В первые сутки у Марго я не плакала. Совсем. Пожалуй, это было естественным проявлением шока. Когда в 4 утра Марго встала в туалет и увидела мои стеклянные открытые глаза, ей пришлось дать мне снотворного, чтобы я хотя бы ненадолго уснула. Все воскресенье мы провели вместе. На все предложения Марго я отрицательно качала головой: «Хочешь есть? Хочешь пить? Будешь виски? Посмотрим комедию? Мэй, поешь! Держи, я налила тебе текилы!»
– Мама попросит терапевта в больнице оформить тебе больничный, в таком состоянии я тебя не отпущу на работу, – Марго доставала из сушилки выстиранную спортивную форму и аккуратно складывала ее в рюкзак. – Давай я возьму отгул… Насколько понадобится.
– Не нужно, – я следила за ее действиями. Мне не хотелось создавать Марго проблем, тем более, здесь от подруги было мало толку, молча лежать я могла и в одиночестве. – Спасибо Анне за больничный. Пожалуй, я, правда, не осилю работу.
Понедельник принес слезы. И нестерпимую боль. Я попыталась узнать у Марго по телефону, где лежит снотворное, но она сказала, что будет выдавать мне сама. Вероятно, боялась, что я что-то с собой сделаю. Целый день я прорыдала, немного успокоившись только, когда вернулась Марго.
– Все, я беру отгул! – она присела на край дивана и ласково провела по моему лицу. – Мэй…
– Пройдет, все пройдет, – я положила ледяную руку ей на колено. – Завтра я постараюсь больше отдыхать, хорошо?
– Надеяться на снотворное – бесполезно. А я не знаю, чем могу тебе помочь, – она прилегла рядом со мной. – Разве что просто буду рядом. Так будет попроще. Хорошо?
– Может, тогда на один или два дня? Я не хочу, чтобы тебя уволили.
– Никто меня не уволит! – она грустно улыбнулась. – Я же незаменима.
Действительно, когда Марго осталась дома, я чувствовала себя лучше, словно в силах была выдержать жестокий неожиданный удар судьбы. Мы много говорили о детстве, о наших родителях. Анна, мама Марго, любила меня как собственную дочь и компенсировала недостаток женской любви в моем сердце. Она учила нас готовить, шить и вязать, а когда мы стали постарше, стала брать нас в больницу, где работала. Мы помогали ей заполнять истории болезней пациентов, потому что сама она не всегда успевала, работы у невролога было и без того слишком много. Когда в пятнадцать лет я экстренно попала в реанимацию с острым аппендицитом, она примчалась среди ночи, вызвонила лучших хирургов и сидела со мной и папой до самого утреннего обхода лечащего врача. Она всегда была очень добра ко мне, и я могла только благодарить судьбу за то, что послала мне Марго и Анну после гибели моей мамы.
Так прошло три дня: за разговорами, трогательными объятиями, слезами и безуспешными попытками меня накормить.
– Мэй, завтра мне нужно пойти в студию на генеральный прогон перед концертом, – прокряхтела Марго. Она забралась на стремянку, чтобы достать осенние сапоги с верхней полки высокого шкафа. Судя по прогнозу погоды, тепло уже не вернется. – Часа на три-четыре. Справишься?
– Конечно, – в горле пересохло, я прокашлялась и повторила. – Без проблем.
– А ты придешь на концерт в воскресенье? – она осторожно спускалась с лестницы, держа длинную коробку перед собой.
– Я как-то… Не уверена, что готова выходить в люди.
– Перестань, я тебе целыми днями говорю, что пора вставать. Да и свежий воздух тебе нужен не меньше еды.
– У меня же голова кружится, как я приду? – не унималась я.
– Поэтому я сейчас же принесу тебе еще блинов! Сегодня за завтраком ты была умницей, съела целых… полблина! – она, хихикая, подмигнула. – Или что тебе приготовить?
– Блины были хороши. Со вкусом детства, – я осилила попытку улыбнуться, первую за все время.
– Я тут подумала, – вдруг сказала Марго после моего «обеда» из целого одного блина, – не нужно давить в себе слезы, лучше выплакать все и сразу!
И включила «Знакомьтесь, Джо Блэк». Всю концовку фильма мы прорыдали, держась за руки. Как только начались титры, Марго быстро набрала новое название: «Сладкий ноябрь».
– Нет, я больше не могу! – простонала я, вытирая еще не высохшие слезы от закончившейся печальной картины.
– Надо! – отрезала Марго. История повторилась, наши синхронные шмыганья носом постепенно перешли в рыдания взахлеб. Наверное, со стороны мы выглядели жалко, что не имело ни малейшего значения. Марго вновь лечила мое сердце всеми доступными ей методами, даже, на первый взгляд, абсурдными.
Я проснулась, когда услышала щелчок входной двери, и подскочила на диване, не сразу поняв, где нахожусь. Я тревожно огляделась и выдохнула, сердцебиение постепенно успокоилось, и я сказала себе: «Просто Марго ушла на репетицию, все хорошо».
Пятничное утро выдалось таким же пасмурным, как и вся первая неделя сентября. Я поднялась и поняла, что меня не штормит, чудодейственные блины Марго помогли. Я поставила разогреваться в микроволновку пару тоненьких блинчиков, самонадеянно вообразив, что теперь справлюсь уже с двумя и отправилась в ванную умываться. Почистив зубы, я решила позвонить папе. Он знал, что у нас с Тони что-то произошло, но Марго не стала рассказывать ему, что именно, да и подобная информация причинила бы ему ужасную боль. Может быть, он бы даже попытался отыскать Тони и сделать что-нибудь с ним… Может быть, я бы даже не возражала.
– Папа, привет! – мой голос все еще не звучал бодро, но лучше, чем во все прошлые дни.
– Мэй, доченька, как ты? Я так переживаю, возвращайся домой?
– Обязательно, папочка, – я облокотилась на раковину, слезы потекли по щекам, я сдавленно прошептала. – Я скучаю по тебе.
– Не плачь, милая, – он вздохнул, очевидно, ему было нелегко слышать, как я плачу и не иметь возможности обнять и успокоить меня. – Давай я приеду? Я всю неделю хотел, но Марго…
– Нет, не нужно, – резко перебила я его. Мои слова прозвучали слишком жестко, я испугалась, что папа обидится и добавила. – Лучше я приеду, папочка. Только не сегодня, хорошо? Завтра.
– Конечно, – ответил он, я чувствовала его переживания по голосу, по паузам, по дыханию. – Я тебя очень жду.
Когда мы распрощались, я снова горько заплакала. Но вовсе не из-за того, как поступил со мной Тони. Я почувствовала, словно перешагнула эту страшную обиду, хотя понимала, что пройдет еще немало времени, прежде чем я восстановлю душевное равновесие. Однако теперь я плакала не о себе, а о папе: он не заслужил снова и снова страдать, и меньше всего я хотела быть причиной его переживаний.
Я заправила диван, аккуратно сложив постельное белье, пора было возвращаться в вертикальное положение. Чтобы заглушить собственные мысли, я погромче включила телевизор, где шел незнакомый мне сериал. Затем принесла с кухни еще теплые блинчики и поудобнее устроилась в мягких декоративных подушках. Все было «как будто, нормально», словно был обычный «выходной», проводимый за бездельем. Я облизала масляные пальцы и с тоской посмотрела на второй блин и подумала: «Все-таки я переоценила свои возможности». На кухне, убрав оставшийся блинчик в стеклянный контейнер, я сполоснула свою тарелку и кофейную кружку Марго, оставленную на столе после ее раннего завтрака. Когда я выключила воду, мне показалось, что я услышала тихий стук. Я замерла, прислушиваясь. Спустя полминуты стук повторился, кто-то стучал в дверь. Сердце замерло. Я беззвучно, не дыша, прошла по коридору, ведущему из кухни в прихожую, успокаивая себя тем, что стучать мог кто угодно. В любом случае, я не желала выдать непрошеному гостю своего присутствия в квартире. Я потянулась к глазку, но, услышав голос, отпрянула в испуге.
– Мэй, – чувствовалось, что Тони прислонился к двери, она словно вибрировала от его негромких, но четких слов. – Майя, я знаю, что ты здесь.
Он снова негромко постучал. Хотел ли он, чтобы ему открыли, или просто привлекал внимание? Почему-то я была уверена, что он не врал – он знал, что я в квартире у Марго.
– Прости меня, Майя. Мне так жаль, – помимо его слов я слышала какое-то шуршание на железной поверхности двери. Я крепко вцепилась в боковую стенку шкафа, чувствуя, что могу в любой момент соскользнуть вниз на непослушных слабых ногах. – Я совершил непоправимую ошибку и уже не смогу ее исправить. Мне нечего сказать в свое оправдание.
Повисла пауза. Зачем я слушала? Почему не ушла сразу, закрывшись в спальне Марго или ванной?
– Я уезжаю из города, – голос Тони стал чуть тише, видимо, он отошел от двери. Я сглотнула, мне было больно слышать, что он уезжает, не попытавшись… «Не попытавшись сделать что?» – я не могла логически завершить упрямую мысль. Объясниться, почему сначала унизил меня, а потом так жестоко предал? Вымаливать моего прощения? Вернуть меня? Я прикрыла рот рукой, чтобы не выдать стоном страдания, что я стою в нескольких сантиметрах от него, по щекам заструились слезы. – Майя, если ты найдешь в себе силы, прошу, позвони по номеру, который я оставлю здесь. Я хочу, чтобы ты узнала правду.
Послышался шорох. Я почти физически ощущала, как крохи накопленного за последнюю неделю спокойствия покидают мое тело.
– Через минуту меня здесь не будет, поэтому не бойся открыть дверь, хорошо? – голос стал таким далеким. – Я люблю тебя, Майя. Я всегда буду тебя любить.
Он сказал последние слова так тихо, что я не была уверена, не придумало ли их мое воспаленное больное сознание от отчаяния. Не в силах сопротивляться гравитации, мое обмякшее тело рухнуло на пол, и, могу поклясться, душа рухнула гораздо, гораздо ниже – в самый ад.
Глава 8
Я едва осознавала, сколько времени провела на полу прихожей. Если Марго еще не вернулась, значит, не больше двух-трех часов. Я смотрела в одну точку, даже не видя толком, куда именно. Плакать я перестала довольно быстро, словно слезы полностью закончились в моем организме. А потом все во мне замерло: мысли, эмоции, движения. Только медленный почти не ощущающийся пульс и едва заметное дыхание свидетельствовали о том, что я еще жива.
Долгое жужжание телефона, оставленного на кухне, вывело меня из каталепсии. Я медленно провела рукой по полу, чувствуя, как сознание возвращается в тело. Наконец, я отвела взгляд от неопределенной точки пространства и потихоньку села. Я не слышала голоса Тони или хоть какого-то намека, что он стоит за дверью, поэтому осторожно поднялась и повернула защелку замка. На пол что-то упало.
Небольшой листок, сложенный пополам. На нем – крупные цифры номера телефона и имя: Ева Кауфман. Снизу Тони мелко подписал, словно не рассчитал достаточное место или не хотел изначально писать: «Психиатр». Я тупо уставилась на клочок бумаги – единственное, что мне осталось от Тони. Я не собиралась звонить непонятной женщине, кем бы она ни была – психиатром, или той девицей с красными волосами, или и той, и другой «в одном флаконе». Психиатр с нетрадиционными методами лечения жестким извращенным сексом. Я грустно хмыкнула, представив, что в нашем сумасшедшем мире и подобное может существовать. Закрыв за собой дверь, я машинально сунула листок в свою сумку и прошла на кухню.
– Детка, ты чего не берешь трубку? – обеспокоенно спросила Марго.
– Я уснула, – неожиданно для себя выдала я прекрасное объяснение.
– О, тогда извини, если разбудила. Чертов идиот, куда ты прешь? – проорала вдруг она, раздался протяжный гудок. Я подскочила от неожиданности. – Ох, Мэй, прости, какой-то придурок задом выезжает и ни черта не смотрит по сторонам.
– И ты будь аккуратнее, – тихо попросила я подругу, намекая, что телефонный разговор лучше прекратить. Марго только недовольно фыркнула.
– Я буду через полчаса. Как прошел твой день?
– Да… – я облизала губы, в память ничего не приходило, кроме ошеломительно-кошмарного визита Тони. – Папе звонила.
– Здорово, – подбодрила Марго. – Ты уж прости, что не допускала его до тебя, наверное, он жутко на меня злится.
– Вовсе нет, – ответила я, хотя не знала наверняка. – Он очень переживает, вот и все.
– Еще бы!
– Марго, тебе, правда, лучше следить за дорогой, – я не готова была отвечать с ходу на ее вопросы. – Давай через полчаса поговорим?
Она вздохнула, но не стала спорить. Вечером я сказала ей, что следующим утром отправлюсь домой, потому что жутко соскучилась по папе. Это была чистая правда, хотя мне было страшно возвращаться, что я ему скажу? Я даже пообещала подруге, что приду на воскресный отчетный концерт. Про Тони я не упоминала.
Мы заказали пиццу, и, как ни странно, я ела ее с удовольствием, хоть и немного. Марго радовалась, что смогла вернуть мой аппетит.
– А то папа завтра в обморок упадет, тебя увидев, – она бросила суровый взгляд на мои тощие жилистые щиколотки, торчащие из-под ее широких домашних штанов.
– Я боюсь, – вдруг призналась я, Марго вопросительно посмотрела мне в глаза, ожидая продолжения. – Что мне сказать папе? Он же должен получить какое-то объяснение.
– Скажи правду, – спокойно произнесла Марго, я вздрогнула и округлила глаза. Она все поняла и засмеялась. – Правду, что вы расстались! А ты что подумала, глупышка?
– А, – вымолвила я и зачем-то добавила. – Мы даже и не расстались по-человечески.
– Боже, Мэй! Ради всего святого! – она вскинула руки. – А как, блин, надо было расстаться? Ты что, должна была отлепить его от той шлюхи и по слогам сказать: «МЫ РАС-СТА-ЕМ-СЯ»?
– Ну да, – я опустила глаза, меня больно кольнули слова Марго. Хотя она, конечно, была права.
Всю ночь перед возвращением домой я не могла сомкнуть глаз. Точнее, иногда я проваливалась в какое-то подобие сна, но, вздрагивая, тут же просыпалась. Гнетущее чувство в душе разъедало меня изнутри. Когда за окном начало светлеть, я поднялась, умылась, забрала в хвост тусклые давно не мытые волосы. Из одежды у меня было только легкое платье, в котором я ушла от Тони в жаркий августовский день. Я аккуратно сложила вещи Марго – клетчатые красные штаны и серую футболку – и надела свое платье, такое неуместное в серое дождливое сентябрьское утро.
Я не собиралась уходить, не попрощавшись с Марго, поэтому села на ставший родным диван и стала ждать, когда она проснется. Прошло не меньше часа, прежде чем она, сонно потягиваясь, вышла из спальни.
– Ой! – она вздрогнула, увидев меня. – Фух, Мэй, ты меня напугала.
– Почему?
– Сама не знаю, – она подошла ко мне ближе. – Наверное, потому что обычно ты лежала и сливалась с диваном.
Она хотела улыбнуться, но вместо этого зевнула, прикрыв рот рукой. Даже сонная, не накрашенная, с растрепанными волосами Марго оставалась очень красивой.
– Ты уже собралась уходить? – она присела рядом и обняла меня.
– Да, хочу побыстрее добраться домой. Может быть, папе нужна какая-то помощь.
– Давай я тебя подброшу? А за машиной приедешь потом? Или я подгоню…
– Прекрати, думаешь, я совсем теперь ни на что не гожусь? – меня даже повеселила эта мысль.
– Кто тебя знает, – она серьезно пожала плечами, но потом широко улыбнулась. – На самом деле, ты молодец, Мэй. И все у тебя будет отлично, даже не сомневайся.
Я тоже улыбнулась, но скорее вымученно. Я не слишком верила, что все быстро наладится. В любом случае, пора было начать какое-то движение, если уж не вперед, то хотя бы на шаг назад – домой.
Глава 9
Папа был напуган. Он ничего не спросил, просто осмотрел меня с головы до ног полными ужаса глазами и крепко прижал к себе. Несмотря на пальто, заботливо выданное Марго, и полную мощность печки в машине, я продрогла до костей.
– Замерзла, доченька? – папа посмотрел на мои дрожащие губы. Я кивнула. – Иди скорее в ванную, погрейся. Я принесу обогреватель.
Горячая вода спасительно обволакивала тело. Если бы она могла смыть все мои чудовищные воспоминания… Я водила пальцами по прозрачной поверхности, слегка касаясь ее, затем приподнимала руку и наблюдала, как медленно падают крупные капли, образуя круги и рябь. Поблизости шумел обогреватель. Задержав дыхание, я с головой погрузилась под воду, отгородившись от целого мира с его никчемной суетой, пустыми взглядами, безобразными звуками. Я не видела и не слышала ничего, не чувствовала, что внешний мир имеет надо мной власть, я была сама в себе, будто безмятежный ребенок в утробе матери. Если бы в тот краткий миг умиротворения ко мне заглянул папа, он бы, наверное, умер, решив, что я покончила с собой. Однако мне было ради чего жить, точнее, ради кого. Я вынырнула и сделала глубокий вдох. Мир остался прежним, но не я.
В воскресенье мы с папой отправились на отчетный концерт, который устраивали Марго и другие преподаватели их студии танцев.
– Мне будет неловко на таком мероприятии, – папа в тысячный раз поправлял свой галстук. Он не надевал его несколько лет, наверное, со своего юбилея, да и тогда он быстренько освободился от обременяющих пут.