Менты щемили его особенно часто. Даже слишком. Скажем, настолько часто, будто им нравилось иметь дело с говном, пускай и розовым. Несчастные, они, словно бурлаки, тянувшие свою волю против течения жизни, подходили и козыряли, начиная с самого младшего по званию, но, отнюдь, не возрасту. Затем просили паспорт, рассматривая его вдоль и поперек. Состряпав кислую мину, полную отчаяния, они в попытке что-либо найти и к чему-либо докопаться не находили ни того, ни другого, отдавали паспорт, проговаривая заветную фразу:
–Хорошего дня, – и мент вручал обратно паспорт Пуку.
– Спасибо, – отвечал Пук и дальше продолжал свой путь мимо стен Киевского вокзала.
Когда он вновь подходил к подземному переходу, менты медленно переглядывались и улыбались во все тридцать два зуба. Каждый раз их количество увеличивалось: если изначально их было двое, то потом их стало пятеро, еще через несколько заходов Пука их стало уже восемь, потом десять, потом Пуку просто надоело их считать. Каждый раз из этой черной толпы выходил один из ментов. С каждым разом звание, как и количество звездочек на погонах, увеличивалось.
–Добрый день! Капитан Кончушкин, – представился мент, – предъявите, пожалуйста, ваши документы.
– Да, конечно, – Пук протянул Кончушкину паспорт.
Кончушкин, казалось, готов просверлить дырку в том месте, где находились буквы, цифры и фотография, дабы хоть что-то понять и систематизировать в своей голове.
– Имя у тебя… Странное какое-то, – капитан Кончушкин почесал подбородок, – не русский что ль? – и метнул взгляд в сторону розового дерьма.
– Вроде, русский. А что? – спросил Пук.
– Да, так. Знаешь, шел бы ты отсюда… Ладно, Пук? Не провоцируй моих ребят, – он кивнул головой в сторону толпы ментов, – не ходи по переходу, нам такие пидорасы, как ты в линейном отделе не очень нужны. Понял? – Кончушкин протягивал паспорт.
– Конечно, спасибо за наставления, – Пук забрал паспорт и посмотрел в показавшиеся на миг голубые как морская волна глаза.
– Провалива-а-ай, – протянул по-наивному и сквозь зубы Кончушкин, – на ху-у-уй… Все, пошел отсюда.
Пук развернулся и почувствовал как ему дали мощнейший пендаль. «Гребанное дерьмо, – думал Пук, – ради нескольких сотен я терплю этот унизительный пиздец!» Пук обогнул торговый центр, пройдя мимо заезда на подземную парковку, и вышел на Большую Дрогомиловскую улицу, встретившись с потоком запыленного теплого весеннего ветра.
Иди Амин сбрасывал ему неугодных в реку, тем самым забивая роторы ГЭС. Бокасса ел людей. Кончушкин выполнял свою работу так, как он это понимал и умел. У всех них свои задачи и цели. У Пука тоже они были: он раздавал листовки за две сотни в час, чтобы купить ненужное барахло.
Он проходил по Большой Дрогомиловской то взад, то вперед, все также раздавая флаеры всем подряд. Каждый раз он безэмоционально произносил: «С Днем Хромосомы Хэ». Дважды к нему подбегали школьницы, чтобы сделать селфи. Пук поднимал вверх большой палец правой руки, и его изображение сохранялось в памяти смартфона неизвестного ему человека.
Пройдя еще пару раз мимо дорогих витрин, Пук посмотрел на часы. Время его подработки кончилось. Обогнув торговый центр уже со стороны Бородинского Моста и пробежав мимо двух полицейских, достававших на этот раз цыгана, торговавшего розами рядом с фонтаном, Пук забежал в торговый центр. Глазами он быстро нашел светящиеся розовые буквы магазина и быстрыми шагами направился к ним, проходя мимо магазинов, продающих женские духи и прочую приторную отвратительную косметику, и магазинов с женским бельем, цена которого была равна если не половине всех доходов Пука, так уж точно большей их части.
– А, Пак? Да, время уже вышло. Ну, идите переодевайтесь, – сказала та девушка, которая была Галей, – там, правда, Берта… У нее сейчас обед.
– Берта? А точно, которая за главную.
– Да, моя напарница. Она вам еще костюм и листовки выдавала.
– Ага, понятно, – бросил ей Пук проходя мимо, – хорошо, спасибо, что предупредили, Галина.
– Ой, да ничего страшного, не стоит… Ох, не стоит… – Галина раскраснелась, и цвет кожи ее шеи приобрел оттенок перетертой клюквы, которую добавили в белоснежное сливочное мороженное.
Пук проскользил к двери подсобки. Его шаги не были легки, к его удивлению, но они не были и тяжелы, к его счастью. Просто. Средней тяжести. Хоть и идти ему было от силы метров пять, ногами он исполнил всю композицию звуков: от шаркающего рычания до грузного удара подошвой о кафель. Пока Пук шел, ну, или пытался Галя думала: «Ну и долбоеб, таких еще искать и искать…»
Пук открыл дверь подсобки. Берта сидела на стуле, держа в одной руке айфон, а в другой полипропиленовую тарелку от дошика, из которой она медленно отпивала красный бульон. В перерыве между глотками она большим пальцем листала ленту социальной сети.
– А, Пак.
– Пук.
– Да, точно, – она допила бульон и поставила одноразовую тарелку на полку стеллажа. В тусклом свете подсобки остатки оранжевых специй, впитавшихся в пластик, казались темно-бардовыми, – тебе деньги переводом можно?
– Да, конечно, – Пук достал смартфон из кармана джинс, – по номеру, так удобнее.
– Диктуй.
Пук начал медленно надиктовывать номер мобильного телефона, параллельно снимая розовый костюм человека-говняшки. Поставив розовое дерьмо на пол Пук произнес последние две цифры своего номера и посмотрел на сидевшую в полумраке Берту, лицо которой подсвечивал экран.
– Отлично, перевожу… – она всмотрелась в экран, – та-а-ак… Пук Ярополкович А.?
– Да.
– Перевела.
– Здорово.
– Что хорошего расскажешь? – спросила Берта.
– Менты зашугали. А так, особо ничего хорошего.
– Чай хочешь?
– Ага, давай, – Пук улыбнулся своей самой широкой улыбкой, какая только могла быть в его арсенале, – ты что хорошего расскажешь?
– Работа заебала, муж – клинический дебил, – Берта взяла белый пластиковый чайник с зеленым мерным стеклом, через которое предполагалось видеть уровень воды. Оно настолько было покрыто накипью, что создавалось ощущение, будто изнутри его замазали толстым слоем шпаклевки, так что уровень жидкости в нем виден не был. Вода также была полна хлопьями накипи, спускавшимися вниз ко дну. Берта опустила в прозрачную кружку чайный пакетик, который практически сразу ушел под воду и пустил первые чайные нити, – сахар?
– Да.
– Сколько?
– Две.
– Хорошо, – Берта взяла чайную ложку. Из сахарницы послышался едва уловимый хруст кристалликов сахара. Положив две ложки в кружку, она беззвучно начала перемешивать осевший на дно чайный концентрат с примесями накипи и сахар, который моментально растворился. От воды шел едва заметный пар.
Берта передала Пуку кружку. Он коснулся внешнего края чашки губами и резко, вдыхая ртом воздух, с заметным свистом отпил чай. Капельки, остывшие в моменте, скопились во рту, смешались со слюной и стали противной смесью жидкостей, приобретя маслянистый слюнявый привкус. Пук проглотил эту жижу, которая еще и увеличивалась в своем объеме за счет усиленной работы слюнных желез и чувства голода, которое так и не было утолено им. Пук сделал следующий глоток аналогичным предыдущему всасывающим образом. Все это время, пока он отхлебывал чай, Берта перекладывала какие-то мелкие коробки с одной полки на другую.
– Меня муж совсем не понимает, – сказала она, переложив очередную картонную коробочку, очевидно пустую, – я ему говорю…
– Подожди, – Пук поднял левую руку и показал ей ладонь, – успокойся и перестань перебирать гребанные коробочки. Пожалуйста.
– Вот у тебя девушка есть? – сказала Берта, стукнув последней мелкой коробкой об полку и резко выдохнув воздух из себя так, что ее щеки синхронно раздулись и стали похожи на кожаные парашюты, – ха! Успокойся, говорит он! Ты даже не женат – ты не можешь мне вообще что-либо говорить, – Берта развернулась к Пуку. Он увидел в полумраке ее сверкающие глаза.
– Скажу так: у меня есть свободные отношения, на самом деле, это, конечно, еще та херь. Ну, типа, да, есть. Да, я не женат. Но зачем оно мне надо? Я молод – веду свободный образ жизни. Мне быть женатым не так и надо, – Пук снова всосал несколько капелек чая.
– Заебал прихлебывать! – грозным взглядом она посмотрела на него. В ней читалось явное желание расколошматить чертов стакан об его голову, – Господи! – Берта возвела руки к потолку, вытянула шею и, запрокинув голову назад, каким-то полувоем протянула в пространство между ней и потолком, – почему? Почему я не родилась лесбиянкой? Почему меня окружают вокруг либо импотенты, либо козлы, либо идиоты да нищеброды?
– Так, что с ним не так-то? – Пук смотрел на нее спокойным пофигистичным взглядом, – что не так с мужем твоим?
– Я ему говорю: «Юра, дорогой, я хочу новаторства в нашем браке, ну, оттрахай меня в примерочной, давай, я тебе в автобусе отсосу?», – она скрестила руки на груди и с прищуром посмотрела на Пука.
– А он?
– А он – мудак, говорит, чтобы я не подходила к нему с этим. Интеллигент херов, – Берта посмотрела в экран телефона.
– Хм, окей. Хочешь экстрима?
– В смысле?
– Давай поебемся?
– Алло, я, вообще-то, замужем! – Берта показала тыльную часть правой руки, на безымянном пальце которой сидело кольцо с бриллиантом размера со спичечную головку.
– Да, похуй как-то. Я предложил, твое дело решать, – сказал Пук, отпив наконец-таки чай уже нормально: полным глотком. Берта в этот момент продолжала смотреть на него с прищуром, недоумением и непониманием во взгляде.
– Это шутка? Наебка?
– Нет, это деловое предложение, и только.
– Вот какой ты интересный, так скажем, деловой человек… – Берта потянулась к чайнику и взяла его за ручку, – вот я тебе сейчас как кипятком по еблу заеду, хуесос ссанный.
Пук не реагировал и продолжал медленно пить чай, отхлебывая все больше и больше. Они оба застыли так: она держала чайник и смотрела ему в глаза, он держал наполовину полную чашку с черным чаем, который по мере своего остывания становился темнее и оседал на стенках.
– Ну, как хочешь, – он пожал плечами и в один глоток прикончил чай.
Берта поставила гребанный чайник на его место. Сделав неуверенное движение в сторону Пука, она то ли подошла, то ли оставалась на своем месте, просто вытянув вперед свою ногу.
– Хорошо, давай.
– Что давать?
– Только у меня эти дни.
– И?
– Ох, блять, мой перерыв сейчас кончится. Вставай.
Пук встал и прижался спиной к стеллажу. Берта опустилась на колени, расстегнула ширинку джинсов Пука. Сквозь гульфик она достала полувставший член и взяла его в рот. Пук сначала запрокинул голову назад, пытаясь понять: это происходит с ним? Но спустя время ему начало казаться, будто головка его пениса горит. Его взгляд упал на мусорную корзину, в которой лежала тарелка из-под «Доширака» и красная его этикетка.
– Блять, – прошептал Пук.
3.
Он ехал в метро и через соломинку пил пиво из банки, которая находилась в шерстяной варежке. Облокотившись на металлический поручень в старом «еже», Пук смотрел на растянувшиеся на многие километры под Москвой силовые кабели, больше и похожие на серо-коричневые полосы-сосуды огромного организма, внутри которого обитает сотня-другая глистов разных расцветок, форм, старых и новых видов, внутри которых дохера бесполезных саморазвивающихся яиц способных к размножению и оплодотворению друг друга.
Пук сморщился, пиво попало не в то горло, хуй все еще продолжал гореть. Дважды он обработал его мороженым, помогало это слабо, но какую-то основную часть капсаицина с поверхности головки оно смогло связать. Горел член не так сильно, как несколько часов назад.
– Молодой человек! Ну, молодой человек! – в жопу его локтем ткнула какая-то костлявая старушка.
– Да, чего вам? – он развернулся на прилетевший в его задницу тык.
– Не могли бы вы не прислоняться к этой перекладине? Вы мне мешаете.
– Но тут места в вагоне не так много, чтобы я не прислонялся. Понимаете?
– Прислоняйтесь где-нибудь в другом месте! Молодой человек!
Пук развернулся вокруг своей оси и присел на корточки, поравнявшись с старушкой взглядами. Он долго рассматривал ее морщины. Лицо ее было похоже на старую сморщенную курагу или персиковую косточку. Кожа местами становилась гладкой на щеках и рядом с носом, приобретая пигментные пятна, постепенно сливающиеся между собой. На седых волосах сидела отвратительная розовая шляпка, площадь ее покрытия составляла не более площади покрытия еврейской кипы. В руках она держала небольших размеров зонтик белого цвета, возле ручки которого красовались рюшечки. В целом это была маленькая сухая бабушка, всю жизнь прожившая в центре Москвы, потому что родилась она когда-то на окраине этого мегаполиса, граница которого однажды сдвинулась до самого МКАДа. Всю жизнь свою она проработала на государство-эксперимент, которого уже не существует. Бабуля с устоями, что ей все должны, а государство – благо и манна небесная.
– Значит так, – сказал Пук, – я, вроде как, старость всегда уважал. Предлагаю вам бартер, надеюсь, слово знакомое для вас, короче, вы затыкаетесь ровно на станцию, а я не трусь своей задницей о вас. Хорошо?
– Прости, что? – ее возмущение было огромно.
– Вы все слышали. Поэтому давайте… Просто т-с-с-с, – Пук поднес указательный палец к губам, затем резко встал и развернулся. Он не увидел в ее глазах молнии и прочей хрени, которую можно увидеть в такие моменты. Как-то интуитивно оба они решили избежать той поганой ситуации, когда все орут друг на друга, матерятся без повода, ссут друг другу в кофейные стаканчики, пивные банки и на шляпки. Короче, вот этого всего они решили просто избежать.
Поезд остановился на станции и, раскрыв двери вагона, выпустил всех желающих на, заведомо отсутствующую, волю, после чего с оглушительным стуком он закрыл свои двери и умчал куда-то дальше в свой тоннель, оставив голыми и сверкающими рельсы где-то там внизу.
Неожиданное чувство тошноты подкатило к горлу. Пук стоял и смотрел на блестящие рельсы. И, кажется, голова у него не кружилась, но взгляд вниз спускался по спирали к металлическим полозьям, на которых он уже мог разглядеть все вплоть до мелких трещинок, точечек, вмятин и прочих изъянов металла. Пук мог бы вечность так стоять и смотреть на блестящие рельсы, но его оглушил гудок приближающегося поезда, а по плечу похлопала женщина-смотритель станции.
– Молодой человек, – сказала она тихим и явно нервным голосом, продолжая хлопать по плечу, – только не в мою смену, пожалуйста.
– Я и не собирался, – ответил Пук и медленно поковылял в направлении выхода со станции.
Он шел по Малой Грузинской улице мимо биологического музея. Затем он прошел мимо католического собора, как впрочем и всегда остановившись и посмотрев на его острые формы и черно-коричневый кирпич. Именно этот костел он считал самым красивым храмом во всей Москве, самым строгим, аскетичным, если так можно выразиться, и приятным глазу местом, в которое он бы также зашел, как обычно проходя там, но сейчас Пук просто прошел мимо, снова очаровавшись им, обновив уже замыленную картинку этого места в своем сознании и памяти.
Навесные фонари растянулись над дорогой. В этой картинке явно не хватало трамвая, например, или троллейбуса. Но, зато эта улица дополнялась прекрасной лучезарной девушкой, вышедшей откуда-то из-за угла многоквартирного блочного дома. Одетая в мешковатые серые брюки, доходившие до щиколоток и оставляющие пространство между краем штанин и белыми массивными кроссовками Fila, представленное полоской загорелой кожи, и в серый связанный крупным ажуром свитер, сквозь который проглядывал белый топ от Calvin Klein. Ее большие светло-карие глаза, окруженные длинными черными ресницами излучали что-то невесомое и до крайности родное, дарующее что-то наподобие веры и надежды в то, чего он, может быть, сам и не знал. Природная, в какой-то степени даже дикая, красота. Она прошла мимо, бросив мимолетный легкий взгляд, а затем скрылась за следующим поворотом. Пук стоял и продолжал смотреть уже на пустынную улицу, пытаясь осознать увиденное, еще раз поймать глазами образ, исчезнувший за поворотом.
Вибрация телефона в кармане может отрезвляющим образом действовать на каждого из нас. В кармане вибрировало так сильно, что от этого чесалась мошонка, понемногу хуй твердел. Пук достал из кармана телефон, посмотрел в его разбитый экран, звонила его старая знакомая Эвелина, работавшая редактором в передаче «Говорим по-семейному» на телеканале «Секунда».
– Привет, Пук! – прозвучала неловкая пауза, – давно не разговаривали.
– Привет. Да есть такое. Как твои дела?
– Работаю… – протянула Эвелина, – я, собственно, по делу тебе звоню.
– Очень внимательно тебя слушаю.
– У нас тут на передаче не хватает людей для массовки. Не хочешь поучаствовать?
– Ну, вроде бы, планов у меня не было. Но, я даже не знаю, – пробубнил Пук.
– Естественно, не бесплатно. Тебе заплатят, – Эвелина снова выдержала бессмысленную паузу, – две тысячи.