Она протянула пустой чайник Тони, он недоверчиво посмотрел сначала на нее, потом – вопросительно на меня.
– Я быстро, хорошо? – он сжал мою руку. Я закивала, хоть и не знала, как себя вести наедине с его противоречивой подругой.
– Ты смелая, – первое, что она сказала мне, когда Тони отошел достаточно далеко.
– Почему?
– У него непростая жизнь. Я-то со своим дерьмом разобраться не могу, но хотя бы все помню, осознаю, а Тони… – она покачала головой, так и не договорив.
– Ты знакома… точнее, знаешь, других личностей?
– Угу, – Алиса искренне и добродушно смотрела мне прямо в глаза, но не была такой красноречивой, как прежде.
– И Леона? – жуткий асоциальный тип беспокоил меня больше прочих, если принять за условную норму, что в Тони обитают другие личности.
Вместо ответа Алиса рассмеялась, правда, не так громко, чтобы не привлекать внимание других и, конечно, Тони, тихо беседующего с Еленой в другом конце зала.
– Ну да, если не считать того, что он попытался меня трахнуть при первом удобном случае, – она закатила глаза. Мне стало нестерпимо больно от ее резкого комментария. – Тебе бы не помешало быть с ним начеку, у него явно какие-то психические отклонения.
– Да неужели? – довольно грубо парировала я, но Алиса приняла мое замечание слишком прямолинейно и прыснула со смеху.
– Майя тебя рассмешила? – Тони поставил на стол дымящийся чайник.
– Скорее уж ты, точнее, твое альтер-эго, – ответила девушка, насмеявшись вдоволь.
– В каком смысле? – Тони настороженно ждал продолжения.
– Я рассказала, как Леон пытался затащить меня в постель, когда я, без задней мысли, сказала ему: «Привет».
Алиса снова беззаботно захихикала, Тони же в один миг стал белее снежного покрова за окном. Сдавленным нарочито спокойным голосом он произнес:
– Мэй, ты же помнишь, где моя комната? – он не смотрел на меня, но сверлил взглядом удивленную подругу по несчастью.
– Да, – тихо ответила я, и, не дожидаясь его ответа, поднялась из-за стола. Алиса испуганно посмотрела на меня, потом на Тони.
– Ох, черт, – вдруг догадалась девушка, что сказала лишнее. – Майя, я…
– Подожди меня там, прошу, – обращаясь ко мне, но все также не отводя разъяренного взгляда от Алисы, перебил ее Тони.
Я развернулась и быстро вышла из кафе. Пройдя в следующий корпус, я остановилась у двери Тони.
«Хватай куртку и уезжай. Быстрее!» – твердила мне адекватная и логичная часть моего сознания. Я была на грани взрыва: «Что я делаю? Зачем я здесь? Алиса права: Леон болен! Хотя, какой Леон?! Тони болен! Я не в силах ему помочь». Я нажала на дверную ручку, захлопнула за собой дверь, села на пол и горько заплакала.
Глава 15
Мы мчались на невыносимой скорости, снег, будто злые морские волны, разлетался из-под полозьев снегохода, раня мои ноги ледяными когтями. Я уткнулась в спину Тони: только так я могла защитить щеки и губы от недружественной стихии.
– Я не смогу тебе помочь, – еще полчаса назад твердила я ему, крепко державшему меня, сотрясающуюся от рыданий, в объятиях.
– Мне и не нужно помогать, Мэй, – он, успокаивая, гладил меня по волосам. – Только я сам могу себе помочь, – вздохнул Тони.
– Леон и Алиса… – я так и не смогла закончить вопрос, подавившись новым приступом удушающих слез.
– Нет, – спокойно ответил Тони, – клиника расторгает договор на лечение, если здесь… в общем, если в ее стенах пациенты вступят в половую связь.
– Почему он такой?
– Когда… – Тони помедлил, подбирая правильные фразы. – Точнее, если захочешь узнать, то я все тебе расскажу. Я могу только догадываться о причинах. Но у него есть поставленный Евой диагноз, точно не вспомню, что-то в духе: множественные девиации, включая, садистские наклонности и желание трахать все живое. Да, не очень-то по-научному я запомнил, – он хмыкнул.
Я до крови прикусила нижнюю губу, вспомнив, как жестко Леон изнасиловал меня, а потом ту девушку с красными волосами, привязанную к кровати. Сейчас мне было все равно – по ее желанию или нет – факт оставался фактом: Леон – садист.
– Давай я принесу тебе воды? – спросил Тони. Он хотел отступить на шаг за бутылкой, стоящей на столе, но я крепко вцепилась в него, будто к моменту его возвращения, уже потеряю его, а на его месте окажется Леон. – Мэй… – он снова сочувствующе прижал меня к себе.
– А другие? Они тоже такие?
– Нет, насколько мне известно.
– Хорошо.
Тони отстранился, аккуратно поднял мою голову за подбородок и заглянул в глаза.
– Ты боишься его? – прошептал он. Я кивнула. – Ты… хочешь уйти?
– Да, но не от тебя, – также тихо ответила я.
Мы проносились по заснеженному лесу, по дороге, известной только Тони. Точнее, никакой дороги не было – снегопад стер любые опознавательные знаки и ориентиры, и я не представляла, не заблудились ли мы. Грозная машина истошно заревела, взбираясь в гору. Поскольку мы снизили ход, я осмелилась оглянуться, холмистый ландшафт превратил однородную стену из высоких стволов и заснеженных верхушек сосен в огромное живое мифологические существо, чья шерсть неровно колыхалась вместе с порывами ветра. Когда мы поднялись на вершину, Тони заглушил двигатель.
– Хочешь посмотреть, куда мы едем? – он повернулся ко мне и поднял горнолыжную маску на шлем. Я закивала.
Тони ловко спрыгнул, и подал мне руку. Я осторожно ступила на тонкий снежный слой и заинтересованно подняла голову: сосны образовывали кронами плотный купол и оберегали землю от бесконечного снегопада, оставляя ее едва припорошенной. Мы подошли к краю обрыва, и я ахнула: внизу, метрах в десяти, текла река, скованная с берегов коркой льда. Река делала крутой поворот, огибая холм, на котором мы стояли, образуя живописную излучину.
– Видишь ту рощу? – Тони указал вверх по течению, где тонули в снегу молодые ели. – Мы едем туда.
– Здесь тоже красиво, – я не могла оторвать взгляд от бурного потока под нами, из последних сил сопротивляющегося ледяному прикосновению зимы.
– Здесь ветрено, а там я разведу костер и согрею тебя, – он заключил меня в объятья, теплые и крепкие. – Надо поторопиться, чтобы вернуться до темноты.
Когда мы добрались до ельника, Тони укутал меня в захваченный из клиники плед и принялся разводить костер неподалеку. Пламя разгоралось медленно, нерешительно и все время готово было потухнуть. Но вот стойкий упрямый огонек, наконец, захватил промерзшие ветки, и костер начал гореть в полную силу. Я подошла ближе и присела к самому огню, выставив перед собой окоченевшие руки. Аромат костра на хвойных дровах на миг вернул меня в детство, когда мы с папой коптили дома мясо, привезенное дедушкой из деревни. Наверняка, старенькая коптильня до сих пор хранилась в папином гараже. Я блаженно заулыбалась своим мыслям, не сразу заметив на себе взгляд Тони.
– Ты выглядишь такой умиротворенной, – в уголках глаз Тони появились мои любимые морщинки, которые я не видела много месяцев.
– Навеяло приятные воспоминания.
– Из детства? – предположил он. Я согласилась. – Не хочу разрушать твое внутреннее спокойствие.
– Ты хотел мне рассказать, с чего все началось.
– Это будет невеселая история, Мэй, – задорные морщинки вмиг пропали с лица Тони. Он обошел костер, расчистил заваленное снегом бревно и, присев, подозвал меня. Я устроилась на его коленях и укутала нас пледом. Полгода назад мы, также укрывшись пледом, впервые уснули вместе на крыше дома. Бесконечно далекое, навсегда ушедшее беззаботное время…
– У меня был брат-близнец. Я плохо помню его, он умер, когда мне даже не было трех лет, а в больницу он попал еще раньше, – начал Тони. Никогда прежде он не рассказывал, что тоже рано столкнулся со смертью. Я молча слушала, решив оставить комментарии на потом. – Мама говорила, что мы с ним были очень близки, все делали и всему учились вместе. Потом он резко заболел, мама месяцами пропадала в больницах, оставив меня на отца. А он, не выдерживая морального напряжения, заливал его алкоголем. Я теперь понимаю, что рос сам по себе какое-то время. После смерти Димы мама впала в депрессию, но нашла иной «наркотик». Она полностью ушла в работу, не оставляя времени на семью. Мы с Евой думаем, что именно в тот момент во мне началось разделение. Проводя бесконечные дни наедине с собой, я выдумал себе друга или собеседника – Яна. Он не был оформлен в цельную личность, не имел ни имени, ни внешности, но он был частью меня, его не страшило одиночество, он даже находил его спасительным – только так он мог спокойно фантазировать и рисовать целые миры в голове. Когда же просыпался все еще пьяный отец, время для воображения заканчивалось, и Ян пропадал. Когда мне было семь лет, мама, абсолютно измотанная работой, мужем-алкоголиком, не приносящем ни денег, ни какой-либо пользы, собрала свои и мои вещи и купила билет в один конец. Для меня она обставила все, как «путешествие перед школой». Мы поселились в небольшом деревянном доме на окраине города. Мама с проворностью лисы устроила меня в неплохую школу, до которой приходилось добираться целый час, а сама быстро нашла работу. В деловой хватке ей никогда нельзя было отказать, даже теперь. Так мы и остались вдвоем, я без сожалений вычеркнул из памяти отца, как какой-то нежелательный бесполезный элемент, создававший долгие годы только фоновый шум из пьяного бреда, и Диму, которого уже едва помнил. Я настолько свыкся с одиночеством, что вернувшаяся ко мне мама со своим сопереживанием, интересом к моей жизни и виной за все упущенные годы меня больше настораживала, чем радовала.
Тони заерзал, желая сменить позу. Я так пригрелась, но, как бы мне ни хотелось остаться в тепле его рук, все-таки пришлось подняться. Ветра здесь, как и говорил Тони, почти не было. Он тоже встал, разминая затекшие ноги.
– И вы просто остались здесь с тех пор? А когда появились другие личности?
– Скоро перейдем к ним, нетерпеливая моя, – хмыкнул Тони. – Процесс адаптации был долгим и сложным. Я казался настоящим Маугли в обществе, но мама решила действовать решительно – просто кинула меня на растерзание жестоких детей.
– Ужасно! – я нахмурилась, хоть я и не была знакома с его матерью, он всегда говорил о ней в положительном ключе. Хотя, как оказалось, я не знала слишком многого.
– Я ее не осуждаю, у нее были свои мотивы, – Тони вздохнул и пожал плечами. – Мама по-прежнему много работала, чтобы обеспечить нас. Чтобы не оставлять меня одного, из школы меня забирала бабушка. Но даже будучи маленьким я понимал, что лучше жить в старом неотапливаемом доме, чем со сварливой старухой. Хоть она и помогала мне с учебой, но постоянно исподтишка ругала маму за то, что так запустила меня, – Тони вернулся на бревно и потянул меня за собой. Когда я удобно устроилась, он продолжил рассказ. – Личность Яна в то смутное время словно угасла во мне. Зато в один летний день родился Леон. Мама радовалась, что накопила на мой отдых на море, и отправила меня в детский лагерь после первого класса. Я только-только влился в разношерстный коллектив одноклассников, как вдруг на мою долю выпало новое испытание – безуспешно противостоять агрессивным девчонкам из старшего отряда. Они откровенно издевались надо мной, но я, годами скрывавший свои эмоции и чувства, не мог даже допустить мысли, что могу пожаловаться маме или бабушке. На сеансе гипноза несколько лет назад Леон вернулся в свой первый день в моем теле. Именно он дал отпор наглым пацанкам: грубо, безбашенно, отчаянно. За ту драку меня серьезно наказали, но я не верил, что мог подраться, просто не помнил этого, хотя свидетельства были неопровержимые: маленькие гадины отстали от меня до конца смены.
– Значит, он сразу был жестоким…
– Да, увы. Вынужденная жестокость. Я не могу отвечать за его поступки, потому что не нахожу рычаги контроля.
– А я смогу?
Тони долго не отвечал, мне даже пришлось развернуться, чтобы взглянуть на него.
– Мэй, – он стянул перчатку и дотронулся теплой рукой до моей прохладной щеки, – я хочу отпустить тебя.
Я быстро заморгала, стараясь снова не расплакаться от такой обескураживающей реплики. Я видела мрачную боль в глазах Тони, отзывающуюся внутри меня молчаливым протяжным стоном. Тони тихо, но уверенно продолжал:
– Я хочу, чтобы ты была очень счастливой, чтобы все тебе давалось легко. Мне больно видеть, как сострадание в твоей отзывчивой доброй душе побеждает здравый смысл, – он сглотнул и на миг замолчал, дрожащие губы выдавали его волнение и, возможно, слезы. Он почти неслышно произнес. – Я не смогу сделать тебя счастливой, прости меня.
– Ты уже просил прощения, – я упрямо уставилась на него.
– Почему же ты тогда не слушаешь меня…
– Потому что я тебя люблю, – я крепко обняла его, по моим щекам заструились слезы. Я понимала, что жалость к Тони пересиливала во мне все прочие чувства. Но отчаянную любовь она не заглушала. Вот что привело меня вчера к Еве, что заставило меня сорваться и ехать сквозь непроглядный снегопад в неизвестную даль, что не дало мне схватить вещи и сбежать от Тони даже после всего, что я узнала.
– Ты не знаешь меня, – я слышала, что он плачет, уткнувшись в мой шарф.
– Я знаю тебя, Тони. Я не знаю их. Но скоро узнаю.
Лес потонул в сумерках, на востоке показался яркий серп Луны. Мы сидели, обнявшись, настолько долго, чтобы успокоиться и принять неизбежное – я оставалась с Тони.
– Пора возвращаться, Мэй.
Костер давно прогорел, мы быстро надели маски и шлемы, Тони укутал меня в плед и посадил на заледеневший снегоход. Прежде чем сесть, он приблизил ко мне лицо, так близко, что маски глухо стукнулись друг об друга. Я видела его серые глаза сквозь стекло, он бескомпромиссно произнес: «Я люблю тебя, Майя». И через секунду уже сидел передо мной, поворачивая ключ зажигания.
ЧАСТЬ 2
Я столько раз видел этот сон, самый желанный, самый недостижимый в реальности: она лежит рядом, такая красивая и умиротворенная. Темная комната, мерцая, исчезает, и мы оказываемся на берегу озера под сенью раскидистого дуба. Она улыбается привидевшимся грезам, ее губы блестят в лунном свете. Я переворачиваюсь на спину, чтобы не видеть ее манящих губ. Но они все равно перед моим внутренним взором, соблазнительные, влажные. Ее образ неразрывно следует за мной, где бы я ни был, что бы я ни делал. Она проросла во мне триллионом нервных окончаний, каждая моя мысль – о ней, каждый порыв – для нее, каждый вдох – ради нее. Был. Пока она не исчезла, оставив мне только сон.
Январь
Глава 16
– С добрый утром, – я прильнула к спящему Тони. – С новым годом.
– М-м, – довольно протянул он, не открывая глаз. Его мимолетная улыбка погасла, и он провалился в сон.
Оставалось только надеяться, что его не выгонят из клиники за мое ночное вторжение в его комнату. Когда он сказал, что даже на праздники не вернется в город, я в ту же секунду приняла решение встретить Новый год с ним. В конце концов, это был наш первый Новый год, пусть не романтический, но хотя бы дружеский.
Мы общались последние три недели, созваниваясь почти каждый вечер, кроме тех дней, когда пробуждались другие личности. В подобные молчаливые дни я ощущала себя покинутой, но отважно гнала от себя депрессивные мысли. Я пару раз приходила на сеансы к Еве, где она рассказала мне о Яне, Леоне и Купере, дала рекомендации, как себя лучше вести, что не следует говорить. Максимальная непринужденность, краткое введение в последние события, если потребуется, и, конечно, простое человеческое знакомство.
– Ты такой соня, – я нежно провела кончиком ногтя по лбу, носу и губам Тони. Он растянулся в улыбке. И, прогнав не отпускающие сны, наконец, открыл глаза.
Когда Тони молниеносно сел в кровати и в ужасе уставился на меня, я догадалась, что передо мной вовсе не Тони. Я так напугалась, что напрочь забыла все рекомендации Евы.
– Привет, – наконец вымолвила я. – Я – Майя.
– Какого… – он нахмурился и вскочил на ноги. – Нас, на хрен, выгонят отсюда. Эта стерва меня не раз уже предупреждала.
– Леон? – догадалась я.
– Встань, блин, из моей постели, – он быстро натянул вчерашнюю футболку Тони. Вспоминая диагноз Леона, озвученный Евой, я даже зауважала рассерженного незнакомца: сохранить место в клинике ради Тони было для него важнее случайного секса с уже полураздетой девушкой в его кровати. Хоть какие-то высшие ценности у него были… Возможно.
– Подай мне платье, пожалуйста, – спокойно попросила я. Леон раздраженно развел руками, прошипев: «Какого хрена?!»
Знакомство пошло не по плану. Впрочем, с Леоном мне уже доводилось общаться, ничего нового пока он мне не продемонстрировал.
– Прошу, отвернись, – мне совершенно не хотелось испытывать его силу воли и рисковать своей безопасностью. Но он лишь ухмыльнулся и демонстративно сел на диван, сложив руки на груди.
Я шумно выдохнула, собрала всю храбрость и вылезла из-под одеяла. На мне было только кружевное белье. Хоть с Тони мы формально не нарушали запретов, установленных его договором с клиникой, но мы явно перешагнули черту дружбы. С максимально доступной мне грацией и гордостью я прошла к столу под безотрывным взглядом Леона. Пока я надевала тонкое шерстяное платье, он процедил под нос:
– И что он в тебе нашел?
Я неспеша расправила складки ткани, переваривая обидный комментарий. Я заранее выстроила возможные линии поведения с каждой из субличностей Тони и теперь, когда первый шок утих, начала действовать более решительно.
– И что же тебе во мне не нравится, Леон? – я села на край кровати и посмотрела ему прямо в глаза. Удивительно: на первый взгляд передо мной сидел Тони – те же волосы, те же глаза, те же губы и нос, то же тело, но мельчайшие детали выдавали в нем другого человека. Например, Леон периодически зачесывал пальцами непослушные отросшие волосы назад и забавно кривил верхнюю губу, когда злился, сильнее обнажая выпирающие клыки. Я поймала себя на мысли, что как бы неприятно было общаться с этим грубияном, все же мне было интересно наблюдать за ним и подмечать отличия от Тони.