У меня нет ни единого грамма сочувствия. Если бы могла, двинула бы ему
по второй щеке.
— Мало тебе, — бросаю в него вторую варежку. — Отойди!
Я встретила Новый год в машине, потому что у Глеба в этом поселке какие-то темные дела, и потому что встречать Новый год с ним в машине лучше, чем встречать его дома одной. Он… весь вечер таскает меня с собой по
городу, а еще мой брат хочет, чтобы я познакомилась с каким-то “хорошим
парнем”, с которым он вместе служил в армии на этой своей Камчатке.
Я не хочу ни с кем знакомиться… у меня только один мужчина в голове, и
я… не знаю как его оттуда выгнать…
Плюхнувшись на колени рядом с Романовым, прижимаю к груди руки, боясь
до него дотронуться.
Матерясь, он стонет, растирая ладонью свою грудь прямо через куртку.
Пять минут назад я вообще с трудом поверила, что он здесь.
Откуда он взялся?
Настоящий. Такой живой, красивый и настоящий. И он так на меня
смотрел… он смотрел, мне не показалось!
Я его две недели не видела. И не знала, когда увижу. Он ведь теперь
заместитель декана по воспитательной работе, и у него новый кабинет.
— Александр… Андреевич… — плюнув на все, протягиваю руки и
сбрасываю с его головы капюшон куртки.
Обнимаю ладонями колючие щеки, заставляя посмотреть на себя.
Его кожа холодная. По скулам под моими пальцами ходят желваки, глаза
зажмурены, губы сжаты.
Я впервые его касаюсь, поэтому ловлю каждое ощущение.
Может после этой ночи он велит мне обходить себя за чертову тысячу
километров. В этом случае я умру!
Тряхнув головой, Романов открывает глаза, и я верчу перед его лицом
лукой, в панике спрашивая:
— Сколько пальцев?
— Люба… — хрипит он, перехватывая мою ладонь своей. — Не занимайся
фигней… пф-ф-ф…
Глажу пальцами его щеку и просто не могу от него оторваться, а когда
большим пальцем задеваю уголок его губ, отдергиваю руку, как вор.
Сощурив свои зеленые глаза, смотрит на меня исподлобья, и мне хочется
провалиться сквозь землю. Моя ладонь тонет в его руке, и он… ее не
отпускает.
— Ну че, до обезьянника прокатимся? — каркает Глеб за моей спиной.
Вскинув голову, Романов цедит:
— Если я прокачусь до обезьянника, ты свои погоны на полку положишь.
— Я что сделаю? — рычит мой брат.
— Будешь супермаркеты охранять, — бросает ему мой преподаватель.
— Еще одно слово скажешь, поедешь в обезьянник с мигалкой. За
нападение на сотрудника полиции.
— Хватит! — ору, злая на них обоих.
Посмотрев на Романова, проговариваю:
— Александр Андреевич, это мой брат. Ему в армии голову оттоптали.
Мы… мы вас отвезем, куда нужно…
— Люба, сядь в машину, — холодно говорит Глеб. — Я сам разберусь.
— Встань, — велит Романов, толкнув меня вверх.
Я не такая дура, чтобы думать, будто его угрозы — пустые слова! Мне
вдруг становится страшно. Он на досуге бегает вместе с мэром, а с кем
пьет чай даже представить боюсь. Уровень нашего социального
неравенства похож на пропасть, и если мой брат прямо сейчас не
прекратит лезть на рожон, я его просто придушу!
— Извините нас… — сопротивляюсь, хватаясь за куртку Романова.
Чертыхнувшись, он лезет в карман и достает оттуда пищащий брелок от
машины. Зло жмет на кнопку, но тот не реагирует. Опять пихнув его в
карман, раздраженно повторяет:
— Люба, встань.
— Александр Андреевич… — шепчу я.
В ответ он снова чертыхается и с выдохом встает, дернув меня за локоть
следом.
Это катастрофа.
Кажется, он на меня зол, потому что велит, открывая дверь:
— Садись в машину.
Смотрю в его лицо, кусая губы.
Между его бровей залегла складка.
— Извините… — повторяю тихо.
Его глаза останавливаются на моем лице и… второй раз за этот
кошмарный вечер мне кажется, будто он хочет до меня дотронуться, потому
что его рука дергается, а потом опускается.
Я больше не питаю надежд по поводу того, что он примет у меня этот
чертов экзамен. Скорее всего, он меня больше видеть никогда не захочет, поэтому медлю еще секунду и со щемлением в груди сажусь в машину.
Они разговаривают целых пять минут, а потом мой брат занимает свое
водительское место и молча сдает назад.
— Мы что, его не подвезем? — выпаливаю, глядя в окно.
Слегка расставив ноги и положив руки в карманы куртки, Романов не
двигается с места.
— Я не такси, — отрезает Глеб.
Мне хочется рассказать ему кто он такой, но все о чем я могу думать, так
это о том, что чем дальше силуэт моего дипломного руководителя
становится, тем тоскливее становится у меня на душе.
Глава 18. Люба
— Твою… ж… — плюется Глеб, откашливаясь в свой кулак. — … мать…
Пихнув мне стакан карамельного латте, утирает рукой рот.
— Это кофе или сахар концентрированный? — продолжает отплевываться, возвращая руки на руль.
Обняв стакан ладонями, делаю маленький глоток.
— Мне так нравится, — бездумно смотрю в окно.
Этим утром город совсем пустой. Дворники расчищают от снега стекло, и их
движение меня гипнотизирует.
Сделав еще один глоток, изо всех сил пытаюсь проснуться.
— Ты дофига сахара ешь. Это вообще-то вредно, — недовольно говорит
брат.
Чувствую его глаза на своем лице, но сегодня у меня нет настроения
сообщать ему о том, что обычно я заедаю свой кофе шоколадными
конфетами. Мое настроение находится на уровне чуть ниже плинтуса, и это
отчасти его вина.
— Чего ты так паришься? — рассуждает он. — Это просто экзамен.
Просто экзамен?
Я проходила через него дважды, и каждый раз от обиды хотелось
выцарапать этой аспирантке глаза, но я решила, что не буду из-за этого
страдать, правда это легче сказать, чем сделать.
Посмотрев на брата, отыскиваю маленькое синее пятно на его скуле и
говорю:
— После того, как ты чуть не покалечил заместителя декана моего
факультета? С чего бы мне «париться»?
Тот дурдом, который он устроил на пару с моим преподавателем, до сих
пор стоит перед глазами. Вообще-то я считаю, что они оба хороши, но в
отличии от своего брата все еще питаю дурацкие надежды на то, что увижу
своего преподавателя снова. До того, как он женится на очередной
длинноногой блондинке и отправится с ней на Мальдивы, чтобы
кувыркаться в белом песке и делать фотографии для своего инстаграма.
От этой картины кофе кажется мне горьким. Отправив его в подстаканник, злюсь на себя за то, что струсила в тот день и сбежала.
Глеб сказал, что его дела с “этим придурком” меня не касаются, хотя как
раз эти дела интересуют меня больше всего на свете. Он никогда не
посвящает меня в свои проблемы, хотя я прекрасно знаю, что они у него
случаются. Сегодня под курткой у него китель. Такое бывает раз в столетие.
Это либо хорошо, либо плохо. Он надел его либо для того, чтобы получить
по шапке, либо для того, чтобы получить благодарность, и вероятность
здесь пятьдесят на пятьдесят.
— Я его не калечил, — слышу голос Глеб. — Какого хрена заместителю
декана твоего факультета от тебя надо?
— Мы просто разговаривали, — складываю на груди руки.
— Просто разговаривали? — тянет он.
— Да, — смотрю на него. — Люди иногда разговаривают друг с другом.
— Он слюни на тебя пускал, — цедит сквозь зубы, глядя на дорогу. — По
самое колено.
Сон слетает с меня мгновенно, в груди, как колокол, грохочет сердце.
Сама я пускаю на него слюни постоянно, и в моем понимании это означает
не замечать вокруг ни черта, кроме этих его зеленых глаз и… всего
остального.
Стараясь не выдавать безумной гонки бабочек в своем животе, заправляю
за уши волосы и, откашлявшись, спрашиваю:
— М… Что он делал?
Если он пускал на меня слюни, значит он захочет увидеть меня снова?
Повернув голову, Глеб изучает мое лицо целую вечность, а потом медленно
говорит:
— Забудь…
— Но… — запинаюсь, не зная как стребовать с него объяснений!
— Здесь тебя высажу, — вдруг переводит он тему, ткнув подбородком на
шлагбаум. — Ты баллончик с собой носишь?
Плевать мне на баллончик!
После того случая с собакой он притащил три штуки и заставил распихать
их по всем моим сумкам.
— Ношу, — сверлю глазами его лицо.
В кое-то веке он решил побриться. Бритье всегда идет у него в комплекте с
кителем.
— Иди тогда, — бросает, поправляя зеркало заднего вида.
— Спасибо! — открываю дверь, злясь на него с новой силой.
— Ни пуха, ни пера, — летит мне вдогонку.
— К черту! — хлопаю дверью, пугая сидящих на деревьях ворон.
Вывалив на умывальник в женском туалете косметику, собираю волосы в
пучок и расправляю черный бант на своей белой блузке. Решаю не тянуть и
поскорее закончить этот ужасный день, поэтому захожу в экзаменационную
аудиторию вместе с первой пятеркой. Взяв билет, встречаю быстрый взгляд
“подружки” Романова на своем лице.
Я не знаю, что такого ей сделала. Просто хочу поскорее отсюда убраться.
Оставив сумку на столе у входа, занимаю последнюю парту, потому что
ненавижу сидеть на первых.
Глаза расширяются, и сердце ухает в пятки, когда, нарушая гнетущую
тишину, в аудиторию заходит мужчина моей мечты!
Глава 19. Люба
Энергично скрипя кроссовками по линолеуму, Романов бросает беглый
взгляд на присутствующих и направляется к маленькой кафедре, за
которой восседает его коллега.
Мужчина моей мечты одет в пуховик до колен, который он расстегивает на
ходу, обратившись ко всем сразу:
— Доброе утро.
Меня бросает в жар от звуков его хрипловатого голоса.
Его голос звучит так, будто это первое, что он произнес вслух с тех пор, как
проснулся.
— Доброе… — кивает ему моя заклятая «подружка», и для нее, судя по
всему, его появление не неожиданность.
Он её предупредил, а у мое кровяное давление подскочило на семь тысяч
миллиметров.
Терзаю пальцами свой билет, в который даже заглянуть не успела. С
колотящимся сердцем наблюдаю за тем, как Романов ставит на стол стакан
кофе и, сняв свою куртку, вешает ее на спинку стула, после чего опускается
на него сам. Вытянув под столом ноги и слегка ссутулив широкие плечи в
сером свитере, складывает перед собой ладони, бросив взгляд на часы.
На его щеках немного краски с мороза и щетина, с которой почти никогда не
расстается. Волнистые волосы стали чуть короче. Кажется он постригся, и я
не могу на него не пялиться!
Он пришел…
И когда его глаза находят меня, по животу целой армией несутся мурашки.
Выражение его лица не сообщает мне ничего. Оно спокойное и
невозмутимое, даже когда, закусив губу, делаю очень покорный вид.
Скользнув по мне взглядом, отворачивается и прислушивается к тому, что
вещает ему напарница.
Выдохнув, осматриваюсь, но на меня всем плевать.
Его напарницу зовут Алена. Она аспирант, и ей двадцать пять. И она
смотрит на него так, что мне хочется бросить в нее своим ботинком! Дует
свои дурацкие губы в улыбке и касается пальцами его плеча, будто они
старые закадычные друзья.
Ревную, остужая ладонью свою горящую щеку.
Ни один человек в этой аудитории не догадывается о том, что он пришел
сюда из-за меня. Он здесь. И, судя по всему, других дел у него в
университете сегодня нет, потому что он явно никуда не спешит.
Кто-то ерзает по стулу за моей спиной.
Глядя в свой билет, пытаюсь вникнуть в суть напечатанного, но для этого
мне не мешало бы собрать свои мысли в кучу.
Господи, я безнадежна…
Взяв на столе ручку и бумажный лист, пытаясь прислушиваться к тихому
разговору за кафедрой.
Они обсуждают погоду, и меня раздражает тихий женский смех, потому что
я не вижу в этом ничего веселого.
Черчу не очень уверенный график распада молекул для модели, которую
мучила весь вчерашний день, готовясь к этому проклятому экзамену.
Вываливаю на бумагу все что знаю, пока мой зубрила-одногруппник
отвечает на вопросы своего билета.
Бросив косой взгляд на кафедру, тру о юбку ладони.
Романов включается в процесс не раньше, чем у парня заканчиваются
слова.
Неторопливо встав со стула, закатывает рукава свитера до локтей и чертит
на доске знакомое уравнение, предлагая заполнить пустые места.
Его почерк до невозможности идеальный. Он просто кошмарный
перфекционист.
Положив руки на пояс своих джинсов, наблюдает.
Нервничая, понимаю, что он пришел сюда не дурака валять.
Когда тянуть становится уже просто некуда, занимаю пыточный стул перед
этими двумя.
Изо всех сил стараюсь не смотреть в глаза Романова.
Если посмотрю, забуду что вообще здесь делаю.
Может это и хорошо, что он никогда не принимал моих экзаменов. Я бы
вела себя, как отсталая, уверена! Он бы решил, что я настоящая
заикающаяся идиотка…
— Зачетку.
— Что? — смотрю на широкую ладонь, лежащую на столе.
— Давайте зачетку, — постукивает по столу пальцами.
Черт!
— Эм… сейчас…
Метнувшись к столу, на котором лежит моя сумка, копаюсь в ней вечность, и когда возвращаюсь, вижу, что Романов с задумчивым видом изучает мои
записи.
Откинувшись на спинку стула и скрестив под столом ноги, пробегается
глазами по первому листу. Откладывает его в сторону и принимается за
второй.
Сев на стул, кладу перед ним зачетку. Кошусь на каменное лицо Алёны, которая с раздражающей ленью рассматривает свой маникюр.
Все это похоже на игру, с которой мой сообщник справляется гораздо
лучше меня!
Отложив в сторону второй лист, поднимает на меня глаза и спрашивает:
— На какую оценку вы рассчитываете?
Тру свои колени, глядя на него с подозрением.
И что я должна ответить?
Разве это не его обязанность, оценивать мои знания?
— На ту… эм… которую вам не жалко, Александр Андреевич, — упираюсь
взглядом в его грудь.
Кошусь на мускулистые плечи, переходящие в гладкую загорелую шею.
Не могу не вспоминать о том, какие сильные у него руки и твердое тело.
Он таскал меня на руках так, будто вместо костей у меня воздух.
Опускаю глаза на его сильные предплечья, крупные кисти рук…
Боже ты мой!
Я сижу тут у всех на виду и представляю его руки у себя на теле.
Краснею до самых кончиков ушей.
— Я не благотворительная лавка, — бросает он.
— Да? — расправляю на коленях юбку. — А мне показалось, вы сегодня