Микола и сам понимал, что совет его не из лучших. Отошел к окну, задумался. Как это Лида будет встречаться с полицаем, которого он ненавидит? Разве можно с этим согласиться? Но, если подумать трезво, Лида права. Полицай может съездить к немцам, сказать, что мать девушки приходится ему родственницей, и ее отпустят…
— Как ты с ним будешь встречаться? — спросил Микола.
— Сама не знаю. Но до чего же противно играть такую роль!
— Милая моя, как я услышал, что твою маму арестовали, словно сердце оборвалось. — Он сжал руки девушки. — Согласен, встречайся, раз без этого не обойтись. Но только… только… я один буду тебя целовать, хорошо?.. Василь уже дома, так что спеши.
— Когда же он пришел?
— Не знаю. Шел сюда и видел, как он с каким-то полицаем во дворе хохочет, а отец тащит в избу бутыль самогона. Так что иди, а то как бы к Алене не отправился, у нее сегодня молодежь собирается.
— К Алене я не пойду, не до этого. Если бы где-нибудь в другом месте встретиться и поговорить.
— Пойдем на улицу. И меня проводишь, и Василя увидишь. Он, небось, в хате не сидит.
— Пойдем, — согласилась Лида.
Вышли из дома, и Микола взял Лиду за руку. Ох, как не хотелось оставлять ее одну, но ничего не поделаешь, нужно…
— Дальше грязно, пойду один.
И они расстались. Лида шла медленно. Родная деревня казалась ей чужой, незнакомой. Подруги не приходят — наверное, боятся. Со двора Шайдобов слышался громкий разговор. Из ворот на улицу вышел незнакомый человек, а за ним Василь. Незнакомого заметно пошатывало, и Лида прибавила шагу. Заметив ее, пьяный широко расставил руки.
— Ого, какая красавица! Василь, у тебя тут девчата получше, чем у нас.
Лида прислонилась к забору, не зная как быть. Василь ткнул своего друга кулаком под бок, подошел к ней, поздоровался.
— Ты завтра будешь дома? — спросила девушка.
— А тебе зачем?
— Просто поговорить захотелось. Или ты уже успел зазнаться, так что и не подступись?
— Выдумала… Где ты вечером будешь?
— У Марии.
И, высокая, статная, Лида быстро зашагала прочь.
С трудом оторвав от нее взгляд, Василь спросил:
— Красивая, а?
— И не говори, — махнул его друг рукой и забеспокоился: — Пойдем быстрее, я опаздываю.
Он взял Василя под руку и поволок в конец деревни. По дороге что-то доказывал, смеялся, но Василь не слушал его. Сам принялся рассказывать, как еще в девятом классе влюбился в Лиду, но потом появился другой, и они поссорились.
— А ты его — под пяту!
— Теперь моя будет. Видел сегодня у начальника полиции женщину? Так это ее мать. Кажется мне, что насчет политрука донес мой старик, вот ее и арестовали. А зря: ну что может сделать в наше время недобитый комиссар? Перевязали, и поплелся куда-то дальше.
— Попадись он мне, жилы вытянул бы! — скрипнул зубами полицай. — А она где?
— Кто?
— Да баба та!
— Дурак ты. Я же говорю: это Лидина мать.
— Этой девке надо в морду плюнуть, а он о любви плетет. Нужна она тебе. В Германию поедем, женимся на немочках. Вася, дружище! Хватит с меня подручными делами заниматься. Наступила пора другими путями деньги зарабатывать. И жену возьму по душе. А там что? — полицейский ткнул пальцем на запад, где вечерняя заря зажгла черные обрывки туч. — Будь здоров, Василь! Иди домой, а то еще скажешь, будто я без тебя боюсь.
Полицейский вытащил пистолет, несколько раз выстрелил вверх.
— Дурак, — вполголоса произнес Василь и повернул в деревню.
Сидя возле плиты, Мария и Лида ожидали, пока догорит смоляк. Дети и старый Андрей улеглись спать. На припечке возле хозяйки старательно мылась кошка.
— Гостей намывает. Не иначе… — не успела Мария докончить фразу, как в сенях стукнула дверь, и в избу вошел Василь.
— Добрый вечер, — поздоровался он. — Давно я у вас не был.
— Володи нет, вот никто из молодых и не приходит, — в тон ему ответила хозяйка.
— А Лида? — усмехнулся Василь. — Разве она старуха?
— Что Лида? Родня…
— Вот и берите меня к себе за сына.
— Большая честь иметь такого сына, — с напускным уважением ответила Мария, приглашая Василя садиться. — Немножко керосина еще осталось, ради такого гостя надо лампу зажечь.
Василь знал, что Мария, умная женщина, имеет влияние не только на Лиду, но и на других соседей. Поэтому он старался быть приветливым и сдержанным.
— Зачем из-за меня последний керосин жечь?
Но хозяйка настояла на своем и вскоре незаметно вышла из избы. Лида спросила:
— Помнишь, как ты мечтал учиться в медицинском институте?
— Война все карты перепутала, — улыбнулся Василь, — теперь приходится плыть по волнам судьбы.
— Пожалуй, ты единственный из наших десятиклассников неплохо устроился.
— А что? Многие, не разобравшись, пошли в Красную Армию и либо успели сложить головы, либо топают где-то под Москвой. А мне пока везет.
— Слушай, Василь, ты не знаешь, что будет с мамой?
— Есть приказ немецкого командования: всем, кто прячет большевиков, — расстрел, кто помогает немцам — тем награда. Плохо, что ее направили в Жлобин. Тут бы я помог.
— Обыск делали ваши полицейские, — заметила Лида.
— Знаю. И ничего не нашли. Нужно подумать, как сделать, чтобы отпустили.
Василь взял девушку за руку, вздохнул.
— Вася, — попросила Лида, — будь другом, сделай. Ты же знаешь, у нас никого нет. Сколько будет стоить…
— Что? За деньги я ничего не делаю, ясно?
— Так, может, кому-нибудь придется сунуть.
— Это другое дело. Хотя — не нужно никакого выкупа. Как вы будете жить без отца?
Ему стало очень жалко девушку. Чуть не сказал, что даже в полицию пошел из-за нее, но удержался.
Хозяйка вернулась с бутылкой самогона и пригласила к столу. Василь выпил рюмку, другую. И вскоре парня словно подменили. Начал клясться в большом уважении к Марии, чуть слезу не пустил по ее сыну.
— Будь Володя здесь, я как друга взял бы его к себе во взвод. Он же умница, а мне дали каких-то оболтусов, вот и командуй ими. Да и начальник у нас дурак, долго не продержится. Ездил я с ним в город к коменданту. По дороге говорю: там не поймут, кто из нас начальник, у тебя повязка на рукаве и у меня. И посоветовал достать из сумки еще две повязки, нацепить через плечо на грудь. Представляете? Послушался! Так и ввалился в комендатуру! Меня смех душит, а он голову задрал и шагает. Вдруг выходит какой-то человек из кабинета и спрашивает, кто он такой. Отрапортовал: «Начальник полиции Яков Кичка!» Тот схватил дурня за повязки да как трясанет, а я боком, боком на улицу выскочил. На обратном пути он со мной всю дорогу не разговаривал… Ой, зря я разболтался. Мы подписку давали никому ничего не рассказывать, но я вам верю, тетенька, я вас люблю. Я и Лидину маму люблю и освобожу ее. А Лида — она хитрая. Тайком сговорилась с Миколой в пединститут уехать. Если бы вы знали, как я переживал! Хорошо, что жизнь изменилась, Лида, твоя мать через неделю может оказаться дома, но все зависит от тебя.
— Ты молодец, Василь. И отец и мать у тебя хорошие… Все же свои люди, нужно жалеть друг друга, — заметила Мария.
— Советская власть не давала моему отцу хорошо жить, а он это умеет. Мы все умеем, скажете, не так?
— Так, так, — согласилась хозяйка. — Вас тут и сравнить не с кем. Ты, наверное, слышал — отдадут твоему отцу землю, которая была у вас до колхоза, или нет?
— Пожалуй, нет. Говорят, какую-то общину создадут до тех пор, пока люди не отвыкнут от коллективной работы. Вроде переходного этапа к единоличной жизни. А вообще — все дрянь. Земля только старикам нужна, а нам подавай марочки, верно?
Он глянул на Лиду и тут же перевел взгляд на Марию.
— Правильно, Вася, — согласилась та.
— Спасибо за хлеб-соль, мне пора, — поднялся Василь со стула.
— Лида проводит тебя, — подмигнула хозяйка девушке.
«Отпустят Веру, — обрадовалась Мария. — Нужно завтра пораньше к Сергееву сходить. Без него мы не догадались бы так сделать. И Лида молодчина, знает, как вести себя».
Со двора слышались голоса, радостный смех Василя. Ему и в голову не приходило, почему это Лида стала такой ласковой. Считал, что так и должно быть: при «новом порядке» он сразу стал важной фигурой. Теперь все кланяются, а из-за боязни или из уважения — значения не имеет.
Утром Мария истопила печь, приготовила завтрак и только начала укладывать картофельные оладьи в котелок, как во дворе послышался голос Василя.
— Доброе утро, дедушка Андрей, — громко поздоровался он.
Мария быстренько прикрыла котелок полотенцем.
— Теща жива? — с порога спросил Василь. — Как раз на завтрак.
— Верно, — ответила Мария. — Теперь от мужчин зависит и жизнь женщин.
Василь проскрежетал, словно рашпилем, подкованными каблуками немецких ботинок по полу, поставил в угол винтовку и спросил:
— А где Лида?
— Еще спит.
— Ну и соня! — засмеялся парень и направился в соседнюю комнату. Лида действительно спала. Василь постоял, не решаясь подойти к кровати, наконец сделал несколько шагов и громко стукнул каблуками. Лида подняла голову с подушки, удивленно взглянула на него.
— Что, испугалась? — улыбнулся Василь.
— Нет, — девушка прикрыла глаза рукой. — Странный сон видела.
— Странный?
— Да… Будто прибегает на пригуменье, к дубам, какой-то огромный человек, в одной сорочке, босиком, похожий на дикаря, и давай муравейник возле пня топтать, во все стороны разбрасывать. Мы с мамой стоим возле гумна и смотрим на него. А потом как напали муравьи на дикаря, так он и по лицу себя бил, и по шее, и колени тер. Не выдержав, завыл, как зверь, и покатился в болото. И зачем он полез на этот муравейник? — улыбнулась Лида.
— Действительно, сон интересный и странный. Но ты, небось, выдумала его. Знаю твои способности.
— Не веришь — не надо. А ты почему так рано?
— Бессонница одолела. Лезут разные мысли в голову. Решил, не откладывая, ехать в Жлобин. Встречусь с кем-нибудь из комендатуры, там есть знакомые. А завтра официально зайду. Скажу, что арестовали мою тетку, так будет вернее… Видишь, что я для тебя делаю. Ни для кого не стал бы так стараться.
Он хотел нагнуться к Лиде, поцеловать, но удержался: пожалуй, рановато. Вместо этого сунул руку в карман за папиросой и с напускной озабоченностью пробормотал:
— Никак часами не обзаведусь, не знаю, сколько сейчас времени.
— А я тебе подарок сделаю! — воскликнула Лида, вспомнив, что видела часы на руке у Сергеева. — Подарю… папины…
— Разве у твоего отца были часы? — рассмеялся Василь. — Не выдумывай. Я же знаю, что всех вас по утрам будили петухи.
— А вот и были! Только папа не носил их!
— Ну, если так, то… никому об этом не рассказывай. А то больше не увидишь. Я, конечно, не позволяю, но мои хлопцы достают их черт знает где, а жалоб ни от кого не поступает.
— У меня не найдут, — едва заметно усмехнулась Лида.
— Ладно, пора мне. Пойду.
И, взяв винтовку, Василь вышел из избы.
3
Утро выдалось ядреное. Крупная роса клонила к земле колосья ржи на безлюдных полях. Желтый мокрый песок вдоль траншей лежал пухлыми рубцами. «Родная земля», — подумал Володя. Сразу стало легче, отступила усталость, утихла боль в ноге. Хотя с того времени, как он вырвался на свободу, пошли уже четвертые сутки, большой радости он пока не чувствовал. Тишина, царившая вокруг, настораживала и пугала. Беспокоила и мысль о том, живы ли мать с детьми и дедушка. «Немцы знают, из какой я деревни, и, может быть, уже приезжали…»
Юноша решил пойти на Сажень — так называли небольшой пригорок на обочине дороги из-за черной, похожей на печную сажу земли, покрывавшей его. Рассказывали, что когда-то там жгли уголь для кузницы. Мальчишки очень любили это место. Особенно хорошо тут было ранней весной. На дороге еще лежит снег, на полях лишь кое-где проталины, а ребята соберутся на околице деревни, сбросят валенки, сапоги да и махнут наперегонки. Снег обжигает босые ноги, но мальчишки знают, что через километр их согреет Сажень. Соберутся на пригорке и давай прыгать, как болотные кулики на токовище. Погреют ноги на теплом песке и назад в деревню. Так они встречали весну. Правда, в последние годы Володя уже не бегал — вырос.
С пригорка была видна вся деревня. Вспомнилось, какою она была не так давно, до войны. С обеих сторон зеленели сады. Возле каждой избы — цветник. Через деревню протекала небольшая речушка, и там каждый день крякали утки, гоготали гуси. Иногда аист слетал со своего гнезда и важно расхаживал по берегу. Гнездо его находилось недалеко от мельницы на красном дубе. Красным односельчане называли дуб за то, что сухие листья держались на нем и зимой. За мельницей начиналось болото, отделенное от садов большой грядой дубов. Ровные, высокие, дубы стояли молчаливо в ясные дни, а когда наползали тучи и поднимался сильный ветер, они тихо стонали, но защищали сады от бури.
Очнувшись от воспоминаний, Володя глянул в сторону деревни. И тут же увидел, что красного дуба нет.
А ведь сразу за ним их изба. Цела ли? Как будто цела, серый дымок вьется из печной трубы… Хорошо бы у кого-нибудь узнать, есть ли в деревне немцы. А вон, кстати, и человек вышел на дорогу, прямо сюда направляется. Кто бы это мог быть? И почему поет-заливается на всю округу?
Володя отполз подальше в овес — осторожность не помешает.
«Не для меня весна придет… а дева с черными бровями, она растет не для меня…» — долетали до него обрывки песни.
Так и лежал, не поднимая головы, до тех пор, пока ствол винтовки неведомого певца не исчез вдали.
Тем временем пригрело солнце, дохнул ветерок. Понемногу высохла роса. «Хватит торчать у дороги, пойду к болоту, а там по огородам проберусь в деревню», — решил юноша. Он поднялся, отряхнул песок с одежды и зашагал, на ходу срывая овсяные колосья и разжевывая горьковатые зернышки. «Осыпается, а жатва не началась, — думал парень. — Неужели всех перебили? Или люди боятся мин?»
Вскоре добрался до дубняка. Стало слышно, как возле колодца бренчат ведра, а на улице кричат дети. Осмелев, Володя вошел в деревню.
— Мария, Мария! Сын идет! — раздался радостный крик соседки, тетки Михалихи. Из двора выбежала мать, за ней младшая сестра Нина и брат Коля, следом за которыми ковылял дедушка Андрей.
— Сыночек мой, сыночек, — плакала мать, не зная, куда усадить и чем угостить будто вернувшегося с того света хлопца. А тому не до еды было, хотелось поскорее узнать, не расспрашивал ли о нем кто-нибудь чужой. Из разговоров матери с женщинами, собравшимися в избе, понял, что никому ничего неизвестно. И в ответ на расспросы, где он так долго был, сказал, будто ушел вместе с отступавшими красноармейцами, но в какой-то деревне под Смоленском отстал и решил вернуться домой.
Чувствуя, как слипаются глаза от усталости, Володя пожаловался:
— Всю ночь прошагал. Сил нет, до чего спать хочется.
— А ты ложись, ложись, — засуетилась Мария. — Слава богу, что живым-здоровым вернулся.
В этот день Лида несколько раз забегала к соседям, но только под вечер сказала, что Володю очень хочет видеть Сергеев.
— Пускай спит, завтра увидятся, — ответила Мария.
— Я и сама хочу с ним поговорить.
Услышав знакомый голос, юноша открыл глаза. Лида рассказала ему о своем горе, о местных порядках, о Василе.
— Значит, это его я видел, — догадался Володя. — Отсюда шел.
— Я же тебе и говорю, что Василь Шайдоб записался в полицию.
— Шайдоб, — зло повторил хлопец. — В комсомол не вступал, доказывал, что главное — хорошо учиться. А теперь для него что главное? Фашистам помогать! Я видел, как они к нашим людям относятся. Хуже, чем к скотине. Не верю, чтобы к какому-то Шайдобу немцы относились с уважением. Думал, вырвусь, возьму винтовку и, где увижу гитлеровца, там и буду бить. А теперь что делать? Наши далеко…
— Сергеев тоже только этим живет: скорее поправиться, взять оружие и воевать.
— А как?
Политрука Сергеева юноша хорошо помнил. Это политрук эвакуировал людей с передовой линии. Он утверждал, что дальше отступать они не будут, а если и придется, то не так быстро. Колхозники тогда покинули свои избы и уехали подальше от линии фронта.
Километров за десять эвакуировалась и Володина семья. У Дубовой Гряды недели три шли жестокие бои, а потом красноармейцы двинулись вперед и даже освободили Жлобин. Мать не хотела отпускать Володю домой, но он обещал быстро вернуться. А вернулся только сегодня…
— Где же Сергеева ранило? — поинтересовался юноша.
— Не знаю. Он хочет тебя видеть, у него и спросишь.
— Мама, — позвал Володя, — я схожу.
— Попозже, сынок. Поужинаем и ему отнесем.
Хмурая ночь вскоре опустилась на землю.
Мария и Володя осторожно вышли из хаты.