи. До его приезда ничего не предпринимай.
– Как его зовут?
– Виктор. Виктор Моисеев.
– Спасибо тебе подруга!
– Не за что. Не забывай что мы мартышкинские – своих в беде не бросаем.
Молодец Ленка, не задрала носа, оперативно отреагировала.
Я медленно побрела домой. Сказать, что в эту ночь я спала плохо, это не сказать ничего. Мысль о то, что я могу надолго расстаться с Риго не давала мне покоя.
В ту ночь мне опять приснилась Мария Каллас. Её не было с тех пор как я повстречала Риго. Но сегодня я спала одна и она явилась.
– Опять будешь учить меня, как голос ставить? Не хочу, уходи, у меня горе.
– Знаю. Твой любимый попал в беду.
– Откуда тебе это известно?
– Я про тебя всё знаю. Позволь тебе дать совет. Никогда не бросай своего любимого. А иначе тебя постигнет такая же божья кара как меня. Я ослеплённая славой, рассталась с мужем и стала любовницей богатого человека. За это Бог покарал меня. Он дал мне голос, он его и отнял. Богатые поклонники, пузатые олигархи – это всё преходяще, – вечна только настоящая любовь. А помощь к тебе уже спешит. Держись.