«Истеричка, — подумал Супрун и решил не обращать внимания на эту реплику. — Наглая истеричка!»
— Почему же вы тогда не оказали никакого сопротивления, когда вас брали в плен? — спросил Супрун.
Пленная не ответила.
— А я знаю почему, — наступал на нее Супрун. Пленная не издала ни звука.
— Потому что вы испугались, как бы наши разведчики не свернули вам шею! Или, может быть, я ошибаюсь?
Обер-лейтенант не ответила и на это. Только желтоватые щеки ее заметно побледнели.
— А теперь вы осмелели. Вы же отлично знаете, что здесь не гестапо, и никто ничего делать с вами не собирается. И вы решили сыграть в молчанку. Так? — Супрун даже слегка улыбнулся. — Но только учтите, отвечать вам придется все равно: или перед советским судом, или перед судом немецкого народа. Уведите ее. Пусть на досуге поразмыслит о том, что разговор еще не окончен. И многое для нее будет зависеть от того, насколько в дальнейшем ока будет искренна в своих показаниях. Гестаповку увели.
— Я встречала таких в Берлине, — сказала Мороз. — Чтобы выслужиться перед нацистами, они готовы были на все.
— Можно предполагать, что и эта никого не щадила на допросах, — сказал Спирин.
— Черт с ней. Время придет — свое получит. Отправляйте их обоих в штаб фронта. А нам позарез нужен регулировщик, — Супрун провел ребром ладони по горлу. Он хотел сказать что-то еще, но в это время Сосновский доложил, что Супруна срочно вызывает начальник штаба генерал Фомин.
Супрун забрал протоколы допроса, сунул их в планшетку и вышел из отдела. «Как пить дать сейчас потребует решение, — подумал он. — А его нет! Пока нет! И точка!» Так оно и случилось.
Едва Супрун вошел в кабинет начальника штаба, Фомин тотчас же оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на начальника разведотдела, будто тот ворвался к нему совершенно неожиданно или явился бог ведает в каком виде. Но Супрун отлично знал манеру начальника штаба и нисколько не удивился этому взгляду. Как ни в чем не бывало он четко доложил:
— По вашему приказанию прибыл.
— Вижу, — сказал Фомин. — Так что?
— Нету еще решения, товарищ генерал, — честно признался Супрун.
— Когда же оно будет? — спросил Фомин.
Супрун доложил все, что ему стало известно о группе Ерохина. Фомин слушал не перебивая и не задавая вопросов. Только раз или два взглянул на лежавшую перед ним карту.
— Допрошу регулировщика, и, уверен, решение появится, — ответил Супрун.
— Нет, — невозмутимо покачал головой начальник штаба.
— Отчего же, товарищ генерал? — удивился Супрун.
— Оттого, товарищ начальник разведки, что беретесь вы за это дело не с той, мне кажется стороны. Это раз. А во-вторых, Ерохин вернется сегодня ночью. А вы, в таком случае, пойдете на задание только завтра. Значит, потеряете еще два дня. Не надо никого ждать, товарищ полковник.
Супрун ничего не ответил. Стоял, думал. А Фомин продолжал:
— Никаких особых, гарантирующих очередной группе полный успех сведений и данных вам Ерохин не принесет. Их, очевидно, просто не существует. Высокой бдительности врага вы, товарищ полковник, должны противопоставить всю изобретательность своего ума, всю хитрость. Короче говоря, придумать надо что-то такое, чего противник совершенно не предусмотрел. Я слушал вас и убеждался в том, что немцы хоть и сильно охраняют особую зону, но охраняют ее от обычных, так сказать, приемов нашей разведки. От обычных, повторяю я. И это уже ключ! Так что идите, товарищ полковник, и думайте. Крепко думайте.
Супрун не обиделся за эту лекцию. Фомин многие годы до войны был преподавателем тактики в Академии имени Фрунзе. Ходили слухи, что командующий в начале тридцатых годов учился у него премудростям этой науки. И выучился, как видно, неплохо.
Вернувшись к себе, Супрун устроил небольшое совещание. И всем поставил одну-единственную задачу: как на сей раз обмануть немцев. На решение ее дал два часа и ушел в рощу. Сел на сваленное дерево и, ероша пятерней волосы на затылке, задумался. Проклятые полицаи не дали никаких дополнительных сведений. Это было очень обидно. Потому что хоть никто и не рассчитывал, что они попадут в руки наших разведчиков, знать тем не менее они могли многое. И все же кое-какие интересные и немаловажные данные от них получить удалось. Супрун, как опытный разведчик, пока скорее чувствовал это, чем знал точно. И потому снова и снова возвращался мысленно к допросу капитана. «Им было приказано прибыть в Гривны. Но их туда не пустили и направили в Марино, — повторял он. — Но туда они тоже не попали… Значит, ни там, ни тут их никто не видел… Но всем известно, что они где-то едут… Значит, если бы они вдруг появились там снова и их бы кто-нибудь встретил, ни у кого никаких особых подозрений это не вызвало бы, гак как в лицо их никто не знает. А раз так, то почему бы не использовать это в своих интересах.
Возможно, это и будет тот вариант, найти который требовал Фомин? А если да, то и времени терять не придется. Все можно будет сделать оперативно: вывести группу Ерохина и забросить тех, кто пойдет в особую зону! Надо только действовать! Действовать, не теряя ни минуты!»
Вот теперь действительно у генерала Фомина были основания посмотреть на начальника разведотдела с удивлением. Тот влетел к нему, как снаряд, и, не дожидаясь никаких разрешений, громко объявил, что у него «есть план!». Фомин понял, что полковник и на самом деле пришел с чем-то важным, и кивком головы и взглядом усадил его на стул рядом с собой. А когда все выслушал, пожал Супруну руку и сказал:
— Действуйте. Моя полная поддержка вам обеспечена.
От Фомина Супрун почти бегом направился в отдел. И едва открыл дверь, с порога спросил:
— Где полицаи? Где они?
Никогда не видевший своего начальника таким возбужденным, дежурный Сосновский со всех ног бросился ему навстречу.
— По вашему приказанию час назад отправлены на сборный пункт! — доложил он.
— Вернуть!
— Как? — растерялся Сосновский.
— Как хотите. Немедленно поезжайте за ними вдогонку! Звоните туда по телефону! Но чтобы они как можно скорее были здесь! — Супрун обвел взглядом подчиненных и уже тише объявил: — У меня есть план, товарищи…
Глава 3
Было темно, насколько могла быть темной короткая летняя ночь. Трещали кузнечики. С ласковым шорохом осыпался со стенок окопа песок. Разведчики шли молча, друг за другом, стараясь не высовываться над бруствером. Нейтральная полоса между позициями нашей и немецкой обороны была неширокой. Время от времени со стороны немцев над ней взлетали одновременно по две и даже по три ракеты. Их яркий холодный свет доходил и до наших позиций. И мог осветить двигающихся в траншее людей. У поворота траншеи разведчики остановились и опустились на дно. Стоять остались лишь Супрун и Коржиков.
— Вокурат тут, товарищ полковник, — шепотом сказал Коржиков и указал пальцем в сторону темнеющегося леса. — До прохода низиной поползем, а там через этот лес и в болото.
— Не собьешься, старшина? — также шепотом спросил Супрун.
— С завязанными глазами найду. Только что ходил.
— Ну, хорошо, — кивнул Супрун и тоже опустился на дно траншеи. Перед ним была группа, которой предстояло выполнить задание командующего и которую сколотили буквально в один день. Труднее всего оказалось подобрать людей, отлично знающих немецкий язык. Но, в конце концов, их нашли. Возглавил группу капитан Спирин. Его заместителем стала Надежда Мороз. Рядом с ней сидел на корточках старший сержант Артур Раммо, высокий блондин, эстонец по национальности, танкист по профессии. Он родился в Ревеле. Превосходно говорил и писал по-немецки. С первых дней войны воевал в разведбате, сначала наводчиком, потом командиром танка. Супрун знал его хорошо. Только в этом году дважды подписывал на него представления к наградам. Левее Раммо сидел младший сержант Птахин, переводчик разведроты одного из полков армии. Птахин не раз ходил в тыл к немцам, был сообразителен, отлично разбирался в минах. В группу вошел также ефрейтор Константин Журба, одессит, до войны радист пассажирского теплохода. Войну он встретил на подходе к родному порту. Теплоход был атакован немецкими самолетами и затоплен. Журба держал связь с берегом до последней возможности. Судно покинул вместе с капитаном, когда оно уже уходило под воду. Свое место в шлюпке уступил пожилому пассажиру. А сам добирался до берега на обломке надстройки, сброшенном с палубы в море взрывом бомбы. Замыкал группу дюжий разведчик старший сержант Бритиков, человек немногословный и решительный. В юные годы он жил среди немцев-колонистов.
На этих шестерых возлагалось основное задание: пробраться в особую зону леса «Глухого». Их действия обеспечивали еще пять человек. Трое из них были сейчас здесь. Двое — давно уже ушли вперед и проверяли проход в минном поле перед передним краем немцев. Обеспечивающие помимо этой задачи, если потребуется, должны были и прикрыть основную группу огнем, и в любой момент помочь ей связаться со своими, и выполнить еще целый ряд заданий в ее интересах. Из этой пятерки Супрун кроме Коржикова знал только одного сержанта Филиппова. Уже немолодой, коренастый и очень спокойный Филиппов два года воевал снайпером. Довел свой боевой счет почти до сотни. Неожиданно попросился в разведку. И скоро к трем боевым орденам у него на груди прибавился четвертый.
Кроме того, в траншее был еще связист с аппаратом.
Было условлено, что Ерохин пойдет через линию фронта ровно в час ночи. Если противник его обнаружит и придется вступить в бой, капитан вызовет огонь нашей артиллерии. Артналет прикроет разведчиков.
Если же Ерохин вернется не замеченный немцами и все обойдется благополучно, артналет для отвлечения внимания противника проведут по другому участку и уже по команде Супруна. Однако было уже два часа…
Неожиданно наверху, за бруствером послышался шорох. Коржиков вполголоса кого-то окликнул, запросил пропуск. Ему ответили также приглушенным голосом, и в окоп спрыгнул один из тех, кто проверял проход в минном поле немцев. Доклад был его короток:
— Полный порядок, товарищ полковник.
— Хорошо, — Супрун взглянул на часы. — Телефонист, передавайте «Гром!».
Прощались молча. Супрун каждому пожал руку. Когда дошла очередь до Коржикова, сказал:
— Очень на тебя надеюсь, Павел Ерофеич. Очень…
— Не оплошаем, товарищ полковник, — ответил старшина и ловко перемахнул через бруствер.
И Спирину он тоже напомнил:
— Запасной вариант имей в виду.
Группа растворилась в темноте. А Супрун еще долго смотрел им вслед и прислушивался к тому, что делалось вокруг. С началом нашего артналета осветительных ракет над передним краем немцев заметно прибавилось. И в основном на том участке, по которому била наша артиллерия. Это означало, что немцы, постоянно опасаясь теперь неожиданных наших ударов, и на этот раз испугались быть застигнутыми врасплох и усилили наблюдение за местностью.
Артналет оборвался так же неожиданно, как и начался. Супрун знал: вернулись за наш передний край имитировавшие разведку боем наши танки. Умолкли отвечавшие им огневые точки врага. А в том направлении, в каком ушла, а точнее сказать уползла, группа Спирина, все было тихо. Прошло еще с полчаса. Супрун заметил время и сказал командиру батальона, на участке которого группа переходила фронт:
— Похоже, что прошли.
— Похоже, товарищ полковник, — согласился комбат.
— Наблюдайте дальше, — сказал Супрун. — И в случае чего поддержите и прикройте самым надежным образом.
— Будет сделано, товарищ полковник, — ответил комбат.
Глава 4
До прохода ползли мокрой, болотистой луговиной. Наши танки здесь явно пройти не могли. И немцы, зная это, чувствовали себя на этом участке относительно спокойно. Прикрыли выход с луговины минным полем, установили спираль на кольях, проволочные ежи, наблюдателей. Но сплошной линии траншей не рыли. Считали, что луговина надежно простреливается и артиллерийским и пулеметным огнем с флангов. У прохода группу поджидал второй сапер. Время от времени он тихо и монотонно поквакивал. На этот-то сигнал группа и выползла как на ориентир. Проход был узким. Ползли плотно. Промокли. Но через мины пробрались благополучно. Спираль оказалась препятствием более трудным. Саперы не учли, что у каждого разведчика из группы Спирина было по большому мешку с трофейным обмундированием. И простригли ножницами недостаточно широкие лазы. Теперь мешки то и дело задевали за концы проволоки, и разведчикам всякий раз при этом приходилось останавливаться, отцепляться. Так что когда и это препятствие осталось позади, Коржиков с укоризной прошептал:
— Ну и прогрызли проходец, короеды проклятые. Разве так надо было?
Саперы и сами понимали, что малость не рассчитали, и виновато помалкивали.
За проволокой минут пять отдыхали. А больше слушали ночь. Не считая стрельбы на всякий случай, в заранее пристрелянных секторах, все было тихо. А время уже поджимало. Спирин подтолкнул в плечо лежавшего рядом с ним Коржикова. Тот понял приказ командира и быстро и бесшумно, как ящерица, пополз дальше. Скоро стрельба стала слышаться уже сзади. Это означало, что передний край немцев остался позади. Зашли в лес. Теперь надо было как можно скорее уйти глубже в тыл. Коржиков в этих местах уже бывал. И сейчас, несмотря на предутреннюю темноту, ориентировался почти безошибочно.
— Болото сейчас будет. Нам бы только в болото залезть… а там разве только что черти нас достанут, — шептал он время от времени Спирину. И группа послушно прибавляла шаг. А потом лезла по страшной трясине. Но уходила все дальше и дальше от линии фронта, в район, где три дня назад на лесной дороге были взяты в плен полицаи.
С немцами встречались неоднократно. Наблюдали из кустов их движущиеся колонны. Дважды, замерев, пропускали мимо себя их патрули. Пережидали, когда протянут новую нитку кабеля их связисты. Слышали негромкую мелодию губной гармошки, доносившуюся из открытой двери блиндажа.
Слышали со всех сторон шум техники: гул танков, лязг гусениц, вой автомобильных двигателей. По всему было видно, противник, прикрываясь ночной темнотой, совершает какие-то маневры, подтягивает резервы, перегруппировывает силы, подвозит боеприпасы. Уже все это представляло немалую ценность как разведданные. Но у группы было другое задание. И Спирин спешил добраться затемно до пункта назначения.
В густом орешнике Коржиков остановился.
— Это и есть место, которое нам нужно, — шепотом доложил он Спирину.
Спирин знаком подал команду «садись». Разведчики расположились в кустах.
— Метров двести впереди дорога будет, На ней мы их как раз взяли, — продолжал Коржиков,
— А где лошади? — спросил Спирин,
— Это отсюда на солнце, с километр, — указал рукой в сторону рассвета Коржиков.
— Найдешь?
— Если целы — найду. — Ну что ж, иди.
Коржиков взял с собой разведчика из группы обеспечения, и они ушли навстречу восходящему солнцу. А Спирин снял с плеча вещмешок и отошел в чащу. Вся его группа сделала то же. Прошло несколько минут, и на пятачке крохотного, свободного от кустов пространства разведчики собрались снова. Но уже в немецкой форме. Все на них с ног и до головы было теперь чужое, непривычное и ненавистное. И сапоги с подковами, и бриджи, и кители, и ремни, и портупеи, и пилотки, и, конечно, оружие.
Одежду, в которой переходили линию фронта, разведчики изрезали на лоскутья и закопали в землю.
Примерно через час вернулись Коржиков с напарником. Уже по одному их виду было ясно, что лошадей они не нашли.
— Следы нашли. А кто коней увел, убей — не разберешь. В одном месте, правда, остался на глине след босой ноги, вроде как пацана, но ведь утверждать не станешь, — докладывал Спирину Коржиков.
— Но и мы пешком дальше двигаться не можем, — хмуро заметил Спирин. — Повторить надо все, до самых мелочей.
— Будут кони, — заверил Коржиков. — Стемнеет — добудем.
— Нет у нас столько времени, — ответил Спирин и развернул трофейную карту.
Неподалеку от того места, где они остановились, лежали две деревни.
— Были в этих деревнях? — спросил Спирин.
— Заглядывали. Которая побольше — та прямо за лесом. Вторая — за полем. Хотя маленькая побогаче будет. Дома получше, — доложил Коржиков.
— Немцы в них есть?
— Тогда не было.
— Показывай дорогу в маленькую, — распорядился Спирин. — Ждать некогда.
Группа двинулась через лес. У опушки Спирин остановил разведчиков, а сам с Коржиковым подошел еще ближе к ее краю. Перед ними раскинулось поле. А за ним, действительно, стояло десятка полтора дворов. Послушали. Из деревни не доносилось ни единого звука. И если бы не сизые дымки над крышами, можно было бы подумать, что деревня пуста.
— Полицаи могли через нее проезжать? — спросил Спирин.
Коржиков задумался.