— Я думаю, командир, — ответил разведчик.
— Давайте ваше предложение.
— Я думаю, командир, — повторил Журба, — что, если мы будем действовать так, как предлагают мои товарищи, ни у вас, ни у нас ничего не получится. Немцы не дураки и наверняка уже поняли, с кем имеют дело. И в самое ближайшее время в этом лесу начнется большой бенц. Я предлагаю взять на абордаж ту радиолу на колесах, которая не торопясь разъезжает по дорогам и все прослушивает.
— Пеленгатор?
— Совершенно верно, командир, — подтвердил Журба. — Возьмем ее и сразу убьем трех зайцев.
Предложение было настолько неожиданным, что сразу никто не нашелся, что ответить. А Журба продолжал свою мысль:
.— Во-первых: у нас будет «язык>, а может, и два. Во-вторых: мы приобретаем связь. И в-третьих: мы опять сядем на колеса.
Предложение было заманчивым: они смогут заполучить рацию, а стало быть, и установить связь со своими.
Конечно, разведчики не знали ни позывных, ни рабочих волн, не было у них и кодовых таблиц, так как они совершенно не рассчитывали на радиосвязь. Но предупредить своих открытым текстом о том, что немцы подтянули свежий танковый корпус и готовят мощный удар нам во фланг, они смогут. Какая-нибудь из наших дежурных радиостанций их услышит. Конечно, их услышат и немцы. Но что они успеют сделать за эти час-полтора, оставшиеся до рассвета? Корпус — не взвод и не рота. Его за такой короткий срок не передвинешь на новое место. А рассветет, и за него возьмется наша авиация — и фронтовая и дальняя… Немцы мгновенно засекут их координаты и тотчас же перекроют все дороги, прочешут зону вдоль и поперек, и им вряд ли удастся отсюда выбраться. Но эта мысль промелькнула в сознании Надежды как-то стороной, потому что не о себе и даже не о своих подчиненных она думала в эти минуты.
— Будем брать пеленгатор, — окончательно решила Надежда. — Удастся без шума — хорошо. Не удастся — все равно: нам нужна рация. Поэтому никакой стрельбы по машине и оборудованию. И никаких, естественно, гранат.
— План есть? — спросил Раммо.
— Предлагаю такой, — продолжала Надежда. — Останавливать машину я буду одна. Вы же до поры прячетесь в кусты. Немцы увидят на дороге офицера, тем более женщину, — остановятся. Открою дверцу кабины и заговорю со старшим. Попытаюсь под каким-нибудь предлогом вытащить его из кабины на дорогу. Не получится— застрелю на месте. Это сигнал вступать в действие вам. Вы, Птахин, берете на себя водителя. Раммо и Журба должны обезвредить остальной экипаж. Вы же Обеспечиваете и захват «языка». Еще раз повторяю, вся аппаратура должна оставаться в полной сохранности. Вопросы есть?
— Немцы из пеленгатора видели вас на подводе? — спросил Пталин.
Надежда задумалась:
— Во всяком случае, разглядеть не могли. Темно было. Да и закрылась я брезентом на всякий случай.
— Тогда может получиться, — сказал Птахин.
— Еще вопросы есть?
— Сколько человек может оказаться в кузове? — спросил Раммо.
— Не более четырех, — подсчитала. Надежда.
— Мы готовы, командир, — за всех ответил Журба. Начался дождь. Ударили по ветвям крупные капли, лес монотонно зашумел, и рассвет, вот-вот собиравшийся расплыться на полнеба, вдруг, словно вспугнутая птица, пропал за мутной кисеей. На четверых у них был только один плащ, у Журбы. Он сорвал с него погоны обер-ефрейтора и накинул его на плечи Надежде. Надежда в таком виде и пошла к дороге. Но из кустов не вышла и затаилась у самой обочины. Трудно было предугадать, кто на дороге появится раньше — мотоциклисты, разыскивающие их, или пеленгатор. Определить это заранее на слух практически тоже было сейчас невозможно. Шел дождь, барабанил по листьям, по лужам, мягко плескался о кору деревьев. И все же Надежда услышала сквозь шум падающей воды нудный, словно тянущий за душу вой мотора. Она вышла из кустов и, плотно запахнув полы плаща, направилась навстречу машине. Надежда остановилась и подняла руку. Пеленгатор тоже остановился. Вернее, лишь притормозил. Но уже в следующий момент снова решительно двинулся вперед. Дождь заливал лобовое стекло кабины. Однако стеклоочистители пеленгатора работали на полную мощность, и Надежда рассмотрела, как говорил что-то в микрофон сидевший рядом с водителем толстяк, как вытянулось лицо худощавого водителя, когда он повел машину прямо на стоявшего на дороге человека. Очевидно, они хотели попугать ее, чтобы она освободила дорогу. Но она не только не вернулась на обочину, а решительно сбросила с одного плеча плащ, чтобы показать офицерский погон, выхватила из кобуры пистолет и наставила его прямо на сидевших в кабине. Машина встала как вкопанная. А толстяк, теперь она уже слышала его голос, прокричал в-микрофон:
— Она требует остановки, герр гауптман. Сейчас я все выясню!
Толстяк открыл дверцу кабины и вывалился на дорогу.
— Герр гауптман Кюблер желает знать, что это значит, герр обер-лейтенант, — возмущенно проговорил он.
— Фельдполиция имеет право… — начало было Надежда.
Но толстяк перебил ее: — Мы подчиняемся только зондерштабу Р,
— Пригласите гауптмана Кюблера сюда, — поглядывая на металлический кузов машины, потребовала Надежда.
Толстяк с погонами обер-фельдфебеля, не выпуская из рук микрофон, с помощью которого он общался со своим начальником, не собирался, однако, сдаваться,
— Вы ответите перед абвером! — пригрозил он.
— А вы перед штандартенфюрером Штумпфом, — сердито парировала Надежда. — И живо ко мне гауптмана!
Кюблер, очевидно, слышал весь этот разговор, потому что внутри кузова что-то щелкнуло, потом послышался удар чего-то металлического, оказалось, что это опустилась лестница, а потом и сам Кюблер, высокий, худощавый и сутулый, с длинными, как у гориллы, руками, спустился по этой лестнице из кузова на дорогу. В тот же момент сзади к нему подскочил Раммо и ударил его ножом. Кюблер рухнул на землю. А на лестницу вскочил Журба и, подняв автомат, скомандовал:
— Прекратить работу! Руки вверх!
Потом внутри кузова прозвучала короткая очередь. Надежда воспользовалась этим и выстрелом в упор уложила толстяка. А Птахин молниеносно распахнул дверцу кабины и с такой силой рванул на себя водителя, что тот буквально вылетел из-за руля. В следующий момент, Птахин оглушил его рукояткой пистолета.
К Надежде подбежал Раммо, доложил:
— Ваше приказание выполнено. Двоих пришлось убрать, аппаратура цела, радист взят в плен.
— Убитых немедленно в машину, проверьте, чтоб не осталось никаких следов, через минуту мы уезжаем, — приказала Надежда. — Вы поедете в кабине вместе с Птахиным.
Оставив Раммо возиться с Кюблером, обер-фельдфебелем и водителем, Надежда поднялась в кузов пеленгатора. На полу кузова валялись двое убитых. Радист с поднятыми руками ошалело смотрел на Журбу.
— Помогите Раммо. Мы не можем тут задерживаться ни на минуту, — сказала Надежда и села напротив радиста. Журба спрыгнул на дорогу, а Надежда начала допрос. Когда и остальных убитых закинули в кузов, Журба пристроился у передатчика, а Раммо сел в кабину и машина двинулась по дороге дальше. Надежда знала уже о многом. Радист без колебаний отвечал на все ее вопросы. Лишь изредка в его ответах наступали пауэы. Он подбирал слова. Но, бросив беглый взгляд на тех, кто валялся на полу, тут же снова открывал рот. Да, они служат в абвере. Да, в зоне работают две машины. Между ними постоянная радиосвязь. Такая же связь с зондерштабом. Конечно, он отлично понимает, что попал в плен к русским. Но он очень хочет жить. Потому что войне скоро конец и Гитлеру капут, — четко отвечал радист.
— Как часто вы входите в связь? — продолжала допрос Надежда.
— У нас имеется строгий график. За его выполнением следят в отделе зондерштаба.
— Где этот график?
— Вот, — указал радист на замысловатую, хотя и аккуратно расчерченную таблицу, лежавшую перед ним.
Надежда окинула график взглядом, поняла, что сразу в нем не разобраться, и продолжала допрос:
— Что вы обязаны передавать партнеру?
— Обязаны послать в эфир очередной пароль. И получить ответ.
— Зачем это нужно?
— Мы тем самым обозначаем свое местонахождение. В зондерштабе тоже должны это знать. Кроме того, это обеспечивает более четкую работу.
— Когда вы связывались последний раз?
— Буквально за несколько минут до всего этого, — сказал радист и снова со страхом посмотрел на пол.
— Когда должен быть очередной сеанс?
Радист перевел взгляд на график, потом на часы:
— Через сорок три минуты.
Надежда заметила время. За сорок три минуты можно было отъехать далеко. Но куда? В каком направлении? Это надо было знать точно и решать немедленно. Но еще до этого надо было развернуться и двинуться в обратном направлении. Потому что впереди их ждал тупик: проволочный забор, где-то недалеко за ним погрузочная площадка, а еще раньше очередной пост эсэсовцев, появляться на глаза которым им было совершенно ни к чему.
Надежда взяла микрофон, обеспечивавший связь с кабиной, и сказала Раммо:
— Артур, разворачивайся и не спеша поезжайте обратно. И слушай допрос дальше.
Машина качнулась и тронулась с места. А Надежда, не теряя ни минуты драгоценного времени, возобновила допрос.
— Какой дорогой можно выехать из зоны? — спросила она.
— Только на север, — ответил радист.
— Почему?
— Там нет специализированной охраны. Там только части вермахта.
— Как выехать на эту дорогу?
— Примерно через километр отсюда будет развилка. На ней пост. От него влево.
— Что за пост?
— Эсэс.
— Много?
— Три человека.
— Они вас проверяют?
— Обычно нет.
Надежда поднесла микрофон ко рту:
— Все слышал, Артур?
— Все, — послышался ответ из кабины.
— Все запомнил? — Все.
— Будем уходить по этому маршруту. Другого выхода у нас нет. И дальше слушай!
— Так что же в зоне? Что вы тут охраняете? Куда ведет эта ветка? И что вы по ней возите? — снова спросила радиста Надежда.
— Командир, рация к работе готова. Я могу выходить на связь, — доложил Журба.
— Хорошо. Сейчас я составлю донесение, — сказала Надежда и обернулась к пленному. — Я слушаю.
Глава 16
Разведчиков ждали. И поскольку никто точно не знал, где они будут переходить фронт, были предупреждены все части, боевое охранение, секреты. В подразделениях, занимавших позиции на переднем крае, были выделены специальные наблюдатели за нейтральной полосой. Полковник Супрун побывал уже в нескольких полках первого эшелона. Вернувшаяся накануне группа Ерохина доставила долгожданного «языка». Супрун сам допрашивал его. Пленный регулировщик дал много ценных сведений, Но все они касались лишь района, примыкавшего к лесу «Глухому» с севера. Туда в последнее время увеличился приток войск противника. Перебрасывалась живая сила, подбрасывалась техника. Регулировщик называл конкретно номера частей, проходивших через их пост, указывал время и даже в некоторых случаях места, куда они двигались. Но на все вопросы об обстановке в лесу «Глухом» и его особой зоне он упорно повторял одно и то же: ему ничего об этом не известно. Им говорили лишь, что там хозяйничают эсэсовцы, и всем остальным туда просто запрещается совать нос.
Не верить регулировщику было нельзя. Но Супруну от этого было не легче. Надеяться оставалось только на группу Спирина. А от нее до сих пор не поступало никаких сообщений.
Время перевалило за полночь. И вдруг на участке соседнего полка, в котором только что был Супрун, началась интенсивная стрельба. Сначала огонь открыли немцы, и было даже похоже, что они собрались провести разведку боем. Потому что в ответ ударили наша артиллерия и пулеметы. Но вскоре стрельба мало-помалу начала стихать, а Супруна вызвал на связь начальник разведки соседнего полка майор Зорин и доложил, что полчаса назад в расположение своей части вернулся из-за линии фронта старшина Коржиков. Что он доставил донесение от капитана Спирина, а также сообщил ряд важных сведений устно. Что сам Коржиков при преодолений нейтральной зоны был смертельно ранен осколком и в настоящий момент уже скончался.
— Я сейчас же выезжаю к вам, — ответил Супрун, искренне расстроившись по поводу гибели старшины, очень опытного и уважаемого им разведчика Павла Ерофеевича Коржикова.
Ознакомившись спустя-некоторое время с донесением Спирина и выслушав то, что Коржиков просил ему передать на словах, Супрун понял, что, хотя доставленные старшиной сведения и очень валены, они неполны. Никаких данных о дислокации войск противника в особой зоне леса «Глухого» в них не было. Что-то в группе случилось, и, очевидно, это помешало разведчикам выполнить задание до конца.
— С рассветом Супруна снова вызвали на связь. На этот раз докладывал начальник разведки соединения полковника Максимова. Он сообщил, что его разведчики по ошибке захватили в качестве «языка» и доставили в свою часть старшего сержанта Бритикова.
Супрун опешил. Такого в его практике еще не было. Однако разбираться в случившемся он не стал.
— Немедленно доставьте старшего сержанта Бритикова ко мне в отдел! И помните, если с ним еще что-нибудь случится, ответите головой.
— Понял, товарищ «девятнадцатый», — ответил начальник разведки.
Супрун не теряя времени выехал к себе в отдел. Помимо всего прочего он надеялся узнать от Бритикова и о том, что стало с группой и со Спириным.
Бритикова перетащили через линию фронта километpax в двадцати от того места, где пересекал ее Коржиков. Как могло случиться, что они настолько разошлись, Супрун понять не мог. Он спешил. Надеялся в отделе получить ответ на все интересующие его вопросы и разрешить все загадки. Но там, на месте, столкнулся лишь с новыми, еще более сложными. Едва он поднялся к себе в отдел, как получил из рук своего заместителя подполковника Осипова несколько донесений. В них сообщалось, что только что дежурная радиостанция такой-то (в каждом донесении указывался свой номер) части приняла переданную открытым текстом радиограмму следующего содержания (текст радиограммы приводился дословно): «Зинчик, муха моя, — говорю я, твой Костик. (Это обращение повторялось несколько раз.) Запиши все очень точно и передай кому следует. В квадратах 16X22, 16X24, 18X22, 18X24, 18x26 карта немецкая лист У— 41—125, масштаба 1:100 000, выпуска 1940 года сосредотачивается прибывший из-под Кельна танковый корпус генерал-лейтенанта Вюнненберга. Части корпуса начали прибывать в Панки вчера в двадцать три тридцать и своим ходом движутся в район сосредоточения.
В лесу «Глухом» войск противника нет. Лес подготовлен к затоплению в момент занятия его советскими войсками. Вода для затопления сдерживается дамбами х 28355 у 18780, х 30425 у 15610. Дамбы подготовлены к взрыву.
В особой зоне леса «Глухого» от развилки квадрат 32 X16 В по дну рва до холмов 34Х14 А проложена железнодорожная ветка. В холмах 32X16 а, б, г подземные склады боеприпасов группы армий. В настоящий момент склады эвакуируются через развилку и станцию Панки».
Текст радиограммы передавался несколько раз в течение десяти минут.
Все донесения были похожи одно на другое. И только одно, поступившее из полка, в котором воевал Журба, имело дополнение. В нем сообщалось о том, что радистка роты связи младший сержант Зинаида Мухина узнала голос своего сослуживца ефрейтора Константина Журбы.
Данные были обработаны. На их основании было составлено подробное разведдонесение и доложено начальнику штаба. Генерал Фомин отдал ряд распоряжений. На основании их уже в десятом часу утра воздушная разведка подтвердила сведения о сосредоточении техники противника, и в первую очередь танков, в квадратах, указанных в разведдонесении. А уже через час по местам сосредоточения были нанесены мощные удары нашей авиации и дальнобойной артиллерии.
Вскоре более тщательная и уже целенаправленная воздушная разведка обнаружила и хорошо замаскированную железнодорожную ветку, проходившую в особой зоне. К исходу дня ее также накрыла наша авиация. А спустя примерно еще сутки Фомин сам вызвал Супруна.
— Что слышно о группе Спирина? — спросил он. Супрун вздохнул:
— Молчат, товарищ генерал.
— Ну вот на, почитай, — сказал Фомин и передал Супруну шифровку штаба фронта. В шифровке приводилось донесение командира партизанской бригады имени Кирова. Комбриг информировал командование советских войск о том, что накануне в расположение бригады вышли капитан Н. П. Мороз, старший сержант А. Раммо, младший сержант Т. Ф. Птахин и ефрейтор К. В. Журба. Ими также доставлен пленный радист особого подразделения связи абвера Зигмунт Штофф. Далее слово в слово передавалось уже известное донесение разведчиков.