– С моей родней будет еще хуже, – прокомментировала Дана, когда мы проходили к нашему столу. – Они у меня почти все из деревни.
– В такой свадьбе тоже есть особый колорит, – я обернулась на Дану, но мое внимание привлекла знакомая темная фигура за дверями банкетного зала. – Проходи вперед, я ненадолго отойду.
Я отыскала папу, который беседовал с Анной, они походили на две монументальные металлические статуи в своих одеждах цвета серебра.
– Представляешь, меня даже нет в списке гостей, – Леон с деланой обидой указал на большой информационный стенд с рассадкой по столам.
– Да и оделся ты не слишком празднично, – я окинула его взглядом: черная рубашка и черные кожаные брюки. Те самые.
– Я приехал не на праздник.
– Да?
– Да-а, – протянул он и приблизил меня для легкого поцелуя. – Я приехал за тобой.
– Я не могу уйти сейчас, – я запустила руку в его зачесанные назад волосы. – И тебя не могу позвать с собой, прости.
– Мне же написала твоя подруга, я, кажется, имею право составить тебе компанию, – он склонил голову, внимательно смотря мне в глаза.
– Ты ни с кем там не знаком, она же писала не тебе, а Тони, – я знала, что ступаю на тонкий лед. С Леоном никогда не предугадаешь, какая фраза ему не понравится. Только с Тони мы могли свободно говорить и шутить обо всем, даже о его альтерах.
– Тогда я просто украду тебя, – он сильно сдавил пальцами мои бедра, я застонала. – Хочу разорвать твое платье…
– Нет и нет! – я осторожно отодвинула его от себя. Странно, но мне нравилась такая игра. Я всегда знала, что ему нужно и всегда знала, что я не смогу ему не дать желаемое. Наши «кошки-мышки» заводили еще сильнее, настолько, что целый день, когда появлялся Леон, мы не вылезали из постели. – Платье – подарок Тони.
Я погладила шелковую ткань цвета пудры, не отводя пристального взгляда от Леона, способного прямо здесь разорвать дорогой подарок. Просто потому, что он мог.
– Тогда я возьму тебя прямо в нем, – Леон жадно поцеловал меня. – Оно так сочно подчеркивает твою фигурку, не знаю, смогу ли дождаться.
– Мэй? – Я резко обернулась на голос отца, ощутив священный ужас, как школьница, которую поймали за чем-то противозаконным. – Тони…
– Виктор, добрый день! – Леон с самой дружелюбной улыбкой протянул руку папе. – Как я рад встрече! Майя сегодня так прекрасна, не находите?
Я с паникой, но и любопытством смотрела за комедией, которую разыгрывал Леон. Конечно, я делилась с ним переживаниями о том, что папа думает о Тони, даже больше, чем с самим Тони. Леон мало комментировал, но я была счастлива просто выговориться, поскольку ни с кем в мире не могла поделиться: ни с Марго, ни с девочками, которые негласно приняли ее сторону, ни даже с Тони – мучительно и неприятно было бы пересказать ему то, что наговорил мне отец.
– Да, Тони, она всегда… хороша, – папа явно опешил.
– Маргарита пригласила меня в последний момент, но я не решаюсь зайти, чтобы не портить всем праздник, – проговорил он с самым неподдельным смущением.
– Ну… – папа замялся и посмотрел на меня, ища поддержки. Я лишь глупо хлопала глазами. – Раз Марго пригласила, то нужно идти.
– Виктор, я знаю, что у нас с вами много нерешенных вопросов, и вы имеете полное право презирать меня…
– Зачем же так… – перебил папа. – В конце концов, сегодня праздник, все вопросы решим потом, Тони.
– Согласен, – Леон снова протянул руку папе, видимо, в знак перемирия на вечер. – Виктор, вы сегодня тоже отлично выглядите.
На этих словах я уже не могла сдержаться и опустила голову, чтобы «любезнейшие собеседники» не увидели мой смех.
– Что это такое было, – шикнула я на Леона, когда мы вдвоем заходили в зал.
– Я давно ждал, когда ты меня познакомишь с тестем.
– Что?! – я округлила глаза.
– Я думал, что у вас с Тони все серьезно. Разве нет? Или на меня так чужая свадьба подействовала… – он беззаботно пожал плечами и подмигнул мне.
Глава 27
– Что с ним? – спросила Марго, практически отлепившая меня от танца с Леоном.
– Смотря что ты имеешь в виду.
– Тони сегодня какой-то слишком веселый, он перебрал?
– Нет, – я засмеялась, – он не пьет.
– Тогда вдвойне странно, – мы танцевали под зажигательную музыку. – Мы с ним встретились у туалета.
– Да? – я напряглась, Леон ничего мне не сказал по возвращении, сразу же пригласил на медленный танец. – О чем говорили?
– Да так… Он поздравил меня, пожелал кучу всего, как профессиональный тамада, – она хихикнула. – Тут я и подумала, что он напился.
– Нет, – я посмотрела в сторону одиноко сидящего за столом Леона, будто черный мазок на белом холсте.
– Еще он попросил у меня прощения за то, что причинил тебе боль, – добавила Марго и замерла, по ее лбу текли тонкие струйки пота. – Сильный поступок.
– Да, – только и ответила я, не найдя других слов от неожиданности.
– Странно, что раньше он не пошел не контакт, – музыка сменилась, и Марго плавно двигала руками и бедрами. – Может быть, все наладилось бы раньше.
– А сейчас наладилось?
– Поживем – увидим, – она чмокнула меня в щеку. – Ладно, иди к своему Тони, а то он там чернее ночи сидит.
Вернувшись к столику, я наклонилась и крепко обняла Леона под его протестующее: «Эй, задушишь!»
– Спасибо, – я поцеловала его в ухо.
– Рассказала? – без лишних предисловий спросил он.
– Угу, – промычала я, Леон развернулся и усадил меня на колени. – Почему ты попросил прощения у Марго?
– Потому что виноват.
Я нахмурилась. Музыка не смолкала, нам приходилось почти касаться лицами друг друга, чтобы расслышать.
– Ты поступил благородно, – я гладила пальцами его плечи, рубашка была новой, но какой-то шершавой, как мелкозернистый наждак.
– Где я и где благородство, Мэй? – он скорчил гримасу.
– Я чувствую, что ты – лучше, чем хочешь казаться.
– Неужели? Не ты ли называла меня садистом? – воскликнул он.
– Потише! – я сделала страшные глаза.
– Так что, не ты? – нарочно тихим шепотом переспросил Леон.
– Я, – также шепотом ответила я и, облизав губы, добавила. – Но, может быть, мне теперь даже нравится.
Взгляд Леона был переполнен эмоций: изумление, восхищение, темное желание.
– А ты – хуже, чем хочешь казаться, – он сказал настолько тихо и низко, в самое ухо, что мурашки побежали вдоль позвоночника.
Свет переключился, вдруг стало ярко, голос ведущего заявил, что через пять минут вынесут торт. Я поднялась с коленей Леона, но он потянул меня обратно и спокойно сказал:
– Хочешь пойдем? Ты ведь не любишь сладкое.
Он все знал, каждую мелочь. Знал меня лучше, чем папа, Марго и Тони… чем я сама себя знала. Он много молчал, слушая, или давал грубые язвительные комментарии, на которые я, естественно, обижалась. Он не боялся просить прощения и признавать свой цинизм и резкость. А после – после близости или после возвращения домой – я осознавала, что Леон, в сущности, был во всем прав, как бы жестко или неприятно ни звучали его слова. Каким бы агрессивным ни было его поведение – он мог что-то разбить в порыве ярости – меня он всегда защищал, даже когда я была очевидно неправа.
В ночь после свадьбы Марго я впервые призналась ему в любви. После недели фактического знакомства с самой сложной и противоречивой субличностью Тони. Леон замер и стеклянным взглядом уставился на меня в темноте, после чего поднялся из постели и вышел из комнаты, спустя минуту – из квартиры. А я осталась наедине с эхом своих слов: «Леон, я люблю тебя». Мог ли он предать меня, нарушить свое обещание? Да, я не тешила себя безоговорочной надеждой. Но самое важное – я не сожалела и не забрала бы свое признание обратно, даже если бы он настоял и убеждал, что я заблуждаюсь… даже если он в эту минуту изменял мне с первой встречной проституткой… даже если Тони увидит завтра все, что произошло, какую бы боль ни причинило ему то, что я любила другого человека и часть его самого.
Стояла уже глубокая ночь, и я просто физически не могла дождаться Леона (одного или с кем-то – плевать). День был изнуряющим: свадьба с трогательными потрясениями, бесконечными танцами до боли в ногах; растянувшаяся не на один час близость с Леоном. Я обняла скомканное влажное одеяло и крепко заснула.
– Ты так смешно сопишь.
– М? – я с трудом разлепила глаза. Тони крепко обнимал меня сзади. Значит Леон ночью или утром вернулся домой и заснул рядом. – Сколько времени?
– Без понятия, – он прижал меня еще ближе, я провела по его рукам и наткнулась на что-то чужеродное. Сон улетучился в тот же миг.
Я взяла его кисти, обвязанные грязными бинтами.
– Что это? – я даже не приняла во внимание, что Тони бесполезно было спрашивать.
– Большая глупость.
Я села в кровати и, резко развернувшись, вскрикнула от ужаса: все его лицо было избитым, огромный синюшно-бордовый набухший синяк подпирал прикрытый ярко-красный правый глаз, множество ссадин и плохо смытые темные пятна засохшей крови изуродовали любимое лицо. Шок буквально парализовал меня.
– Не плачь, Мэй, – раздался спокойный голос.
– Я не пла… – начала я, но задохнулась в своем же всхлипе. Я обхватила колени руками и уткнулась в них головой, не в силах видеть пугающую картину.
– Мэй, я идиот, прости меня, пожалуйста. Ох, Мэй, – он сгреб меня в охапку. И вдруг я осознала, что не понимаю, кто рядом со мной: Тони, узнавший, что я призналась в любви Леону и выпустивший ярость таким непривычным ему способом или так и не покинувший сознание Леон, для которого драки были обычным выплеском агрессии.
– Мне страшно на тебя посмотреть, – не поднимая головы выговорила я.
– Знаю, – тиски объятий стали сильнее. – Я не хотел тебя пугать.
– Тебе больно? – самый нелепый вопрос пришел мне в голову. Вместо ответа он запустил пальцы мне в волосы и коснулся губами макушки. – Тебе надо показаться врачу.
– Пройдет, пустяки, – я почувствовала, что он улыбается. – Какая свадьба без драки, да? Ай.
Я подняла голову, услышав, что ему стало больно. Ледяная волна обдала меня, когда я вновь увидела его, да еще так близко. Я поморщилась, как от боли.
– У тебя кровь, – я коснулась небольшой капельки крови, стекающей по подбородку из запекшейся раны на нижней губе.
– Никогда не говори мне больше то, что вчера сказала, – Леон схватил мою руку, но после столь резкого движения нежно и медленно облизал мои пальцы, испачканные его кровью. Я кивнула и опустила глаза, признавая свое поражение. Я хотела повторять снова и снова, что люблю его, особенно сейчас, но видя, к чему приводят мои слова, готова была ему даже поклясться, что больше он не услышит их.
Нас отвлек звонок моего телефона, я взяла его с тумбочки: на дисплее имя Евы.
– Черт! – выругалась и нажала «Принять вызов». – Алло.
– Майя, добрый день. Уже двенадцать двадцать, вы с Тони записаны на двенадцать. Вас ждать?
Одними губами я сказала Леону: «Ева», после чего он беззвучно рассмеялся, но тут же выругался и схватился за губы.
– Э-э, здравствуйте, Ева. У нас тут… э-э, непредвиденные обстоятельства, – мне не хотелось отменять сеанс, но и попасть на него мы уже не могли. – Леон… ну… подрался.
Молчание.
– Сегодня Леон в теле?
– Угу, – сказала я несмотря на протесты Леона, молящего замолчать.
– Я жду вас двоих в любое время сегодня.
Она повесила трубку.
– Мэй! – завопил Леон. – Зачем?!
– Почему ты от нее скрываешься?
– Ты же знаешь, как она бесит меня!
– Я хочу, чтобы мы вместе пошли на сеанс.
– Ну уж нет! – он вскочил с кровати. – Не обсуждается.
– Тогда я пойду одна.
– Пожалуйста, – он взял со стула вчерашнюю рубашку, но тут же бросил ее на пол. – Дерьмо!
Ткань рубашки оставалась такой же черной, как и прежде, но на бинтах и пальцах Леона я заметила свежую алую кровь. Я молнией метнулась к рубашке и схватила ее. Она вся была влажной от крови и, наверное, пота. Обняв ее, словно самого Леона, я выбежала из спальни и закрылась в ванной.
– Мэй, – доносилось с той стороны двери. – Мэй, открой мне!
Я включила воду в раковине и зачем-то в душе (вероятно, чтобы заглушить стук в дверь). Я погрузила грубую ткань под воду, кровь, пропитавшая ее насквозь, утекала с потоками воды в слив. Я рыдала и отстирывала незаметные пятна, надеясь, что это принесет мне очищение. Едва ли я могла мыслить логически в тот момент, но почему-то мне казалось, что если рубашка Леона вновь станет чистой, то и он сам излечится от ужасных следов драки, которую он учинил потому, что я призналась ему в любви. Что за больная причинно-следственная связь? Что за кошмарный способ решать придуманные проблемы?
Вода перестала алеть, стук в дверь прекратился. Я тщательно отжала рубашку и выключила воду. И тогда я, наконец, подняла глаза к зеркалу над раковиной: измученное заплаканное лицо, светло-рубиновые капли на щеках. Я с отвращением стерла брызги крови с лица, затем вымыла белый кафель, тоже сплошь усеянный бисеринками воды с примесью крови.
Выйдя в гостиную, я молча сунула неподвижно стоящему у стены Леону его выстиранную рубашку и вернулась в спальню. Укутавшись с головой в одеяло, я снова провалилась в сон. Мне снились кошмары, словно руки-щупальца тащат меня в горящее пекло, я цепляюсь за острые скальные выступы, безуспешно карабкаюсь вверх, а по рукам стекает кровь.
Я проснулась одна, в комнате было светло. Я абсолютно не понимала, проспала всего час или целые сутки. Я не сразу обратила внимание на тихий разговор, доносящийся из гостиной. Никак не удавалось разобрать слова, но я четко слышала, что один из голосов – женский. Живот противно скрутило: «Неужели Леон опять привел в наш дом какую-то проститутку?» Я уткнулась в подушку и застонала.
– Мэй? – шепот из приоткрывшийся двери.
– С кем ты там говоришь? – не отрывая лицо от подушки серо вымолвила я.
– Пойдем со мной.
– Я не хочу.
– Надо, – Леон начал стаскивать с меня одеяло. – И именно ты этого хочешь.
Я оторвалась от спасительной мягкости и теплоты и увидела, что раны Леона обработаны, на руках – свежие белоснежные повязки. Он мило улыбнулся, не растягивая израненные губы, а как-то забавно поджав их, и протянул мне руку.
В гостиной сидела Ева с чашкой чего-то дымящегося в руке. Она не стала подниматься, когда я выползла вслед за Леоном. Если утром я отчаянно хотела пойти к ней на прием, то теперь последнее, чего бы я желала – видеть надменную блондинку у нас в квартире.
Я села напротив нее к высокой столешнице, теплое дерево спила возвращало мне чувство уверенности.
– Не думала, что вы придете сюда, – открыто заявила я.
– Меня пригласил Леон. Удивительно, – она провожала его спокойным взглядом, пока он переносил прозрачный барный стул на мою сторону и усаживался рядом.
– Я пригласил не для себя, – хмыкнул он.
– Что тоже по-своему удивительно, – Ева поджала губы и поправила модные очки, которые, скорее, были статусным аксессуаром, нежели необходимостью. – Майя, пока вы отдыхали, Леон мне рассказал, что случилось.
Я округлила глаза. Рассказал ли он только о последствиях или упомянул и о причине?
– Ева помогла мне все обработать, – словно оправдываясь, вставил Леон. Может быть, так он давал мне понять, что рассказал только о драке. Я кивнула.
– Что вы чувствуете сейчас? – спросила Ева. Подобный вопрос она задавала и прежде, в начале сеанса или после обсуждения какого-то неоднозначного вопроса. Как я понимала, ответ был для нее неким ориентиром, маркером, от которого она выстраивала дальнейший тренд диалога. И я знала, точнее, она уже поясняла мне, что нужно описать все эмоции, переживания и боли, которые рождаются во мне в конкретный момент.
Я потерла еще заспанные глаза с опухшими веками.
– Я растеряна, – я уставилась в промасленный срез деревянного слэба, чтобы Леон не отвлекал меня. – И злюсь. Очень.
– Что является причиной злости и растерянности?
Я вздохнула. Так не хотелось говорить очевидные вещи: «Посмотрите напротив, вот причина». Но я знала, что нужно все проговорить. Чтобы услышала Ева, чтобы услышал Леон.
– Леон подрался сегодня, хотя… вчера было все так хорошо. Даже слишком хорошо. И я злюсь, что все проблемы, даже когда их нет, он решает единственным методом, – я помолчала и очень тихо добавила. – Я даже не знаю, не убил ли он того, другого…
Леон зловеще цокнул языком, Ева выставила руку, не давая ему начать говорить.
– Майя, как бы вы хотели, чтобы Леон повел себя?
– Давайте прекратим! – Леон поднялся, чуть не свалив стул.