И, не дожидаясь ответа, достала из правого кармана маленького кителя носовой платок внука – она сама приучала его носить с собой платок и хранить его в правом кармане, как у всех.
С тяжёлым стуком из извлечённого платка на булыжную мостовую Почаинского оврага выпало что-то. От падения блеснули и брызнули маленькие яркие искры. Мария Павловна осторожно, как ядовитую змею, подняла … Орден. Орден «Красного Знамени». Уже не совсем Красного, но всё равно Знамени – у одного из лучей ало-малиновой звезды откололся кусок стеклянно-эмалевого покрытия, обнажив серую серебряную основу ордена.
– Что случилось? – зять Алексей почувствовал что-то неладное и навис над внуком.
– Ничего, Лёшенька, ничего. Мы просто испачкались… – Мария Павловна незаметно сунула находку в карман платья.
Внук стоял ни жив, ни мёртв и медленно заливался пунцовым цветом – цветом ордена «Красного Знамени».
– Иван, выйди на минутку. Выйди, пожалуйста – Мария Павловна обратилась к окну их коммунальной комнаты на втором этаже. – Выйди, Ваня!
Бабушка подошла к авто, проверяя, удобно ли будет внуку провести несколько часов в пути и мягко ли ему на заднем сидении. Из подъезда вышел бледный и тихий Иван Фёдорович. Мария Павловна легко скользнула к нему, что-то незаметно сунула в руку и быстро прошептала на ухо. Иван Фёдорович вздрогнул, распрямил свою до этого ссутулившуюся спину, подошёл к внуку, наклонился и погладил своего меньшого по голове. Ощутив его колючую макушку, нагнулся и поцеловал эти родные тёплые вихры …
Вечерело…
Отправив супруга на долгожданную встречу с однополчанами, Мария Павловна хлопотала на общей коммунальной кухне, готовя праздничное угощение и накрывала стол свежеприготовленными жареной курочкой, салатами; ставила остужать напитки в гудящий холодильник «Саратов». Взглянув на часы, Мария Павловна ахнула: на дворе уже темнеет, а Ивана Фёдоровича, ушедшего утром, до сих пор нет.
На предложение сходить поискать деда легко откликнулся 14-летний подросток – младший внук Павел, благо до Драмтеатра от силы 10 минут ходьбы. Тёплый яркий майский вечер был под стать празднику. Ивана Фёдоровича он нашёл достаточно быстро: высокая (за 185 см) фигура в тёмном пиджаке, украшенном россыпью золотистых и серебристых регалий, была видна издалека. Дед помолодел лет на 50 – глаза блестели, спина прямая, не взирая на возраст. Он обнимал мужчин разного роста и комплекции, но с одинаково горящими глазами, видимо, нашедшимися однополчанами.
– Дед, Мария Павловна ждёт к столу и волнуется!
– А? Да-да, сейчас, вот с друзьями попрощаюсь и приду.
– Дед, а можно я на салют останусь?!
– Давай, только возвращайся не поздно.
– Хорошо, в половине одиннадцатого буду дома.
Иван Фёдорович погладил своего меньшого внука Павла (уже не Павлушу) по голове, и вновь, как когда-то, ощутив его колючую макушку, нагнулся и поцеловал эти родные тёплые вихры …
П Р И К А З
В О Й С К А М 2-Й Г В А Р Д Е Й С К О Й А Р М И И
О награждении личного состава
13 января 1943 года № 015 Действующая Армия.
От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество Н А Г Р А Ж Д А Ю:
ОРДЕНОМ «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА»
1. Гвардии старшего лейтенанта БУБНОВА Ивана Федоровича, заместителя командира 3 батальона по политической части 13 гвардейского стрелкового полка 3 гвардейской стрелковой дивизии.
КОМАНДУЮЩИЙ 2-Й ГВАРД. АРМИИ
ГВАРДИИ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ МАЛИНОВСКИЙ
Рассказ 3
День Победы 9 мая 1975 года
Город Горький отмечал 30-летие Победы в Великой Отечественной Войне. Тёплый как по заказу весенний день 9 Мая 1975 улыбался горожанам и всем приехавшим полюбоваться празднованием Дня Победы жителям Горьковской области и всех одинаково согревал ярким солнцем и безоблачным небом.
По главной улице города – улице Свердлова – мимо Драматического театра строем прошли спортсмены-конники в белых лосинах и белых водолазках верхом на конях с вплетёнными в гривы и хвосты яркими лентами; на красиво украшенном грузовике ГАЗ-53 с огромными римскими цифрами ХХХ, символизирующими возраст Великой Победы, в кузове ехали и улыбались прохожим знаменитые горьковские спортсмены: олимпийские чемпионы по биатлону и по хоккею с шайбой, (постарше) вместе со «свежеиспечённым» чемпионом мира по хоккею (помоложе), все в белых, одинаково пошитых, элегантных костюмах.
А центральная площадь города – площадь Минина – заполнялась людьми, прибывающими со скоростью горного потока. Настоящее наводнение зрителей, поистине людское море, весело колыхалось и разливалось по прилегающим к площади улицам. Улетающие в небо кем-то отпущенные воздушные шары сбивались в стайки и рукотворными облачками плавно перемещались по яркому весеннему небу. Гул голосов, торжественные слова дикторов из громкоговорителей, шумные вздохи-выдохи духовых оркестров – атмосфера праздника будоражила и зачаровывала!
Все ждали наступления темноты – все жаждали салюта, в то время зрелища весьма редкого и желанного. Тротуары, проезжая часть, газоны, скамейки сквера были запружены горожанами и приехавшими сельчанами. Некоторые самые безбашенные в поиске удобных для лицезрения салюта мест взгромоздились на постамент памятника Козьме Минину, расположенному в центре площади, благо милиция в этот священный для советского человека день никого особо не трогала.
Поняв, что меня легко могут затоптать и праздник может окончиться, даже не начавшись, я упорно пробивался к киоску «Газеты и журналы», расположенному неподалёку от упомянутого памятника. Не тут то было! Таких умных, как я, карабкающихся на крышу киоска, вокруг суетилось человек 10. Но друг другу не только не мешали, но и помогали – перевешивались с крыши киоска, протягивали руки и втаскивали наверх очередного смельчака, преимущественно мальчугана. У витрины киоска суетился какой-то мужичок, пытаясь подсадить на руках очередного страждущего праздника и высоты. Правда, страждущий своими габаритами, да, видимо и массой, превосходил щуплого, небольшого роста помощника, но последний не сдался и багровея от натуги, подсадил упитанного мальчугана на крышу.
Почувствовав мой взгляд, мужчина, ростом не достающий мне даже до плеча, обернулся и улыбнулся мне искренней обезоруживающей щербатой улыбкой, явно стесняясь неполного комплекта зубов во рту.
– Сынок, тебя подсадить?
– Спасибо, отец, справлюсь. С праздником!
– Спасибо, сынок, спасибо. Мужичок смущённо одёрнул задравшийся пиджак, застегнул его на все пуговицы и разгладил пустые лацканы пиджака. Пиджак был старый, серого цвета в блёклую клетку с разнокалиберными пуговицами. Старые, но чистые брюки свободно болтались на их обладателе, были явно великоваты дяденьке, но он этого не замечал. Подсадив очередного мальчугана, снова заговорил со мной:
– Сынок, я ведь тоже воевал. Всю войну прошёл, с октября 1941 по май 1945 года, от Горького до Кенигсберга дошёл! Ранен был дважды, в медсанбатах и госпиталях поволялся вдоволь!
Поняв, что с моего места салют будет виден хорошо, а в случае чего можно сигануть на крышу киоска, я успокоился и стал оттаптывать ноги окружающим и остановившимся прохожим, чтобы закрепить свой асфальтовый «плацдарм».
– А медальки-то у меня есть! И ордена есть, сынок! Я ведь и Ленинград освобождал и Сталинград, и Вену с Будапештом брал, за что медальки то имею. А орден Красной Звезды и «Отечественной Войны» II степени мне сами командующие фронтом вручали: генерал-полковник Константин Константинович Рокоссовский в 1943 году и целый маршал Александр Михайлович Василевский в 1945!
– Фронтовик я, сына, фронтовик! На глазах вмиг постаревшего, осунувшегося, сжавшегося, ещё не старого мужчины, но вдруг старика, заблестели слёзы и мокрыми дорожками обозначили не заметные до того морщины. Слёзы повисли на подбородке говорившего, подрагивая и одиноко срываясь вниз. Дрожал подбородок мужичка, дрожал его вдруг севший голос.
– Батя, а что ж ты награды-то сегодня не одел. Торопился на салют, что-ли?
– Нет, сына, не забыл я и не торопился …
– Может успеешь домой сгонять за наградами, батя, до салюта есть ещё время!
– Не успею, сынок, не местный – живу в Починковском районе, из села я!
– Батя … – не успел договорить: где-то недалеко бабахнуло не по-детски и в тёмно-синее уже ночное небо протянулись быстро растущие трассирующие ниточки салютных зарядов.
БА-БАХ!
БА-БАХ!!
БА-БАХ!!!
И ещё раз, и ещё и снова!!!
Высоко над площадью прямо над головами зрителей расцвели-распухли-лопнули огромные нестерпимо яркие грохочущие шары салюта! Красно-бело-розово-серебряные бутоны разрывов фантасмагорическими цветами ослепили ночное небо. Лопнули и погасли. В неподвижном небе пронеслась и исчезла стая перепуганных птиц; лёгкий ветерок уже очищал небесный холст, стирая с него серое уплывающее облако пороховых газов и следы сгоревшей пиротехники, готовя место для нового действа.
Многотысячный выдох толпы и нестройные крики ухнули уже дружным рёвом, повторявшимся и делавшимся всё сильнее и слаженнее с каждым новым залпом артиллерийских орудий, расположенных чуть ниже праздничной площади на одном из уступов знаменитых Дятловых гор.
Толпа вновь пришла в радостное, но неуправляемое и опасное движение. Так и затоптать могут. Я заполошно закарабкался на спасительный киоск, откуда свесились руки других пацанов, кто за руку, кто за ногу, кто за штаны втащивших меня на плоскую крышу. Снизу меня подталкивал мой новый знакомый.
– Идите к нам, отец! Здесь безопасней!
– Спасибо, сынок, я уж тут тихонечко.
– Батя, ты лёгкий, мы тебя затащим. И видно отсюда здорово!
– Спасибо, сына, вы там осторожней – крышу не продавите!
Оторавшись и отпрыгавшись вволю после 30 оглушительных залпов и поняв, что это всё и праздник закончен, народ опять пришёл в движение и стал радостно расходиться. Праздничная пятница постепенно переходила в праздничную субботу. А меня дома ждут и наверное волнуются мой дед по материнской линии ветеран-орденоносец Иван Фёдорович и любимая бабушка – верная его спутница Мария Павловна. Иван Фёдорович чуть ранее на Театральной площади у Драматического театра встречался с воинами-однополчанами, откуда вернулся очень воодушевлённый, радостный и немного, прямо чуть-чуть, расстроенный. А Мария Павловна, в честь отца которой меня и нарекли, приготовила чудесный праздничный обед и ужин сразу, на который они ждали меня с нетерпением.
Внизу, прижатый многолюдным мощным человеческим потоком к стенке киоска, меня встретил мой новый знакомый. Разгорячённый невиданным ранее зрелищем, я про него совсем забыл. Чтобы как-то скрасить неловкость момента, ничего лучшего не придумал и выдал:
– Дядя, ты хоть завтра не забудь и одень свои награды!
А дядя смущённо улыбнулся:
– Не смогу сынок!
– Как так?
– Сынок, да после войны детки коробочку утопили!
– Отец, ты о чём? Какая коробочка? У тебя что, голова разболелась?!
– Нет, сына, ты послушай, я всё скажу.
Домой, конечно, хочется, но старших надо уважать – так меня учили. Незаметно вздохнув, я приготовился слушать, впрочем, без особого интереса.
– Сына, коробочку мою детки малые утопили.
– Отец, я опять не понял …
– Сына, свои ордена и медали я хранил в жестяной коробочке из-под сладостей. Все вместе хранил. В целлофан завернул каждую, верёвочкой перевязал. Хорошая такая коробочка из жести, «40 лет Великого Октября» называется. По боку картинки там всякие, матросы с солдатами революционными бегают, да крейсер «Аврора» плывёт … В буфете хранил. А по-праздникам доставал награды-то и надевал. Уж как детки любили поиграться медальками. И пионеры-школьники ордена приходили посмотреть. Из нашей сельской школы.
– Где это было, батя?
– В селе моём небольшом, в Починковском районе. А дело-то было летом, в начале 60-х годов. Уже и деньги поменяли…
Приходят ко мне внуки мои, Вася и Степан: «Дед, можно медальки посмотрим да поиграем малость?» Как откажешь любимкам. Вынул из буфета, играйте! Да забыл малость про коробочку-то, до того ли, дел в деревне всегда полно, голова чем поважней занята. Вспомнил только 6 ноября, накануне праздника Октябрьской Революции, чтобы значится при наградах с односельчанами посидеть. А на полке в буфете не нашёл коробочки. Поспрашал близких, может видел кто? Жену замучил расспросами, ажно голова разболелась да и у неё давление подпрыгнуло. Так вместе и вспомнили, что внучки-пострелята их летом-то брали. Стал их, внучков, выспрашивать – а они одно твердят, не знаем ничего, коробочку тебе в руки возвернули. А сами жмутся как-то, глаза прячут… Говорю, рассказывайте, куда медальки дели, ничего вам за то не будет, только правду говорите! «Деда, утопили мы твою коробочку в речке!» Да как же это? День, говорят, больно жаркий был, мы и пошли на речку Алатырь, что рядом с селом, искупаться. «Ну и?» «Деда, коробочку мы на берегу на песочек положили, а соседский мальчишка Шабаев Вовка, что постарше был и тоже в реке купался, взял коробочку и стал в ней швыряться. Мы ему – не трожь, не твоё, это деда нашего! А он нам – я вас, соплей, и спрашивать не намерен. Мы на него, а он здоровый такой, коробочку поднял высоко – не допрыгнуть – и говорит – что хочу, то с ней и сделаю! Хочу – возверну, хочу – в речку брошу. Не смей, говорим, а то худо будет. Ах так! – отвечает – и как зашвырнёт коробочку-то на середину речки, на глубинку. Зашвырнул, дурень, заржал как конь и в село сбёг. «А что ж вы мне сразу не сказали, я бы нырнул и достал медальки!» Деда, побоялись мы тебе говорить, ведь выпорешь нас; а нырять мы ныряли, да глыбко там, не достали. Да и течение сильное, уносит далеко!
– Показали мне то место на реке, пострелята! Течение там действительно быстрое, да и занесло поди мою коробочку на дне песком да илом.
– Отец, неужели так и не нашёл свои награды – спросил я, не утерпев.
– Да куда там, не вызывать же из-за такой малости водолазов с района. Засмеют, честное слово засмеют.
– Так может восстановить и получить взамен новые через военкомат?
– Нет, сына, меня ведь на фронте после боя прямо перед строем награждали военначальники большие, а не в колонных залах под музыку… Не знаю, всегда ли комиссары бумаги-то наградные опосля оформляли и в тыл отсылали. Вот так вот, сына…
Не зная, что ему ещё сказать и как поддержать его, я обнял героя-фронтовика: «Держись, батя, всё будет хорошо!»
– Я знаю, сына, я знаю… Храни тебя бог!
– Отец, ты верующий что-ли?
– Все мы, сынка, после войны верующие. Он стесняясь, перекрестил меня. «Храни тебя бог!»
– С праздником, отец!
На том и расстались. Он повернулся и незаметно растворился в весёлой и слегка нетрезвой людской массе. А я радостно понёсся в свой родной Почаинский овраг к любимым дедушке и бабушке на праздничный ужин.
История эта имела неожиданное продолжение через 23 года.
После окончания средней школы и обучения в местном университете, потрудившись на оборонном предприятии, прибыл я на службу в органы внутренних дел, где и задержался до самой пенсии. И в годы лихие, в середине 90-х, пришлось побывать в некоторых гористых районах любимого Отечества с целью «восстановления конституционного строя», за что был награждён орденом. Ну наградили, да и ладно.
Жизнь продолжалась, но почему-то не улучшалась. Учитывая наличие двух детей-подростков и неработающей жены (какому работодателю нужна дама с двумя часто болеющими детьми), с финансами дело было швах… И в один не прекрасный апрельский день 1998 года, подобно герою фильма «Тридцатого уничтожить» Сергею Черкасову, не имевшего средств к существованию и поэтому пытавшегося продать на рынке свои боевые награды, я отправился на местную нумизматическую точку, где лихие дельцы продавали-покупали любые символы эпохи. Приехав на площадь Ленина, где базировались эти злодеи, на тротуаре у парапета, отделяющего набережную реки Оки от проезжей части, трепетно предъявил двум барыгам свой орден «За заслуги перед Отечеством» II степени.
– Где взял орден, командир?
– Так, поносить дали (хотя орденская книжка на моё имя с факсимиле тогдашнего Президента Б.Н. Ельцина осталась дома как память).
– Что от нас хочешь?
– Продаю его. Возьмёте?
Менялы взяли орден, покрутили в руках, посмотрели оборотную сторону, прицениваясь, подбросили на ладони, прищурились и спросили:
– Сколько за него хочешь?
– А сколько дадите?
– 16 рублей.
Для непосвящённых поясню, что с 1 января 1998 года номинал денежных единиц сократился на три порядка, то есть в 1000 раз.
– А что так мало?