Битая карта абвера - Критерий Николаевич Русинов

К. РусиновБитая карта абвераПовесть

1

Перед начальником особого отдела армии майором госбезопасности Петровым Николаем Антоновичем лежала полученная из наркомата внутренних дел радиограмма.

Требование наркомата было объяснимо: в штабах Южного фронта и его армий разрабатывался план контрнаступления. Утечка сведений к противнику могла поставить под угрозу выполнение операции, лишить ее внезапности и тем самым повлечь за собой неисчислимые жертвы. Сотрудники отдела занимались розыском лазутчика, но пока безрезультатно. Тревогу вызывало то, что радист только два раза вышел в эфир в зоне дислокации армии.

Агент мог выполнить задание и скрыться, предположил Петров. Тогда почему радиоконтрразведка три дня назад перехватила радиограмму немецкой разведки? Односторонняя связь центр — агент может свидетельствовать о том, что агент еще здесь. А если противник нас дезинформирует и направляет по ложному пути?

Итак, надо уцепиться за главное. Что сегодня главное? Что сейчас больше всего интересует немецкую разведку? Несомненно, возможные сроки и направление главного удара нашего контрнаступления. И эти сведения можно получить только в штабах армии и фронта.

Петров вспомнил о подполковнике Северине, одном из сотрудников оперативного отдела армии, тот имел непосредственное отношение к разработке плана контрнаступления. На него пало тяжкое подозрение и Петрову давно бы следовало выйти с предложением перед командиром об отстранении Северина от разработки операции, но что-то до сих пор удерживало его от этого шага. Северин был поручиком в царской армии. В годы гражданской войны перешел на сторону Красной Армии. Зарекомендовал себя грамотным штабным командиром, тактические решения которого не раз способствовали успешному исходу военных операций, за что его наградили орденом Красного Знамени. С первых дней Отечественной войны в действующей армии. При форсировании реки Трубеж попал в окружение. Более месяца пробивался к своим. От всей штабной группы в живых остался он и его помощник, которого ранило при переходе линии фронта. Не приходя в сознание, тот умер. И вот теперь Северина, этого заслуженного командира, обвиняют в том, что он завербован немецкой разведкой и со специальным заданием переброшен к нам. Обвинение тяжелое. Осложнялось оно и тем, что Северин, лишившись единственного свидетеля, мог доказывать свою невиновность только личными показаниями, а этого крайне недостаточно. Обвинение исходило от некоего лейтенанта Носова, бывшего командира взвода связи.

Петров пододвинул к себе одну из папок, лежавших на столе, еще раз внимательно прочел протокол допроса Носова. Лейтенант служил с Севериным в одной дивизии. С ним попал в окружение. Был ранен в ногу. Когда наши отошли, притворился убитым и таким образом избежал плена. Пытался добраться до своих, но около села Долина потерял сознание. Его нашла жительница села Елена Стеценко, и до выздоровления он скрывался у нее.

Ничего настораживающего в этой части допроса не было. Но вот дальше... Носов показал, что однажды поздним вечером к дому Стеценко подъехала легковая немецкая автомашина. Боясь за Елену и себя, Носов спрятался в чулане и стал невольным свидетелем разговора вошедших в комнату людей. Через переводчика немцы напомнили находившемуся с ними русскому, что тот должен передать какие-то сведения завербованному ими Северину. Предательство подполковника возмутило лейтенанта, и он, по его словам, еще не окрепший, рискуя жизнью, перешел линию фронта, чтобы предупредить чекистов об измене.

У Николая Антоновича вызвало недоумение, почему немецкие разведчики нарушили конспирацию и вели разговор со связником в доме Стеценко? Самонадеянность или оплошность? А если попытка скомпрометировать советского командира? В таком случае враг — Носов и действует он по заданию противника. Во что бы то ни стало, ему надо втереться к ним в доверие.

Почему же в таком случае противник пошел на такую грубую провокацию? — продолжал рассуждать Петров. Недооценка советской контрразведки? Уверенность в том, что уязвимые места в информации Носова мы не сможем проверить на оккупированной территории?

И то и другое не исключено.

Кроме протокола допроса Носова и объяснения Северина, других материалов у Петрова не было. А проверять сигнал надо, и надо в самый короткий срок установить истину. Без проверки сообщений Носова добраться до нее сложно, почти невозможно. Поэтому, как ни рискованно, придется посылать туда кого-то из сотрудников отдела, никто не дал ему права подвергать сомнению чью-либо репутацию необоснованными подозрениями.

Он позвонил начальнику войсковой разведки армии и узнал, что через два дня будет переброшена за линию фронта группа из дивизии полковника Зиновьева, которая с помощью партизан Славянского отряда, действовавшего в прифронтовой полосе, проведет разведку тылов противника.

Дело в том, что фронт еще не стабилизировался. Во многих полках численность доходила до батальона. А участок фронта был выделен на полнокровную боевую часть. Таким образом, имеющиеся разрывы на стыках полков и дивизий облегчали проникновение вражеских лазутчиков в расположение соединений. Нередко агенты противника пробирались на нашу сторону вслед за выходившими из окружения командирами и красноармейцами, а также за гражданскими лицами, не успевшими вовремя эвакуироваться.

Сложность и напряженность работы контрразведчиков обуславливалась еще и тем, что у противника было множество служб: абвер, служба безопасности, секретная полевая жандармерия, гестапо, различные зондеркоманды.

Однако нестабильным был фронт и у противника и это обстоятельство небезуспешно использовала наша войсковая разведка. Она имела достаточно налаженную связь с партизанскими отрядами, действовавшими в прифронтовой полосе.

И все же Петров сознавал, что переход в тыл к противнику даже в этих условиях сопряжен с огромным риском. Кого же послать с группой к партизанам? После некоторых раздумий выбор свой он остановил на лейтенанте Пилипенко. Нравилось ему в нем то, что он не был суетлив, многословен. Молодой чекист напоминал ему сына Бориса. Они почти одногодки. И все им в жизни ясно. Такой уж возраст.

Петров грустно улыбнулся, вспомнив свою молодость...

Началась империалистическая война, и в угаре ура-патриотизма малограмотный слесарь-кустарь добровольцем ушел в армию. Его направили в полковую разведку. Он ходил за линию фронта, приносил ценные сведения о противнике, приводил «языков». У него уже был георгиевский крест, когда его ранило.

В вологодском госпитале работала санитаркой Вера — черноглазая, смуглолицая девушка, которая его и выходила. После того, как он выписался из госпиталя, они поженились.

Февральская революция застала Николая в запасном полку. Солдаты батальона выбрали его в полковой комитет. После июльских событий в Петрограде он понял, что пойдет за большевиками. Всем осточертела окопная жизнь. «Я сыт войной по горло!» — сказал он как-то председателю полкового комитета.

Полковой комитет под влиянием большевиков принял резолюцию о недоверии Временному правительству. Комитетчиков арестовали, им грозил расстрел. Вера вот-вот должна была родить. Свидания с женой не давали, и его угнетало, что он о ней ничего не знает.

Спасла арестованных от расправы Октябрьская революция. Первые декреты советского правительства о мире и земле вызвали в солдатской массе уверенность, что пришла их, народная власть, вселили надежду, что наступил конец бессмысленной войне. И с этого времени судьба Николая круто изменилась. Его приняли в партию большевиков, а вскоре направили работать в ЧК. Грянула гражданская война, и он пошел на фронт. После ее окончания продолжал работать в контрразведке и учился. Нелегко было и Вере — выучилась на хирургическую медсестру и, считай, одна воспитала сына Бориса. Тот после окончания школы поступил в военное училище. Перед войной уже командовал батареей. Николай Антонович редко виделся с сыном.

Петров воевал в республиканской Испании. Под Валенсией был ранен. Потом финская кампания, а вскоре лето сорок первого. Сын теперь на фронте, а жена работает в госпитале в Свердловске.

Николай Антонович провел рукой по лицу, пытаясь отогнать воспоминания. Через дежурного вызвал Пилипенко и представил, как тот, — высокий, несколько угловатый, — сейчас боком войдет в комнату, остановится у двери и по-уставному представится. После контузии он заикался, поэтому, чтобы скрыть дефект речи, он начнет растягивать слова и от сосредоточенности у него между бровями проляжет глубокая морщинка. А когда выслушает задание, подберется весь, и в глазах его появится решимость.

2

За сбитым из грубо оструганных досок столом сидел командир отряда Карнаухов Михаил Иванович — черноглазый, широкоскулый, со смолянистыми усами. Кожаная тужурка плотно облегала его богатырские плечи, грудь. Встретил он Пилипенко добродушной улыбкой, что помогло молодому контрразведчику преодолеть первое волнение и скованность от встречи с партизанским командиром.

Слегка растягивая слова, чекист передал благодарность командарма Девятой генерала Харитонова за собранные партизанами разведданные.

— Да ты сядь сначала. Чего зря головой потолок подписать? — Карнаухов, пряча улыбку, провел мундштуком трубки по пышным своим усам и покосился на сидевшего рядом заместителя Русланова, лысая голова которого едва доставала ему до плеча. — Передай командарму, что мы и впредь будем делать все, что в наших силах. — Голос у него был густой, басистый.

— Будем стараться, — поддержал его заместитель, доставая кисет с махоркой. Пальцы у него были желтые, как у заядлого курильщика. — Закурите? — обратился он к Пилипенко.

— Я не курю.

— Похвально. В таком случае побалуемся чайком, — Карнаухов подошел к печке. Из большого синего чайника он налил в кружку кипятка, настоянного на травах, и пододвинул Пилипенко. — Ну, а как там фон Клейст? Не нервничает? — Собранные партизанами сведения касались Первой танковой армии противника.

— Должен сообщить вам, Михаил Иванович, что у генерала фон Клейста особые счеты с нашим командармом, — ответил Пилипенко, с видимым удовольствием отхлебнув чай из кружки.

Из его дальнейшего рассказа партизаны узнали, что генерал Харитонов раскусил тактику Клейста, у того был неизменный военный ход — прорыв на стыках частей. Харитонов же решил пропустить танки противника на стыке двух дивизий, а во втором эшелоне поставить полнокровную дивизию, сосредоточив основную артиллерию на танкоопасном участке. При попытке прорыва немецкие танковые части, рассчитывал он, должны попасть в окружение. И вот пятого ноября под Ростовом на позиции Девятой армии двинулись дивизии противника. И попали в созданный генералом Харитоновым Дьяковский противотанковый район. Очутившись в огненном мешке, гитлеровцы заметались. Потери у них были огромные, поэтому они начали отходить. А через несколько дней Южный фронт освободил Ростов и отбросил немцев за реку Миус.

— Ваша Девятая — кость в горле Клейста! — засмеявшись, сказал Карнаухов.

— Поэтому-то, Михаил Иванович, Клейст поручил одному из руководителей абвергруппы-107 при танковой армии, некоему майору Фурману добыть сведения о планах нашего командования. Об этом мы узнали из показаний разоблаченных агентов.

— Нашлись подлецы?! — гневно сверкнул глазами Карнаухов.

— Нашлись, — вздохнул Пилипенко и рассказал, что привело его сюда. — Сведения Носова нужно проверить. И просим оказать нам помощь: выяснить, живет ли в Долине Елена Стеценко, когда и как к ней попал Носов, что он там делал. В Долине есть ваши люди?

— Пока нет. А может, наша связная поможет? — вскинул голову Русланов, до сих пор молча слушавший рассказ контрразведчика. — Возможно, знает там кого-то.

— Маша? — уточнил командир и спросил у Русланова: — А Ивницкого и Черченко пошлешь?

Русланов молча кивнул. Карнаухов знал, как нелегко тому было принять такое решение. Русланов по-отцовски любил Николая и Андрея. Они учились в одном классе с его сыном Виктором, были близкими его друзьями. Конечно, опасно появляться им в оккупированном Славянске. Но что поделаешь?

Проклятая война, подумал командир. Вчерашних десятиклассников вынудила расстаться с юностью. И от сознания того, что не всем им будет суждено стать взрослыми, желваки заходили на его скулах. В раздумье он сказал:

— Добре, остановимся на них. Сообразительные хлопцы.

— А можно мне с ними поговорить? — спросил Пилипенко.

— Конечно.

— И вот еще что... Это просьба командарма. — От волнения Пилипенко начал слегка заикаться. — Наша войсковая разведка добыла сведения о дислокации в селе Сидорово штаба сорок четвертого полка СС. Мы имеем схему постов охраны, знаем ее численность, время смены постов. Генерал интересуется, не сможете ли вы своими силами разгромить этот штаб?

В землянку проскользнул Николай Ивницкий. Шапка-ушанка с матерчатой красной лентой набекрень. Пальто перетянуто широким командирским ремнем. Кобура с пистолетом на животе. Заметив незнакомого ему человека, он замер у входа. Немного его потеснив, стал рядом с ним Андрей Черченко.

— Смелее, орлы! — приободрил Карнаухов.

Разведчики выслушали задание, которое изложил им Пилипенко.

— Вопросы будут? — обратился к ним командир.

Николай молча покачал головой.

— Нет, — ответил Андрей за обоих.

Утром разведчики вошли в город.

— Спит, наверное, еще твоя Маша, — сказал Андрей, когда подходили к ее дому, и исподтишка взглянул на Николая. Тот признался как-то ему, что влюблен в девушку, еще на выпускном вечере хотел объясниться, да не решился.

Постучали в окно.

Дверь с легким скрипом отворилась, и Маша, увидев своих одноклассников, заулыбалась, махнула рукой, чтобы входили в дом. На ней было темно-синее, еще школьное платье, на плечи накинут большой вязаный платок.

— Замерзли? Раздевайтесь быстренько, — засуетилась она, показывая на вешалку в передней. — Проходите в комнату.

Стащив ушанку, Николай мял ее в руке. Пятерней приглаживал взъерошенные волосы.

Андрей ободряюще подмигнул другу.

Маша с улыбкой глядела на Николая. От смущения на ее щеках вспыхнул румянец. Верхняя губа у нее была слегка вздернута, в улыбке открывались белые зубы. Чуть курносый нос придавал ее лицу особенную миловидность. Девушка перевела взгляд на Андрея и пристально на него посмотрела. В глазах вопрос: что привело к ней?

— Сейчас, Машенька, все расскажем. Дай отдышаться.

— Тогда посидите. А я быстренько что-нибудь приготовлю. С дороги ведь, проголодались.

Вскоре на столе появилась тарелка с картошкой, соль. Николай достал из сумки сало, хлеб. Маша благодарно посмотрела на него. Николай понял, что живется ей трудно.

— Ты была в Долине? — поспешил перейти к делу Андрей.

Девушка молча кивнула.

— Знаешь кого-нибудь там?

— Познакомилась с Варей. Чуть старше меня. Живет с мамой. У нее ночевала. С другими, как обычно, шапочное знакомство: что меняешь, на что меняешь.

— С Варей можно быть откровенным?

— Не знаю. На меня она произвела хорошее впечатление. А о чем вы хотите с ней говорить?

— A-а, дело пустяковое, — поспешил ответить Николай, увидев на ее лице беспокойство. — Командир интересуется, узнала ли ты, кто работает на бирже труда?

— Ираида Алексеевна. Помните ее?

— Та, что в младших классах преподавала?

— Мы с тобой, Андрюша, у нее учились. Я ее несколько раз встречала. Она сама сказала, если узнает, что в списки на отправку в Германию внесут кого-то из ее бывших учеников, сообщит мне, чтобы уходили из города.

— Будь осторожна. Может, она хочет помочь искренне, а может...

— Ну это уж слишком! — оборвала Николая девушка.

— Нет, не слишком! А Перепелица, ты о нем забыла?

— Ну, сравнил... — растерянно пробормотала Маша.

Упоминание о бывшем соученике, ставшем полицейским, как-то сразу испортило всем настроение. У Андрея же к нему было особое отношение еще со школы. Дело в том, что Перепелица не скрывал, что симпатизирует Ольге. А с Ольгой у Андрея была любовь. Если бы не война... Андрей сейчас учился бы в летном училище, а она в консерватории. Потом они бы поженились... Сейчас же Ольга даже не знает, что он в партизанском отряде. Не знает, что они почти рядом. Командир запретил Андрею встречаться с Ольгой. И Маша не смеет ей ничего говорить.