— Недавно видела учителя физики Леонида Васильевича, — сообщила Маша. — Но чаще всего бываю у Ольги. — И девушка бросила быстрый взгляд в сторону Андрея.
— Как она? — оживился Андрей.
— Все еще думает, что ты где-то в Ташкенте или за Уралом. Говорит, хорошо, хоть ты не знаешь всех ужасов оккупации.
В комнате зависла тишина. Андрей подошел к окну. Всего несколько улиц разделяет их сейчас.
Маша глазами показала Николаю, чтобы тот шел за ней.
— Пусть побудет один, — тихо сказала на кухне и, взглянув на Николая, тихо рассмеялась. — Ой, взгляни на себя, — взяла она с подоконника маленькое зеркальце. — Дай-ка я тебя причешу,
Николай стоял, боясь шевельнуться, а Маша, закончив его причесывать, отошла от него на шаг и, любуясь своей работой, сказала:
— Вот теперь другое дело.
Николай только и смог произнести:
— Какая ты... добрая!
— Я?.. — Маша вскинула ресницы и серьезно посмотрела на Николая. Глаза у него были прозрачно-синие и такие доверчивые, что ее вдруг захлестнула волна нежности. — Коленька...
Но тут раздался голос Андрея:
— Николай, пора.
— Береги себя, — быстро заговорил Николай, сжимая в руке ладошку девушки. — За нас не беспокойся. Мы с Андреем живучие.
Маша обняла Николая, прижалась к нему и какое-то мгновение стояла так, боясь отпустить его.
— Нам пора, — еще раз напомнил Андрей и, уходя, попросил: — Не забывай Ольгу. Подержи ее.
Сумерки начали сгущаться, когда разведчики пришли в Долину. Заглянули в несколько дворов. У хозяев интересовались, что из продуктов можно выменять. И только после этого зашли в дом Вари.
Встретила их высокая узкоплечая девушка.
— Вы Варя? — спросил Андрей.
— Да. — Девушка внимательно всматривалась в лица столь поздних гостей, как будто хотела вспомнить, видела ли она их раньше.
— Мы с вами незнакомы, но нам посоветовали зайти к вам. Мы на менку пришли, а переночевать вот негде. Ходили, торговались. Да без толку. — Николай приподнял легкий мешок.
— Что ж, проходите, — усмехнулась Варя. — Места для всех хватит.
Немного освоившись, Николай пожаловался, что трудно стало менять, ни с кем не столкуешься.
— Всем сейчас тяжело, — со вздохом проронила Варя и начала расспрашивать о жизни в городе.
Ее насторожило, что, идя на менку в село, парни толком не знают цен на продукты в городе на базаре. Может, что-то нехорошее за этим кроется? И она решила проверить их. Сделав строгое лицо, сказала:
— Не пойму, как вы решились прийти ко мне.
— А что такое? — удивился Андрей.
— А то, что я невеста полицейского Василия Сороки.
Друзья переглянулись. Ее признание было для них такой же неожиданностью, как если бы, например, сейчас, среди зимы, грянул гром.
— Вы шутите? — спросил Андрей.
— Не шучу. — Увидев, как растерялись ребята, она засмеялась, от чего на щеках обозначились ямочки, и, чтобы успокоить их, сказала: — Ладно, не пугайтесь. Свои мы люди.
— А жених как же? — неуверенно спросил Николай.
Варя глубоко вздохнула, глаза у нее помрачнели.
— Не о нем сейчас речь. Лучше о себе подумайте. В любой момент жених может прийти. Он знает, что мама к бабушке ушла в соседнее село. Мать моя духу его не выносит. Он при ней не приходит.
— А что? Документы у нас в порядке. Ходим. Меняем, — нарочито бодро сказал Николай.
— Может, и так. Да только поговорит с вами Вася и сразу поймет, что и в городе-то вы случайные люди.
— Как так — случайные?
— Вот так! — Варя усмехнулась. — Даже цен на базаре не знаете. Так что лучше не темните. Говорите, зачем пришли.
Андрей с Николаем переглянулись.
Эх, была-не была! Все равно выхода нет. В конце концов, размышлял Андрей, если разговор не получится, предупредим, чтобы до утра не выходила из дому, а сами уйдем. И твердо сказал:
— Дело у нас к вам.
— Вот как! Какое же дело?
— Живет у вас в селе Елена Стеценко? — спросил напрямик.
— А что это она вас заинтересовала? Вы сначала скажите, кто вы?
— Документально подтвердить, что имеем основание интересоваться Стеценко, не можем.
— Я и на слово поверю.
Варя вызывающе глядела на непрошеных гостей. Внутренне она чувствовала к ним расположение, но не нравилось ей, что они дурачат ее. А вдруг подосланы кем-то? Проверяют ее? И тут же сама себе возразила — зачем ее проверять, что она кому сделала?
— Вопрос естественный, — согласился Андрей. — И от него нам, пожалуй, никуда не уйти. Мы, Варя, партизаны.
— Так бы сразу и сказали. Или побоялись, не поверили?
— Вы же должны нас понять...
— Да я не обижаюсь. Все понимаю, — горячо перебила Варя Андрея. — А чего это мы развыкались? — спохватилась. — Я не намного вас старше.
— Варя, только, пожалуйста, чтобы о нашем разговоре никто не знал.
— Зря об этом предупреждаете, — с обидой сказала она.
— Ты пока так и не ответила на наш вопрос...
— Понимаешь, Варя, — перебил Андрей Николая. — От того, что мы узнаем о Елене Стеценко, зависит дальнейшая жизнь одного человека. Да и не только его.
— Живет она недалеко от меня, — ответила Варя и с испугом спросила: — Уж не к ней ли вы собрались?
— А что?
— Нельзя к ней! — замахала она руками. — С ней нельзя ни о чем говорить. Ее родной брат Матвей — старший полицай в нашем селе.
— Она замужем?
— Незамужняя. Жил у нее раненый красноармеец. Кажется, Василием звали. Вот уже несколько дней что-то не видно его в селе. И Ленка ходит какая-то мрачная. А куда девался тот раненый — не могу сказать. Может, Вася мой знает...
Разведчики переглянулись.
— Варя, а немцы часто приезжают в Долину?
— Часто. И недавно приезжали. Даже на легковой машине. Говорят, останавливались у Ленки. Но я не видела. Утверждать не берусь.
— А не сможешь точно узнать, у Ленки они останавливались или у кого другого?
— Попытаюсь.
Помолчали. Потом Варя спросила:
— Не пора ли спать?
— А твой жених не придет?
— Нет. Уже поздно... — На ее глаза навернулись слезы. — Вы даже не представляете, какая беда стряслась с Васей...
— Какая же беда с ним стряслась?
Варя хотела что-то сказать, но вдруг расплакалась, махнула рукой и ушла в свою комнату.
Через несколько минут, заплаканная, вернулась.
— Ложитесь здесь, на кушетке. А о Василии... Что говорить? Люблю я его. И он меня любит. Только простить ему не могу, что служит он в полиции. Не могу... Ну почему он не с вами? — и Варя снова всхлипнула. Потом, как бы опомнившись, утерла слезы рукой и принялась стелить ребятам на ночь.
3
Майора Штейнбруха от бумаг оторвал телефонный звонок. Дежурный доложил, что шеф разведывательного органа «Орион» полковник Рокито выехал в абверштелле.
На аскетическом лице Штейнбруха появилось кислое выражение. Дружба с полковником, а вернее, их зависимость друг от друга началась еще с совместной работы в одном из подразделений абвера. Пришедший в разведку Штейнбрух был преисполнен чувства собственного достоинства: многие офицеры вермахта мечтали попасть в ведомство адмирала Канариса, но лишь немногим удавалось это. Стыдно сейчас вспоминать, но возможности свои он тогда переоценил. Не прошло и месяца, как он влип в прескверную историю, точнее, сделал грубую промашку — пытался завербовать сотрудника одного из иностранных посольств, над страной которого нависла угроза фашистской оккупации. Тот не пошел на сговор, более того, о случившемся доложил своему советнику. А он счел целесообразным, не предавая историю гласности, откомандировать его домой.
Штейнбрух, опять-таки, по неопытности, поделился своей неудачей с Рокито, полагая, что опытный коллега в случае чего поможет ему выпутаться из создавшегося положения. Руководству обо всем решили не докладывать. Однако поспешный отъезд дипломата незамеченным не остался и у руководства абвера вызвал недоумение. Рокито не выдал своего коллегу. Штейнбрух это оценил по достоинству и в свою очередь скрыл от начальства тот факт, что его покровитель сожительствовал со своей негласной помощницей из числа иностранок. С тех пор между ними установились добрые отношения, которые на дружбу в общепринятом понимании мало походили.
После оккупации Польши оба были зачислены в штаб «Валли» и занимались подбором кадров для разведывательных школ абвера в учебных лагерях для украинцев. Но вскоре майора назначили начальником абверштелле дивизии, и их служебные пути временно разошлись. Когда началась война с Советским Союзом, начальник «Валли-1» полковник Браун собрал руководящих работников военной разведки и контрразведки и объявил приказ адмирала Канариса о создании разведывательного органа «Орион», который придавался группе армий «Юг» для ведения ближней и дальней разведки тылов Южного и Юго-Западного фронтов, а также контрразведки в районах дислокации воинских частей вермахта. Руководителем этого органа назначили Рокито. Вначале его штаб размешался в здании чулочно-трикотажной фабрики в Полтаве, а затем в Харькове.
И вновь их служебные пути сошлись на территории оккупированной Украины. Штейнбруху импонировали энергия и твердость Рокито при разработке и выполнении оперативных заданий, его умение располагать к себе подчиненных, добиваться их доверия. Ему нравилась откровенность шефа «Ориона», безжалостно обнажавшего недостатки в работе. При этом он не пытался свалить вину только на подчиненных. Дешевый прием, но он безотказно действовал на исполнительного, прямолинейного, не в меру высокомерного и далеко не гибкого Штейнбруха.
В прошлый свой приезд, как старому коллеге, полковник откровенно поведал о том, какие ошибки допускались при комплектовании разведшколы в Полтаве.
— Мы брали, что лежало сверху. В основном, уголовников. Но они умеют орудовать ножом. Легко идут... как это у них?.. На мокрое дело. Однако не могут освоить даже азы разведки, не говоря уже о радиосвязи. — Он помолчал, потом доверительно продолжил: — Многие из них не вернулись из советского тыла. Ты понимаешь, что это значит?
Штейнбрух прекрасно понимал, чем был обеспокоен Рокито. Заброшенные в советский тыл бывшие уголовники могли там явиться с повинной, а это влекло за собой всяческие неприятности.
Рокито глубоко вздохнул и перевел напряженный взгляд на Штейнбруха.
— Там, — он кивнул головой вверх, — недовольны, что агенты не возвращаются. А информация тех, кто вернулся, не удовлетворяет командование вермахта. И мне намекнули, что у СД, в отличие от нас, куда значительнее успехи.
Руководящие работники абвера знали, что с первыми военными неудачами на советском фронте перед генеральным штабом вермахта встала серьезная проблема ведения разведки на территории СССР. В этот период система гитлеровских специальных служб включала ряд шпионских органов, подчинявшихся различным ведомствам. Абвер, руководимый Канарисом, был самым старым, опытным и крупным разведывательным органом. Но определенное недоверие нацистского руководства к кадровым сотрудникам снижало эффективность деятельности управления военной разведки и контрразведки. Начальник VI управления РСХА бригаденфюрер СС Шелленберг старался воспользоваться этим обстоятельством, тем более, что его шеф обергруппенфюрер Гейдрих открыто выражал желание централизовать германскую разведку под руководством рейхсфюрера СС Гиммлера.
— Недавно встречался с фельдполицайкомиссаром Майснером. — Полковник передернул плечами. — Он пытался убедить меня в том, что провалы агентуры являются результатом разобщенности наших служб. Конечно! — громко воскликнул он. — Им, — Штейнбрух понял, кого тот имел в виду, — хотелось бы подмять под себя военную разведку!
Краска возмущения разлилась по холеному лицу Рокито. Шеф «Ориона» понимал, что главной причиной провалов агентуры была не разобщенность гитлеровских спецслужб, а недооценка ими советских органов государственной безопасности.
— Вилли, я очень рассчитываю на тебя, — сказал полковник с горделивым достоинством, желая подчеркнуть, что верит в еще не раскрывшиеся возможности опытного разведчика Штейнбруха. — Мы направляем тебе ценного агента из числа украинских националистов. Кличка «Витайло». Он окончил нашу школу в Кракове. Как наиболее способного и надежного направили затем в школу при штабе «Валли» в предместье Варшавы. Там прошел под руководством нашего друга Ганса Коха дополнительную подготовку для работы в советском тылу.
Заметив на лице майора сомнение, поинтересовался:
— Тебя не устраивает, что он националист?
— Да. Расчет националистов с нашей помощью добиться образования самостоятельной Украины — бредовая идея.
— Согласен с тобой. Но Ганс утверждает, что Витайло не фанатик-националист. Главное — он нам предан.
Упоминание о Кохе не вызвало у Штейнбруха той реакции, на которую, вероятно, рассчитывал шеф «Ориона». Майор не был высокого мнения о гауптмане Кохе, докторе богословия. Он считал его выскочкой и конъюнктурщиком, который не побрезгует ради собственного благополучия предать любого, кого еще недавно заверял в верной дружбе. И тем не менее, Штейнбрух завидовал ему.
Перед началом войны с Советским Союзом Коха прикомандировали к батальону украинских националистов «Нахтигаль». Из секретного обзора штаба абвера гауптман знал, что Ватикан после воссоединения западных областей с Советской Украиной главную роль в проведении подрывной деятельности против СССР отвел униатам во главе с митрополитом Шептицким, рассчитывая при поддержке германского оружия вести не только «священную войну» с безбожниками-коммунистами, но и распространить влияние римско-католической церкви далеко на восток. По этой причине Кох приблизил к себе капеллана батальона Гриньоха — любимца первоиерарха униатской церкви.
После оккупации Львова Кох и его сотрудники жили под крышей князя церкви и с помощью националистов уничтожали передовую украинскую интеллигенцию.
Не кто иной, как Кох, выполняя указание адмирала Канариса, вместе с представителями РСХА и вермахта участвовал в трагикомедии создания так называемого «правительства самостоятельной украинской державы». Во Львове 30 июня в маленьких полутемных комнатах «Просвиты» собралось около ста человек: адвокаты, священники, учителя гимназий. Гауптман пришел вместе с будущим председателем «правительства» Стецько-Карбовичем, который срывающимся от волнения голосом прочел собравшимся «акт ОУН» о создании «самостоятельной украинской державы» и о назначении членов «правительства». За ним выступил Кох. Основываясь на директивном указании Канариса, — ни о какой «самостоятельной Украине» не заикаться, — гауптман заявил, что война еще не окончена, поэтому по всем политическим прожектам надо ждать личного указания фюрера. Потребовал от присутствовавших работать для пользы третьего рейха и всеми силами содействовать армии вторжения в победе над Москвой. А спустя несколько дней шеф СД шестой армии Баер задержал Стецько и двух «министров» и вывез их в Берлин якобы для обсуждения проблем «правительства». Так бесславно закончило свое существование «правительство самостоятельной украинской державы». Штейнбрух не без сарказма подумал, что с точки зрения общечеловеческих норм украинским националистам было нанесено чудовищное оскорбление. Но участники двухнедельного «правительства» и их единомышленники сделали вид, что ничего не произошло, и многие из них начали искать пути угодить командованию армии вторжения, карательным органам третьего рейха.
Рокито между тем продолжал рассказывать о том, что недавно он имел беседу с любопытным униатским священником, который служил в руководимом Кохом подразделении Украинской галицкой армии. Оказалось, отец Витайло тоже служил у Ганса. После того, как большевики разбили их, отец Витайло одно время находился в эмиграции в Чехословакии, потом переехал в Германию. Имел небольшое предприятие по пошиву обуви. Хотел сделать сына модельером. Но когда закончилась война с Польшей, он не пожелал, чтобы сын остался в стороне от назревавших на востоке событий. Сам устроил так, что тот попал в учебный лагерь Повстанческого штаба украинских националистов.
— Там наш друг нашел Витайло.
— Мне помнится, в этом лагере был создан батальон «Нахтигаль».
Рокито кивнул и от удовольствия потер руки.
— Уверен, ты еще будешь благодарить Ганса за Витайло.
И он рассказал, насколько серьезно была продумана гауптманом легенда для легализации агента.
— Солдат, под чьими данными будет выступать Витайло, расстрелян в Дарницком концлагере. Его родители, проживавшие в Черновицкой области, также уничтожены, чтобы не было уязвимых мест в легенде. Не удивляйся, что у агента нет правой ноги. Его ранило в школе при установке учебной мины.
Из дальнейшего рассказа Штейнбруху стало известно, что агента под видом военнопленного поместили в лазарет концлагеря. Чтобы прикрыть его «освобождение», с ним освободили трех пленных-калек. Немецкое командование пошло на это, будучи уверенным, что в силу физических недостатков они не смогут причинить неприятности оккупационным властям.
— Прошу, используй Витайло и в интересах школы гауптмана Петцгольца. — Рокито приподнял брови, собрав на лбу морщинки. — Дело в том, что мы не можем переключиться на индивидуальную подготовку агентуры. Это было бы безумием в условиях войны, — произнес он конец фразы твердо. — Обстановка в прифронтовой полосе подсказывает, что сейчас следует засылать туда как можно больше наших людей. Они легко затеряются среди беженцев. Петцгольц уже забрасывал агентурные группы под видом эвакуированных.