— Почему же вас не предупредили, что эта дорога опасна?
— На перекрестке нет никакого поста. И вообще тут нет никакого порядка, — ответил розовощекий и довольным тоном добавил: — Ну, ничего. Господин генерал умеет наводить порядки.
— Очень кстати, — кивнул Бритиков и покосился на фляжку розовощекого. — Дай глоток.
— С удовольствием. Кофе эрзац, на сахарине, но зато совсем свежий, — услужливо протянул фляжку розовощекий.
Бритиков взболтал содержимое, приложился к горлышку и уже не отрывался от него до тех пор, пока фляжка не опустела. Потом он попросил закурить и так же стремительно, одну за другой выкурил две отвратительного привкуса сигареты. Розовощекий с сочувствием смотрел на Бритикова, ругал партизан и уверял его, что теперь, очень скоро, все изменится к лучшему. Бритикову очень хотелось съездить ему по челюсти. Но сделать это он, естественно, в данной обстановке не мог и думал сейчас о том, что капитана Спирина, очевидно, уже переправили через озеро, что над лесом уже сгущаются сумерки и что ночь — верная помощница разведчиков — непременно должна помочь им и на этот раз. Думал о том, что теперь и он сам никак не может не вернуться к своим. Потому что собрал такие важные сведения, которые, кроме него, не известны никому. И от того, сумеет ли он передать их своим, возможно, будет зависеть исход очень серьезной операции. Бритиков воевал с первых дней войны и отлично знал, что значит неожиданно ввести в сражение на фланге, на котором этого никто не ждет, свежий танковый корпус. Мысли были короткие, быстрые, как молнии. Они высвечивались и гасли; чтобы уступить место новым. Но чем дальше увозил его загруженный офицерским и генеральским барахлом «бюссинг» от карателей, тем настойчивей сверлила его мозг мысль: а что же дальше делать? Он не знал или, вернее, знал очень приблизительно, где он находится и куда его везут. Но совсем не представлял, как из этих мест выбираться к фронту. «Карта нужна! Карта! — решил он наконец. — Но где ее взять?» Однако ему повезло и на сей раз.
Грузовик неожиданно резко затормозил и остановился. Но двигатель его работал, и потому фельдфебель крикнул из кабины:
— Это и есть перекресток! Мы едем дальше! Бритиков высунулся из-под тента. Сумерки были уже густыми. На перекрестке не было ни души.
— Подожди, — сказал Бритиков. — Я покажу самый надежный путь.
— Очень хорошо! — обрадовался фельдфебель. — У меня есть карта.
— Вот и давай ее сюда, — спокойно сказал Бритиков.
Он ожидал, что фельдфебель вылезет к нему из кабины. Но нахальный денщик и не думал покидать безопасного места. Он жестом пригласил Бритикова на подножку. А. когда тот просунул голову в кабину грузовика, показал ему карту и осветил ее фонариком. Бритиков сориентировался быстро. Нашел озеро, через которое должны были переправляться его товарищи, лес, по когорому только что бежал от карателей, дорогу и перекресток. Нашел он и Людцово, в которое так «стремился». На карте не было ни районов сосредоточения частей, ни обозначения занимаемых ими позиций. Очевидно, данной денщицкой или квартирьерской команде не положено было о них знать. Но был очерчен коричневым карандашом квадрат, в котором, по всей вероятности, размещался штаб корпуса. Это требовалось уточнить.
— Вы ехали сюда? — спросил Бритиков.
— Конечно, — последовал ответ фельдфебеля. Бритиков запомнил местоположение квадрата.
— А партизаны не только перерезали эту дорогу, — сказал он, — но, по нашим сведениям, держат под огнем и все — проселки западнее ее. Так что вам придется объехать поле и пробираться еще правее.
— О, мой бог! Когда же мы доберемся? — так и подпрыгнул на сиденье фельдфебель. — Генерал будет очень гневен!
Бритикову совершенно не хотелось, чтобы денщики-квартирьеры встретились где-нибудь в пути с карателями. Поэтому он повторил как можно строже:
— Ваш генерал не дождется вас вообще, если вы вздумаете срезать где-нибудь хоть полкилометра…
Бритиков говорил, а сам, не сводя с карты глаз, искал нужное ему направление.
К фронту от перекрестка вела та дорога, которая огибала озеро слева. Немецкого переднего края на карте не было. Но наш — был. До него оставалось километров пятнадцать…
— Поехали! Поехали! — затараторил фельдфебель.
— Дай мне фонарик, ведь я спас вам жизнь! — уже на ходу попросил Бритиков.
Фельдфебель без слов протянул ему фонарь и, как только Бритиков соскочил с подножки, лихорадочно закрутил ручку стеклоподъемника дверцы кабины.
Глава 11
Сумеречный лес казался неживым и черным. «Не зря его назвали «Глухим», — подумала Надежда. Они отъехали от поста с километр, и Надежда дала команду остановиться. Птахин и Журба подошли к ее повозке.
— Итак, мы находимся в особой зоне леса «Глухого». Можно считать, что первая и самая маленькая часть задания — выполнена, — сказала Надежда. — Осталось основное: узнать, что здесь скрывает враг, и сообщить об этом нашему командованию.
Надежда развернула карту и осветила ее маленьким карманным фонариком, принадлежавшим той, настоящей Штюбе, которая сейчас была уже в нашем тылу.
— Вот станция Панки, — указала Надежда на черный квадратик условного знака станции. — Вот Гривны, которые только что, кажется, неплохо обработала наша авиация. Перережем зону между ними, с юга на север.
Синий лучик фонарика погас.
— Двигаясь так, мы, во-первых, пересечем всю зону, — продолжала Надежда, — а во-вторых, это самый удобный путь для отхода к своим. По нашим данным, северная часть зоны, конкретно в районе озера, или охраняется лишь отдельными постами СС, или не охраняется совсем. Здесь, скорее всего, встретятся нам армейские воинские части…
— Тс-с!.. — прервал Надежду Журба. — Слышите? Все прислушались.
— Лес шумит, — уверенно определил после короткой паузы Птахин.
— При чем тут лес? — усмехнулся Журба.
— И по-моему, лес, — поддержал Птахина Артур.
— Не смешите наших лошадей. Посмотрите на их уши, — укоризненно проговорил Журба.
Лошади, действительно к чему-то прислушиваясь, прядали ушами.
— Я тоже ничего не слышу, — сказала Надежда.
— А я вам говорю, что где-то что-то гудит, — категорически заверил Журба. — И это точно не танк и не самолет.
На дороге снова воцарилась тишина.
— А ведь ветра-то нет, — заметила вдруг Надежда.
— Вот я и думаю себе: какой тут может быть лес, если кругом абсолютный штиль? — обрадовался Журба. — Слушайте, слушайте!
Теперь молчали долго. Птахин взял из повозки лопату, снял ее с черенка, уткнул черенок одним концом в землю, а на другой навалился ухом и долго слушал. Потом сказал:
— Он прав: земля гудит.
— Где? — спросила Надежда. Журба и Птахин указали на север.
— Это совпадает с намеченным нами маршрутом. Поехали, — сказала Надежда и обернулась к Журбе — Слух у вас прекрасный.
Повозки тронулись. Шум впереди, где-то за лесом, теперь уже слышался совершенно отчетливо. Он явно нарастал. И вдруг пропал, словно его и вовсе не было. Но Птахин снова применил свой «стетоскоп» и уверенно сказал:
— Гудит.
— Что же он, под землю провалился? — не поверил Раммо.
— Говорю тебе — гудит! — обозлился Птахин.
— Сзади тоже какой-то шум, — заметил Журба. Все обернулись назад и прислушались к тому, что доносилось сзади. Но этот шум оказался знакомым. Их догоняло несколько машин. Притом грузовики.
— Свернем? — глядя на Надежду, спросил Птахин.
— Прятаться — значит выдать себя, — сказала Надежда. — У нас выход один: мы — пост. Ставьте повозки на обочину.
Журба и Птахин повели коней с дороги, а Надежда й Артур остались на дороге. Скоро темноту леса прорезали узкие полосы света, пробивавшегося через светомаскировочные устройства автомобильных фар. Ехали три машины.
— Подойдешь к кабине. Увидишь эсэсовцев — представься: пост фельдполиции. Спроси, все ли в порядке на дороге, и пусть едут дальше. Если это армейское подразделение — посмотри звание командира. До капитана— ко мне. Старше капитана — доложи, я подойду сама.
— Ясно, — ответил Раммо и поправил на груди новенький автомат.
Как только машины приблизились метров на пятьдесят, Надежда, поменяв на фонарике стекло светофильтра, несколько раз мигнула красным светом. Машины остановились.
Раммо подошел к головному грузовику. В кузове машины плотными рядами сидели солдатье. То же было во второй и третьей машинах. Раммо удивило то, что у солдат не было видно оружия: ни винтовок, ни автоматов. Из кабины головной машины тем временем выскочил коротенький толстый лейтенант с двумя светлыми полосками на петлицах и визгливо заорал на Раммо:
— Какого черта расставились на каждом шагу? Я и так опаздываю!
Раммо не разглядел, были полоски на его петлицах и кант на погонах белыми или желтыми. Но они были светлыми. А это значило, что лейтенант либо пехотинец, либо связист. Поэтому Раммо спокойно предъявил ему свое удостоверение и доложил:
— Фельдполиция. Герр обер-лейтенант просит вас к себе.
С фельдполицией не хотел связываться никто. Коротенький лейтенант, взглянув на удостоверение, пробурчал что-то неразборчивое и сам побежал к старшему поста. Он обалдел, когда увидел перед собой женщину. Но, очевидно, время поджимало, и он остался верен порядку:
— Вы нарушаете график подачи рабочей силы! — выпалил он.
— Пароль? — не обращая внимания на его реплику, строго спросила Надежда.
— «Вечер», фрау.
— Не забывайтесь! — одернула его Надежда. — Куда следует колонна?
— Тут некуда следовать, кроме погрузочно-разгрузочной площадки. И вы должны знать, что я выполняю приказ начальника унтерирбишес гевельбе полковника Бромберга! — снова перешел на высокий тон лейтенант.
— Я слышала ваше негодование в адрес службы безопасности? — в противовес ему остужающе ледяным тог ном спросила Надежда. — Вы отдаете себе отчет?
— Герр обер-лейтенант! Но там, же подошел эшелон. Вы же знаете, чем мы тут все занимаемся! — продолжал верещать лейтенант. — Я начинаю сходить с ума! Проверяют люди СС. Проверяет фельдполиция. Перед площадкой еще один пост! А я еще должен снять людей с восстановительных работ и успеть прибыть на площадку а точно назначенное время. Но я же не могу разорваться!
— А я выполняю приказание оберст-лейтенанта Ри-херта. Что за команда? — оборвала коротышку Надежда и, чувствуя, что напала на жилу, продолжала педантично разрабатывать ее.
Фамилия всесильного начальника армейской группы ГФП подействовала на лейтенанта охлаждающе.
— Вторая рота батальона вспомогательных работ! — доложил он.
— Документ, — потребовала Надежда.
— Конечно, есть, герр обер-лейтенант.
Надежда внимательно прочитала при свете фонарика документ, вернула его запыхавшемуся начальнику команды и сказала:
— Проезжайте.
Колонна из трех машин тронулась дальше. Когда она скрылась за поворотом лесной дороги, Надежда снова собрала разведчиков.
— Кто что слышал? — спросила она.
— Какой-то тип на машине говорил, что, если бы всех их высадили и проверили на вшивость, он был бы рад, — доложил Журба.
— Понятно. Надоело работать, — констатировала Надежда. — Что слышали еще?
— Кто-то говорил, что в Мюнхене нечего жрать, — сообщил Птахин. — Конина стоит дороже французского шампанского до войны.
— Тоже понятно. А еще?
— По-моему, этому лейтенанту уже здорово надоели вспомогательные работы. Я так представляю, что их гоняют днем и ночью, — высказал предположение Раммо.
— И какие же выводы? Не забывайте, что может так случиться, что только один из нас дойдет до своих. Так с чем же он придет? С докладом о том, что немцев заели вши?
На дороге наступила тишина. Только было слышно, как лошади обрывают разросшуюся у придорожных кустов траву и, пережевывая ее, перекатывают на зубах удила.
— Поговорить захотелось, товарищ капитан, — признался Птахин. — Не умещается это все в голове.
— И у меня тоже, — призналась Надежда. — Но времени-то нет!
— Можно предположить, что гул и был от эшелона, на разгрузку которого спешила эта команда, — сказал Птахин.
— Значит, железнодорожная ветка где-то совсем рядом, — добавил Раммо.
— Все это может быть, — согласилась Надежда. — Но почему ее ни разу не удалось обнаружить нашей воздушной разведке?
— Он говорил о каком-то подземелье, — напомнил Раммо.
— Не метро же они тут прорыли? — хмыкнул Птахин.
— А может быть…
— А сзади опять кто-то едет, — предупредил Журба. На этот раз полоска света была еле заметна. Ехала одна машина, и медленно-медленно, словно кралась по ночной дороге. Надежда следила за ее движением и вспомнила доклад в разведотделе младшего сержанта Парамонова, вернувшегося из поиска в районе особой зоны леса «Глухого»: «Мы ее еще взять хотели. Думали, неисправная какая машина по дороге ползет. Они ведь медленно ездят… А капитан разглядел у нее на крыше эту вертушку…» Сейчас было уже совсем темно, и разглядеть нельзя было ничего. Но только пеленгатор мог так красться по дороге. Надежда понимала, что пеленгатор находится с кем-то в постоянной радиосвязи. Заподозри его команда хоть что-нибудь, и в эфир немедленно уйдет сигнал тревоги. Поэтому, чтобы не возбуждать никаких подозрений, она решила изменить тактику:
— Быстро на повозки и марш дальше, — негромко скомандовала она. — Мы едем по своим делам. Пусть они нас обгонят. Но если что, быть готовым немедленно уничтожить экипаж.
Повозки тронулись. Через несколько минут пеленгатор догнал их. И не останавливаясь несколько раз моргнул фарами. Было ясно: машина просит пропустить ее. Лесная дорога была узкой, и объехать повозки стороной не представлялось возможным.
— Прими вправо, — сказала Надежда.
Раммо свернул на обочину. Следом за ним свернул и Птахин. Пеленгатор, едва слышно пофыркивая двигателем, проехал мимо. В кабине его сидели двое. Тот, кто сидел рядом с водителем, курил и, видимо, прятал сигарету в ладони. Но раза два огонек сигареты мелькнул в темноте. На крыше машины медленно вращалась круглая антенна. И еще Надежда успела разглядеть номер на борту кузова: две латинские буквы Г и Р и цифры 0739. «А Парамонов видел тогда две четверки, две шестерки, — вспомнила Надежда и подумала: — Правильно. Они работают парами: одна внутри, другая снаружи зоны».
Когда пеленгатор растворился в темноте, Раммо сказал:
— Я заглядывал в кузова машин. Странная команда: без оружия, и все мне показались какими-то старыми.
— Ничего удивительного, хозяйственное подразделение. Да еще какие-нибудь тотальники, — высказала свое мнение Надежда. — Но что, же будем делать, Артур?
— Оставляйте меня и Журбу здесь, — подумав, Предложил Раммо. — Сами с Птахиным уходите из зоны к озеру. Мы с Журбой добудем все нужные сведения и найдем вас.
Надежда отрицательно покачала головой.
— Нам нельзя распыляться, — сказала она. — Мы можем и не собраться.
— В таком случае, каждый будет выходить самостоятельно. Выйдем. Было бы с чем.
— Поодиночке не выйдем. Много ты тут встретил болтающихся солдат? Нам верят только потому, что мы группа, да еще на подводах. Нам просто повезло с этими лошадьми.
— Но на разгрузочной площадке нам даже на подводах, пожалуй, нечего делать, — заметил Раммо.
Надежда молча кивнула. Она думала. И ничего, как назло, пока что не могла придумать. Вывел ее из этого состояния вновь мелькнувший впереди синеватый огонек. Это снова ехала машина.
— Уж не тот ли пеленгатор возвращается обратно? — вполголоса спросил Раммо.
— Возможно. Сейчас узнаем. Позови ко мне Журбу, — сказала Надежда.
Раммо соскочил с повозки. А Надежда тем временем снова съехала на обочину.
Когда ее догнал Журба, она сказала:
— Иди пешком, по левой стороне. Непременно рассмотри номер на правом борту кузова. Если бы у тебя еще зрение было такое, как слух…
— Не подведу, командир, — шепотом ответил Журба. Машина проехала мимо них также не останавливаясь. Журба подошел к Надежде и доложил:
— Г и Р и номер ноль семь тридцать девять.
— Машина та же, — поняла Надежда. — Значит, что же происходит? Если начальник команды уверял, что кроме как на разгрузочную площадку по этой дороге не попадешь больше никуда, то, стало быть, пеленгатор доехал, или почти доехал, до этой площадки и повернул обратно. Так как на площадке ему делать нечего. Так?
— Похоже, — согласился Раммо.
— С какой скоростью он едет?
— Километров пятнадцать, не больше.
— Ехал он туда и обратно минут сорок. Значит, мы где-то почти у цели?