«Смерть, — думает Джо, и в сознании вспыхивает образ четвёртого всадника. — имя ему Смерть, нет спасения».
Джо прижимается спиной к стене и движется крабом, отчаянно нащупывая хоть какое-нибудь укрытие, что угодно.
Чувствует узкий проём в стене и проскальзывает в него, изо всех сил упираясь в камень.
И только когда оказывается в безопасности, начинает кое-что замечать.
Оказывается, у огромного гладкого жеребца удивительно узловатые колени, обвисший живот и мохнатые копыта.
А на морде этого апокалиптического коня болтаются обрывки верёвки.
Джо сплюнул.
На старом коняке, вцепившись ему в гриву, еле держится испуганная фигура, она прижимает какую-то тряпку к ноздрям бедного животного и визжит, что «чуть не расшибся нахер!».
Меч безумного бедуина вовсе не меч, а мотающийся так и эдак тубус.
Измученный рабочий конь опять зачем-то поднят в дыбы. Потом он рушится, подковы передних копыт бьют о булыжники, ноги едва не подкашиваются; кляча вздрагивает всем телом и мгновенно застывает.
Странная иллюзия Джо окончательно растворяется в тенях маленькой площади.
Лиффи спрыгивает на землю, откидывает капюшон и улыбается.
— Дважды, — шепчет он. — Так надо.
Через мгновение они уже бегут по переулку. Пока Лиффи тащит его за собой, Джо оглядывается на брошеного коня; тот одиноко стоит на маленькой площади, помахивая хвостом и опустив морду в фонтан. Лиффи довольно насвистывает.
— Нам это было нужно, чтобы начать день, — шепчет он. — Быстрее, сюда.
— Почему мы убегаем?
Лиффи переходит с галопа на рысь.
— Нипочему. Соответствует моменту.
— Но что всё это значит?
Лиффи чихает. Улыбается.
— Драма, — шепчет он. — Я решил, что нам нужно бодрящее мероприятие, чтобы начать утро.
— Бодрящее, блять? Ты напугал меня до полусмерти.
Лиффи рассмеялся.
— Я видел, да, я видел это по твоему лицу. Кхм. Вы, должно быть, подумали что ваша судьба нашла вас в Самарре.
Джо потянул Лиффи за руку, замедляя шаг.
— И не только судьба, Лиффи.
— Нет? — Лиффи остановился, посерьезнел. — И я взглянул, — забормотал он, — и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть». — Лиффи коснулся груди Джо. — Теперь видите, как это бывает? Вам следует быть осторожным, Джо. Пустыня всегда рядом, и даже старый Каир может оказаться опасным местом. И даже отель «Вавилон», особенно если вы его единственный гость.
Джо посмотрел на него.
— Это правда? Там больше никто не живёт, кроме меня?
— Никто, — сказал Лиффи. — И более того, там уже несколько месяцев никто не останавливался. Вы можете спросить Ахмада.
— Но почему?
— Кто знает, Джо? Возможно, он провинился или был временно забыт некими зловещими тайными силами… пока вы не прибыли на место преступления. Возможно, в пальмах Блетчли гораздо больше, чем мы подозреваем.
Но на сегодня с нас хватит отеля «Вавилон». — Лиффи улыбнулся. — Представьте, у меня сработал трюк древних греков. Потребовалось некоторое время чтобы найти старого коняку, оставленного без присмотра. Он был привязан к повозке в ожидании ещё одного унылого дня впереди, старый и усталый, и думал, что уже видел всё… Как вдруг разорвал узы, и мы вдвоём полетели как ветер. Как ветер, Джо! Чудеса никогда не прекратятся!
Джо улыбнулся.
— Я не думаю, что они могли бы, даже если бы захотели, Лиффи, Уж точно не тогда, когда вы рядом. Но что вы сделали с этой старой рабочей лошадью?
— Я просто напомнил ему о радостях жизни, — ответил Лиффи.
— Как?
— Применив рецепт Александра Македонского.
— Что?
— Да-да. Эта тряпка, которую я прижал к ноздрям старого джентльмена, на самом деле сноска, примечание на странице истории Искандера Двурогого. Нужно найти кобылу в похоти и сохранить её запах. И когда эта магия применяется к носу жеребца, даже к носу позеленевшего от старости, его кровь начинает дико пульсировать, и вот он вдруг снова скачущий жеребчик, направляемый безумием страсти. Видите ли, он ничего не может с собой поделать, когда вы суёте ему это прямо под нос. Это и называется «секс».
— Александр Великий делал это? — спросил Джо.
— Либо он, либо один из его слуг, и вы видели, как хорошо это сработало. Запах сохраняет волшебную силу в течение нескольких дней. Умные они, эти древние. Они размышляли, экспериментировали и кое-что знали о сути дела. Включая тот факт, что всё это в голове. Я имею в виду секс.
Лиффи чихнул.
— Как думаете, Синтия будет шокирована, если я расскажу ей об этом? Я полагаю, она притворится шокированной, втайне обдумывая заманчивую идею. И, может быть, позже… ибо кто знает, что за развратные мысли бродят в женских головках?
— Кто знает… — Джо улыбнулся.
Лиффи задрал голову к созвездиям.
— Где же я оставил этот секретный фургон? Наш совершенно неприметный «Ахмадмобиль»? О, я так-то помню где, просто место это похоже на любое другое в мире. — Он рассмеялся, и они снова тронулись в путь. — Мы ещё не достигли цели, но мы её обязательно достигнем.
* * *
Поплутав в переулках, они всё же нашли рекламу жирной рыбы Ахмада и левантийских чипсов. Прежде чем забраться внутрь фургона, Лиффи отстегнул бывший «меч» — длинный кожаный футляр со складной подзорной трубой.
— Ахмада, — сказал он. — Он всегда держит её под рукой на случай, если понадобится особенно глубоко заглянуть в прошлое. Мне конечно следовало попросить, но он так сладко спал. Надеюсь, он не обидится. Он использует трубу только в определённую ночь; кажется, субботнюю. — Лиффи посмотрел на свёрток одежды и улыбнулся. — Плащ бедуина ещё пригодится, а тряпку… Сыграю-ка я роль Бога: оставлю эту волшебную, ароматическую тряпку прямо здесь, на ступеньках этого крыльца. И если какой-нибудь усталый рабочий коняка пройдёт сегодня этим путём и почувствует запах тряпки, оснащённой по рецепту Александра Македонского, он будет вознаграждён так, как давно не мог и мечтать. Загустевшая бледная кровь его вдруг всплеснёт, и он затанцует со страстью молодости, и владелец его будет поражён и все вокруг удивятся. — Затем Лиффи торжественно выпрямился и посмотрел на Джо, высоко подняв руку.
— И вот, будет записано: «соседи говорили друг другу: блестят глаза его и слава Божественной Благодати снизошла на него. Но если старая рабочая лошадка может внезапно превратиться в скачущего игривого жеребчика, посмеем ли мы представить себе, что это должно означать для всех нас?» И слово, как звон золотого колокола, выйдет из этого места и пойдёт благой вестью по всей Земле, принося великую радость всем услышавшим. Ибо есть чудеса в этом мире. И чудеса эти приходят к тому, кто поднимает глаза от булыжников под ногами и смотрит в небеса, отыскивая в своём сердце и тьму и свет… — Лиффи улыбнулся смущенно, опустил руку и кивнул.
— И я знаю, что это должно быть записано, Джо, потому что чудеса всё время рядом. Обычно мы не поднимаем глаз, потому что слабы и напуганы, но когда мы решаемся… А теперь, ну разве не было бы замечательно, если нам этим утром повезёт стать свидетелями ещё одного маленького чуда? Особенно чуда с участием того, кто этого заслуживает? Кого-то вроде Стерна?
* * *
Двигатель фургона тихо замурлыкал.
— Наладили глушитель? — спросил Джо.
— В нём специально сделан вырез, — ответил Лиффи, — это весьма полезное усовершенствование, когда невозможно проехать. Один щелчок выключателя… и египтяне думают, что панцеры Роммеля раздавили восьмую армию и уже грохочут по Каиру. Мгновенно пробки рассасываются и я двигаюсь сквозь рёв волнующейся толпы и приветственные крики со всех сторон. Это немного воодушевляет, если не вспоминать почему они меня приветствуют.
Они ехали по узким улочкам коптского квартала мимо запряжённых лошадьми повозок, и людей согнувшихся пополам под грузом мешков и корзин с овощами. Воздух был свеж и прохладен.
— Столько кафешек! они уже открыты, я смотрю.
— Да, лучшее время дня, — сказал Лиффи. — Мозг ещё наполовину спит и не ужасается ждущим впереди проблемам. Вам срочно необходим кофе или можете подождать?
— Могу подождать. А куда мы направляемся?
— Это сюрприз.
Они выехали из Каира в пустыню, восточный горизонт начал светлеть. Дорога повернула, и Джо увидел пирамиды на фоне тусклого западного неба.
— Вы не шутили? Мы едем к пирамидам?
— Рассветный патруль, — пробормотал Лиффи. — Мы приближаемся к Заре египетской цивилизации. И хотя с постройки пирамид минуло пять тысяч лет, мы здесь найдём чему удивиться. Если нам повезёт…
* * *
На востоке над пустыней разгоралось бордовое зарево. Они лежали на песчаном холмике, глядя на пирамиды и Сфинкса. Лиффи протянул Джо подзорную трубу.
— Смотрите на правый глаз Сфинкса, сконцентрируйтесь на нём. Что вы видите?
— Тени, Лиффи.
— Хорошо, в тенях и скрываются ответы.
— Но что я должен увидеть?
— Кто может знать наверняка? Это странное существо всегда было загадкой, в отличие от всех нас. Просто продолжайте смотреть.
Джо смотрел, чувствуя грудью прохладный песок и вдыхая свежесть пустыни; мысли его сейчас были как никогда далеки от войны. Светало. Джо на мгновение показалось, что в правом глазу Сфинкса что-то шевелится. Мерцание, тени, он не был уверен; восходящее солнце играло тенями на выветренных древних камнях.
Лиффи зашептал:
— Прошлой ночью, помните? Вы много говорили о Стерне, о том, что он для вас значит, и почему вы приехали сюда.
Вы также сказали, что слышали о друге Стерна, старом Менелике Зиваре, египтологе XIX-го века. Вы сказали, что слышали о нём, когда жили в Иерусалиме. Но знаете ли вы, что старик Менелик нашёл время серьёзно покопаться у Сфинкса внутри? Кто-нибудь говорил вам об этом?
— Нет, — Джо пристально вглядывался сквозь подзорную трубу и не верил своему глазу.
— Вот что он сделал, — прошептал Лиффи. — Старик Менелик, этот милый старый крот, прорыл внутри Сфинкса туннель. Вход в туннель скрыт, конечно, а ведёт он к крошечной смотровой площадке, вырубленной стариком Менеликом прямо внутри головы. Что вы сейчас видите?
— Что-то пошевелилось, — прошептал Джо.
— В правом глазу?
— Да.
— Вынимается камень?
— Вроде.
— А теперь?
— Это похоже на лицо, на голову, появляющуюся…
— Откуда?
— Прямо из середины глаза.
Лёжа на спине на песке рядом с Джо и глядя в небо, Лиффи счастливо вздохнул.
— Вы имеете в виду зрачок?
— Да.
— Это похоже на лицо, вы говорите, на голову? И она становится зрачком правого глаза Сфинкса? И всё ещё в тени?
— Да.
— Есть ли у теней форма, которую вы можете распознать?
— Нет, это слишком далеко. Слишком мелко и нечётко.
— Так и должно быть, ведь Сфинкс — загадка. Смотрите внимательнее.
Джо так и делал. Он даже задержал дыхание… И вдруг тихо присвистнул.
— Невозможно.
— Прошептал Джо, а рядом с ним Лиффи закрыл глаза и улыбнулся довольной улыбкой.
— Мне не мерещится? я могу узнать его. Боже мой, это же Стерн!
— Ах, — пробормотал Лиффи, — значит он не уезжал из Каира. Он сейчас наблюдает восход солнца со своего любимого насеста.
Ахмад говорит, что застать Стерна здесь большая удача…Но это зрелище, не так ли, Джо? Что-то стоящее того, чтобы искать, ждать и надеяться.
— Если только Стерн не знал, что я буду здесь. Мог ли он это знать?
— Нет, я ему не говорил.
— А Блетчли?
— О нет. — Лиффи всё улыбался.
— Это случайность, чистая случайность, и я рад, что был тем, кто смог показать вам это. …Ах, чудеса жизни, чудеса. Иногда на рассвете я чувствую себя легким, как голубь. АА…
— 7 —Монастырь
В утренней тени захламленного рулонными жалюзи внутреннего дворика «отеля Вавилон» посиживали и чесали языки Джо и Лиффи. Когда Джо упомянул, что днём вместе с Блетчли едет в Монастырь, Лиффи очень удивился: насколько знал Лиффи, монахи всегда проводили брифинги и встречи по ночам.
— Исключительно ночью, — сказал Лиффи. — Темнота — это то море, в котором они плавают. За всё время, что я здесь, ни разу я не был в монастыре в другое время суток. Кстати, если Блетчли действительно повезёт вас на приём к Уотли средь бела дня, вам хоть не придётся смотреть те ужасные фильмы, которые они там обязательно показывают.
— Фильмы? — спросил Джо, наливая себе ещё джина.
— Об опасностях венерических болезней, — сказал Лиффи. — Те же самые, что крутят в Англии новобранцам. Носы отсутствуют… нет глаза… ямы в головах. Просто ужас. Когда приезжаешь в Монастырь ночью, заставляют на входе отсмотреть пару сеансов. Уродство при свете звёзд. Создают определённое настроение прежде чем впустить в чёрное нутро Монастыря. И этот своеобразный ритуал у монахов не единственный… Отвратительно.
Джо потягивал джин, думая о том, что одно упоминание о монастыре всегда сильно действует на Лиффи.
— Но что вас так беспокоит в монастыре? — спросил Джо.
Лиффи вздрогнул и сцепил ладони, сминая их пальцами. На мгновение он в ужасе уставился на свои пальцы, как будто их скользящие движения отражали его чувства.
— Но в этом-то всё и дело, Джо, я не знаю, я не знаю. Когда вы впервые попадаете туда, всё кажется достаточно нормальным. Вы оглядываетесь вокруг, и это просто старые камни, в которых подразделение разведки устроило свою штаб-квартиру. Просто секретное место, куда приходят и откуда уходят агенты, выполняя обычную работу военного времени. Но, каким-то образом, Монастырь — это и нечто большее, болезнь души, и через некоторое время начинаешь это ощущать.
— Можете выразиться яснее, Лиффи? Что заставляет вас так думать? что-то конкретное.
Лиффи развёл руки.
— Возьмём, к примеру, карты, копии карт четвёртого века. Уотли развесил их по стенам рядом с современными, показывающими оккупированные Германией районы Европы и Северной Африки. На видном месте находится копия Афанасьевского Догмата Веры с символами на полях, которые соответствуют символам на картах, как древних, так и современных, как будто между ними существует какая-то связь…
Лиффи внезапно начал хрипеть, изо всех сил пытаясь дышать, так же, как и когда он говорил о нацистах.
— Что вы имеете в виду, Лиффи? Связь между чем и чем? Вы меня запутали.
— Между немецкими войсками и Афанасьевским вероучением.
— Я слышал о вероучении, Лиффи, но какое это имеет отношение к картам?
— Именно что имеет! Вот это-то и странно. И, честно говоря, я стараюсь не думать об этом. Но вы хотите, чтобы я всё-таки попробовал разложить для вас пасьянс?
Джо кивнул.
Хотя было ясно, что поднятая тема Лиффи не по душе, он всё же заговорил, рассуждая словно находясь в трансе, монотонно.
— Ну-с, начнём. Афанасьевское вероучение выросло из «Арианской полемики», великого кризиса первых дней христианства. Ариане взяли своё наименование от Ария, ливийского теолога, учившего что Христос не может быть одновременно и человеком, и богом. Они утверждали, что Христос был только человеком, и потребовалось некоторое время, прежде чем Церковь смогла победить эту ересь, утвердив свою главенствующую позицию в праве вероучения. Арианство было языческим до мозга костей, и потому его охотно приняли германские племена. И в результате начались большие войны. Римскому императору Юстиниану пришлось сражаться с армиями вандалов в Северной Африке и остготов в Италии, а также вести кампанию против королевства вестготов в Испании, потому что там продолжали придерживаться еретической точки зрения. И кто в это время в Египте являлся достаточно влиятельным для борьбы с ересью Отцом церкви?
— Святой Антоний, — сказал Джо, его голова пошла кругом.
— Святой Антоний, — повторил Лиффи в трансе. — Тот самый святой Антоний, который удалился в египетскую пустыню и стал основателем монашества. И всё это происходило в четвёртом веке после Христа. И сейчас не четвёртый век, а двадцатый. Так что, скажите на милость, делает сегодня Уотли, связывая гитлеровские армии с Арианской полемикой? Да разве нацистское безумие может быть связано с А — р — и — а — н — е? Разве полторы тысячи лет ничего не значат в истории человечества? Или ответ на это — просто пожатие плечами и грустный шёпот: «Не всегда, дитя моё».
Джо был ошеломлён. Некоторое время он просидел с мечущимся разумом, уставившись на Лиффи.
— Но на что вы намекаете? — наконец спросил он. — Что всё это значит?
— Я не могу объять необъятное, — сказал Лиффи, — Итак, мой вывод: мне кажется, что Уотли вместе со святым Антонием и своей тайной армией монахов ведёт кампанию против германских племён еретиков, ведь нацисты XX-го века такие же варвары, как вандалы и остготы и вестготы века четвёртого.