у нас тут главный...
— Она занижает мои оценки, — продолжаю смотреть в окно. — Постоянно.
— Ты обвиняешь преподавателя в предвзятом отношении? — слышу его
вкрадчивый вопрос.
— А что, такого разве не бывает? — смотрю на него упрямо.
— Не на моей кафедре.
— Вас ждет разочарование.
Молчит, глядя на меня исподлобья.
Стук в дверь заставляет вздрогнуть.
— Пять минут, — кричит Романов, не отрывая глаз от моего лица.
Захлопнув картонную папку перед собой, отправляет ее в стопку бумаг на
полу и встает, оттолкнувшись от стола руками. Подойдя к окну, упирается
кулаками в подоконник и спрашивает:
— Хочешь, чтобы я сам у тебя экзамен принял?
Его вопрос застает меня врасплох!
Сам?!
Я не боюсь его экзамена...
Глаза без разрешения бегают по его телу. По широкой спине, ногам.
— Да… — отвожу взгляд, который скатился на его обтянутые джинсами
узкие бедра.
— Уверена? — спрашивает, не оборачиваясь.
Облизнув губы, отвечаю:
— Да...
— Договорились, — усмехается, повернув голову. — Вопросы?
— Нет, — бросаю ему в спину.
— Тогда свободна.
Это... все?
Ну и прекрасно!
В три шага подлетев к двери, выскакиваю в коридор и врезаюсь в какого-то
парня. Отскочив в сторону, бормочу:
— Извините...
Может быть от этого столкновения мозги у меня встали на место, а может
быть всему виной то, что рядом с Романовым я как пьяная, но только тут до
меня доходит, что я вляпалась в какое-то дерьмо!
Глава 15. Романов
— Можно мне вместо микроскопа фейерверк? — тонкий голос племянника
в трубке звучит бесхитростно.
Засунув в микроволновку контейнер с гречкой и курицей, выставляю
двухминутный таймер.
— Уверен?
Если бы мне в пять лет подарили настоящий микроскоп, хоть и бэушный, я
бы прыгал до потолка от счастья.
— Эм-м… угу… — зайдясь кашлем, лопочет он. — Можно мне микроскоп
на какой-нибудь другой праздник? — пытается Мишаня быть вежливым, и
не посылать меня в задницу вместе с моим микроскопом открытым
текстом.
— Без проблем.
— Папа подарил клюшку. Когда у меня температура пройдет, мы пойдем на
каток.
— Круто, — упираюсь рукой в кухонную столешницу, наблюдая за тем, как
вращается внутри микроволновки мой новогодний ужин. — Ну ты не
раскисай. Скоро будешь, как огурец.
— Угу… — снова кашляет он. — С Новым годом…
— Взаимно, — оборачиваюсь на залп салюта за окном.
Бомбит без перебоя со всех сторон.
— Мама просит трубку.
— Ага, — иду в коридор, ориентируясь на пищание брелка сигнализации
своей машины.
— С Новым годом, — после короткой возни, слышу в трубке голос сестры.
— И тебя, — обшариваю карманы куртки.
— Как дела?
— В норме.
— Можешь кое-что передать своему другу? — раздраженно спрашивает
Оля.
— Ты имеешь в виду Чернышова? — уточняю, отключая сигнализацию и
подумывая о том, чтобы загнать машину в гараж.
— Да, я имею в виду его.
— Кхм… — смотрю на часы.
Начало первого ночи, а у меня никаких планов.
— Мы не так часто видимся, — говорю ей.
— А что так? — иронизирует она. — Таскаться по Куршавелям с
потаскухами у него время есть, а с боевым товарищем встретиться нет?
— Оль, — вздыхаю. — Я не в курсе его передвижений.
— Ладно, — отрезает зло. — Просто передай ему, что если он подарил
сыну клюшку, это значит, что на каток они должны сходить в этом году, а не
в следующем.
— Тебе не кажется, что подобные вещи ты должна обсуждать с ним лично?
— Мне так не кажется, — рычит она. — Если мы встретимся лично, боюсь
эту клюшку засунуть ему в задницу!
— Может поэтому он тебя за километр и обходит? — нахожу я гребаную
логику.
— Не поэтому! А потому что он безответственный мудак!
Так, ладно.
— Это тоже передать?
— Это он и так знает, — любезно сообщает она.
— Спасибо за еду, — закрываю тему, проходя через гостиную и поднимаясь
на второй этаж.
— Пожалуйста, — фыркает она. — Ты может в следующий раз женишься
на малолетке, которая хотя бы плитой пользоваться умеет?
— У тебя сегодня месячные? — раздражаюсь, доставая из шкафа
толстовку.
— Когда женщина обсуждает что-то поважнее минета, это значит у нее
месячные?
— Ты закончила? — захлопываю ящик.
— Да!
— Вот и отлично, — нажав отбой, швыряю телефон на кровать.
Достало это дерьмо.
Стянув шорты, бросаю их на кресло и натягиваю джинсы. Надев толстовку, сбегаю вниз, чувствуя полное отсутствие долбаного аппетита и полное
нежелание сидеть на месте. Подумав минуту, обуваю кроссовки и надеваю
пуховик.
На улице мелкий снег и ощущение апокалипсиса. Ухо закладывает от
близкого выстрела фейерверка. Гирлянду на крыльце коротит, но
ковыряться с ней нет никакого желания, как и разгребать снежный завал во
дворе, поэтому иду в гараж и достаю из запасного холодильника бутылку
красного марочного вина, а потом выхожу за ворота, саданув ногой по
почтовому ящику, чтобы сбить с него снег.
Из-за двухметровой ограды дома напротив несет шашлыками. Метрах в
десяти два подростка начиняют сугроб петардами.
Застегнув куртку, перехожу на легкую трусцу, двигаясь вниз по улице. Через
четыре дома сворачиваю направо. Компания человек в пять зажигает по
кругу бенгальские огни.
— С Новым годом! — летит в меня чей-то смех.
— С Новым годом, — трушу мимо, чувствуя, как от холода начинают гореть
уши.
Пройдя мимо единственного круглосуточного супермаркета, сворачиваю на
параллельную улицу и через минуту добираюсь до нужного дома. Зажав
звонок в кованой калитке, прыгаю на месте, чтобы не отморозить зад.
— Санечка! — визжит хозяйка, повисая на моей шее и обволакивая
запахом терпких духов.
— Ты один?
— Как видишь, — улыбаюсь, получая легкий поцелуй в щеку и вручая ей
бутылку.
— Пошли, пошли, пошли… — смеется Таня, затягивая меня во двор. —
Холодно…
На ней чумовое платье с блестками и кроссовки мужа на ногах.
— Знаешь кто ты, Романов? — тараторит, семеня по расчищенной дорожке.
— Ты жук! Сто лет тебя не видела!
— Работа, — поднимаюсь вслед за ней на крыльцо, пожимая руку мужикам.
— Саня, — лыбится Калинкин. — Ты когда в мой ресторан придешь? —
смакует свою сигару. — Знаешь сколько я за этого шефа отвалил?
— Не вижу, чтоб ты бедствовал, — усмехаюсь, рассматривая его холеную
рожу.
— Чтоб не бедствовать у меня жена финдир, — прижимает к себе Таню. —
У нее в башке калькулятор.
Стоящий рядом Чернышов молча затягивается своей сигарой, с
философской миной глядя в пространство.
Сообщать ему о том, что вместо него мозг вынесли мне, не вижу смысла.
Короткая прогулка по улице мои мозги немного проветрила, и все бесит
меня уже не так остро.
— Отнесешь на кухню? — возвращает Таня мне бутылку.
— Не вопрос, — захожу в дом.
От детского визга и топота морщусь. Расстегнув куртку, снимаю кроссовки.
В кармане куртки опять пищит сигнализация.
Да твою ж мать!
Достав брелок, опять отключаю.
— Неужели я не сплю… — слышу за спиной и разворачиваюсь.
Мою шею обвивают руки Марго. На автомате обнимаю за талию и
прижимаю к себе. Тело мгновенно реагирует на каждую сногсшибательную
округлость, и на то, что одета она в тонкое шелковое платье.
— С Новым годом… — улыбается, вставая на носочки и без раскачки
одаривает меня поцелуем.
Ее новые губы поразительно мягкие.
Не пойму, какого хрена мы не пересеклись за последние две недели?
У нее всегда одни духи. Сколько ее знаю.
Поставив на комод бутылку, сжимаю ее затылок и наваливаюсь на эти
губы, как животное. Она вздрагивает и о меня трется. Моя реакция
очевиднее некуда. С напором толкаю язык. Ее рука скатывается вниз и
сжимает мою ширинку.
— Вау… — шепчет, глядя на меня полупьяно. — После развода у всех так?
— Не проверял, — закрываю тему.
Я бы мог сказать, что моя реакция имеет какое-то отношение к чувствам, но правда в том, что мне просто нужна женщина.
— Хочешь в гости зайти? — усмехаюсь, глядя в ее запрокинутое лицо.
— Уже давно, — облизывает она губы, пристально смотря в мои глаза. —
Только не сейчас. Там Севастьянов. Мне с ним нужно почирикать.
Из гостиной доносятся голоса и смех. Народу здесь как всегда полно.
— Присоединишься? — обнимает меня за талию.
— Угу, — снова смотрю на нее.
Покружа глазами по моему лицу, медленно отстраняется.
— Да что ж такое, — рычу, нащупывая в кармане брелок.
Глядя на дисплей, жму на кнопку. Затыкается, а потом опять срабатывает
сигнализация.
Твою мать.
Разблокировка дверей не срабатывает, слишком большое расстояние.
Брелок орет, как бешеный.
— Ой, да забудь, — снова прижимается ко мне Маргарита. — Пошли… я
тебя накормлю…
— У соседей ребёнок маленький, — снимаю с себя ее руки, начиная
обуваться.— Нужно отключить.
— Ты такой правильный, Романов, — дует она губы, отходя на шаг.
— Скоро вернусь, — бросаю на неё насмешливый взгляд, выходя за дверь.
— Ты что, уже уходишь? — возмущается Таня.
— Сигнализацию прибило, — сбегаю по ступенькам, застёгивая куртку. —
До дома сгоняю.
— Тебя добросить? — кричит вслед Чернышов.
— Сам, — отвечаю. — Ножками.
Отойдя от дома метров на десять, пробую опять.
Бесполезно.
Затолкнув в карманы руки и накинув капюшон, быстро шагаю, скрипя
снегом. Вынырнув из-за угла продуктового магазина, решаю заглянуть в
него за презервативами и торможу на месте в дебильном неверие.
Глядя на освещенный фонарём пятачок парковки, бросаю в чёрное небо:
— Да что ж такое!
Глава 16. Романов
В последнее время мне начинает казаться, что город с населением в
полмиллиона человек — это дырявая обувная коробка, потому что в
тридцати метрах вдоль древнего зеленого внедорожника расхаживает…
твою мать… Стрельцова.
Люба.
Одетая в толстый серый пуховик почти до самых пяток и шапку с большим
меховым помпоном. Подкрученные рыжие волосы разбросаны по плечам, на ногах меховые ботинки, будто у нас тут Северный Полюс и бегают
пингвины. И то, что я не могу слету определить, радоваться мне или
плакать, напрягает. Как и то, что я двигаюсь на нее быстрее, чем успеваю
определиться.
Маленькая лгунья, какого хрена она тут делает?
Две недели про нее не вспоминал, дел по горло. Она тоже не
высовывалась. Боится. И правильно делает, я ей не пацан какой-нибудь. И
я ни при каких обстоятельствах не свинячу там, где провожу семьдесят
процентов своей жизни, то есть на своей работе, которую в основном
люблю, а иногда люблю очень горячо, особенно когда вижу результаты
многолетнего труда. Я тщеславный. Но единственное слово, которое я
уважаю больше остальных — это "профессионализм", и оно противоречит
понятию — "пускать в штаны своих студенток".
Черт. Брелок в моем кармане продолжает сигналить, и уже через четыре
шага я понимаю, что радости во мне гораздо больше, чем всего остального, потому что общение с ней — это как в одно лицо съесть мешок сладких
мандаринов.
Обернувшись на звук моих шагов, она округляет маленький пухлый рот и
расширяет глаза, замерев. Смотрит в мое лицо, и я на секунду отключаюсь
от реальности, застигнутый врасплох, потому что на ее веках и вокруг глаз
голубой пыльцой рассыпаны блестки, а на кончиках ресниц висят
крошечные стразы.
Смотрю на нее в полном ступоре, подойдя почти вплотную.
Твою мать…
Рот сам собой разъезжается в туповатой улыбке.
Подняв ко мне лицо, облизывает губы.
Туплю так долго, что это даже неловко.
Вижу, как тянет носом воздух. Как тянется вперед, делая полшага
навстречу. Сжимаю в кулак руку, чтобы прикончить внезапное желание
обнять ладонью маленький точеный подбородок и провести пальцем по
розовым губам, которые, и это не гребаное открытие для меня, мог бы
сожрать, если бы у меня совсем не было мозгов.
Очередь салютных залпов где-то за спиной приводит в чувства.
Люба вздрагивает, поднимая вверх глаза.
Вдохнув порцию цветочного аромата, вижу в ее руках пластиковый стакан с
шампанским.
— Ты что, заблудилась? — заглядываю в тонированные окна машины.
— И вас с Новым годом…
С кем она здесь?
Я знаю, что она сирота, и по каким-то причинам меня смущает то, что я
вижу ее посреди ночи одну в десяти километрах от города, хотя это вообще
не мое дело.
— С Новым годом, — осматриваю пустую парковку.
— У вас в кармане пищит.
— Я в курсе, — снова смотрю на нее.
На меня она смотрит не отрываясь и не моргая.
— Поздравляю…
— С чем? — спрашиваю рассеянно, думая о том, что мне с ней делать.
— С… назначением… — улыбается.
— А, спасибо.
Два дня назад я принял должность замдекана, поэтому нахожусь в
реальном цейтноте.
— Наш… уговор в силе? — смотрит на меня из-под своих кукольных
ресниц.
— Уговор? — продолжаю тормозить, любуясь ими и их хозяйкой.
— Да. Насчет моего экзамена, — задирает она нос. — Он послезавтра.
Соображаю пару секунд.
Сейчас, когда уровень формальности нашей встречи нулевой, вздохнув, спрашиваю:
— Оно тебе нужно?
Если я приму у нее экзамен, сделаю это на совесть.
Скользнув взглядом по моим губам, заявляет:
— Мне оно нужно, Александр Андреевич.
Молчу, глядя в мятежные голубые глаза.
Мое расписание на следующей неделе плотнее некуда, и я планировал
просто отдохнуть несколько дней, но я обычно держу свое слово.
Посмотрев ей за спину, вижу, как из круглосуточного выходит здоровый
небритый мужик в парке и черной шапке. Трусцой пересекает парковку, приклеив к нам глаза. Подойдя к машине с обратной стороны, открывает
дверь и бросает на заднее сидение пакет с продуктами.
— Проблемы какие-то? — спрашивает недовольно.
Не понял.
Небритая рожа наглая и, твою мать, ментовская, тут даже к бабке не ходи.
Что за упырь?
— Нет проблем, — бросаю ему.
Обернувшись, Люба начинает суетиться.
— Эм-м-м… — смотрит на меня, топчась на месте. — Тогда… до
послезавтра?
— Люба, — рявкает мужик. — В машину садись.
Какого гребаного хрена?!
Выбрасываю вперед руку и хватаю ее за локоть, подтащив к себе:
— Давай отвезу тебя. Куда нужно?
— Я… не… не нужно… спасибо… — косится на мужика.
Хрена с два!
— Люба! — лает тот.
— Сейчас! — выкрикивает она в ответ.
— Через час. Садись. Оглохла что ли?
Разрываясь между мной и ним, пытается забрать у меня свою руку, но я, блин, просто в аффекте!
— До свидания, Александр Андреевич, — бормочет, пытаясь сделать шаг
назад.
— Это кто? — киваю на мужика.
— Я че, на китайском говорю? — не затыкается он.
— Закрой пасть, — советую зло, мешая ей открыть дверь.
— Че ты сказал?! — изумляется, обходя машину.
— Глеб… — в панике лепечет Люба, роняя свой стакан и хватаясь за мою
куртку.
Задвигаю ее себе за спину, готовясь к тому, чтобы дать кому-то в рожу
впервые за долбанное десятилетие, не меньше.
— Глеб! — визжит Люба из-за моей спины.
Получаю ощутимый толчок в грудь и, вообще не думая башкой, впечатываю
кулак в челюсть этого дебила.
Глава 17. Люба
— Что ты сделал? — визжу, пихая в сторону своего тупоголового брата, пока мой дипломный руководитель со стоном складывается пополам и
падает на колени к нашим ногам.
— Твою… мать… — хрипит Романов, роняя на грудь голову в капюшоне и
упираясь рукой в землю. — М-м-м…
В ужасе хватаюсь за голову.
Я понятия не имею, что все это такое было и как такое вообще возможно, чтобы два взрослых мужика могли устроить мордобой прямо на ровном
месте!
— Ты совсем больной?! — швыряю в Глеба своей варежкой и сотрясаю
руками воздух. — Вызови скорую!
— Какую, млин, скорую? — психует он, загребая с крыши своей машины
снег и прикладывая его к небритой щеке. — Что это за дебил?!
Из дверей круглосуточного магазина выходит пара мужчин, поглядывая на
нас и на то, что у нас тут творится.
— Может надо было сначала спросить?! — топаю ногами. — Что ты с ним
сделал?!
— Оклемается, — рычит Глеб, с проклятиями расхаживая туда-сюда и
разминая свою челюсть.