ОПЛАКАННЫХ НЕ ЖДУТ
ПРОЛОГ
В лесу шел дождь. Шел уже второй день, и серые, похожие на туман тучи клубились на склонах гор, цепляясь за скалы и мокрые ветви деревьев. Дождь был мелкий, как водяная пыль, которая не падает на землю, а как будто висит над нею, пропитывая собой воздух и просветы между деревьями.
Чуть прихрамывая, лесник шел по тропинке, и мокрая отяжелевшая трава да перепревшие листья глушили его шаги. Лес замер под густой сеткой дождя, только откуда-то издалека, словно из-под земли доносился чуть слышный рокот набиравшего силы горного ручья, да глухо и неровно стучали где-то вдали топоры лесорубов.
Лес кончился, и открылась поляна, заросшая высокой, поникшей от пропитавшей ее влаги травой. На конце ее поднималась высокая замшелая скала, а за ней был крутой обрыв. На дне его бежал ручей, шум которого и проникал в чащобу леса. А на скале стоял одинокий раскидистый дуб. Могучий и кряжистый, он цепко впился корнями в скалу и казалось, не скала его, а он держит ее над обрывом, не давая рухнуть вниз, в бурлящий горный поток.
Лесник молча стоял и смотрел на дуб. Он уже обошел участок — все было, как всегда, в полном порядке. Можно было спускаться вниз, где на небольшой поляне за опушкой стоял маленький домик, повесить на гвоздь ружье, снять мокрые сапоги и куртку и вытянуть ноги к огню очага. И отдохнуть, по-настоящему отдохнуть за целый день. Но он все стоял под дождем и смотрел на дуб. Потом вздохнул и пошел к нему через поляну. Положил ладонь на его влажную шершавую кору. Когда бы он ни заканчивал свой обход, он не мог не повернуть к этому одинокому великану. Дуб будил в нем далекие воспоминания детства, когда отец его отца — тоже лесник, водил его, пятилетнего мальчишку, сюда, к этому дубу. И хотя с той поры прошло около полстолетия, ему казалось, что дуб и тогда был точно таким же, что в нем не прибавилось ни одной веточки, ни одного листика. Для человека в эти полстолетия укладывалась почти вся его жизнь, а лесной великан, казалось, их и не заметил. Он был еще совсем не стар — этот дуб, ему было, наверное, что-то около трех сотен лет. То что видел и что слышал этот дуб, не могло, наверное, уместиться в самые полные сказания нартов.
В старости человек всегда склонен к размышлениям — именно их и будил в леснике этот одинокий дуб… Продолжая держать ладонь на мокрой коре, лесник все стоял неподвижно, смотря вверх на замерзшую в мелкой сетке дождя крону ветвей. Вот так, наверное, стояли здесь до него сотни и сотни людей. Где они теперь? Давно уже позабыты их имена, а дуб стоит и стоит и, казалось, не замечает движения времени.
Лесник сел на скалу и спустил вниз ноги. Туман все плотнее окутывал вершины гор, и все настойчивее и громче ревел внизу горный ручей.
Была еще одна причина, заставлявшая лесника сворачивать в конце своего пути после обхода. Возможно, именно эта причина прежде всего и заставила его сегодня сойти с протоптанной тропы. Но он с полной отчетливостью вспоминал о ней только здесь. На той стороне ущелья петляла дорога на перевал. Осенью сорок второго года его рота окопалась на ней, чтобы не дать немцам возможности перейти на ту сторону гор. А вон в том окопе, которого уже не было — на его месте лежал белый, покрытый зеленоватым мхом валун, который он давно еще положил здесь как памятник, — были убиты трое из его родного аула, а сам он тяжело ранен в ногу. Потом плен, лагерь, унижения, издевательства. И, наконец, побег. Тогда тоже были горы, лес и дождь. Только горы были чужие и очень далекие отсюда. Но дождь именно такой, какой шел и сейчас. Именно он его и спас, этот дождь. Сбил с толку собак, которые было взяли его след.
Человеку иногда хочется остаться наедине со своим прошлым, как бы тяжело оно не было…
Дождь понемногу усиливался. Туман на склонах гор стал еще гуще. Все громче шумел ручей. Только топоры лесорубов стучали все глуше и глуше. Лесник поднял голову и вдруг вздрогнул: прямо над его головой чуть покачивалась обломанная ветка. И перелом был свежий. Настолько свежий, что казалось, сломали ее только сейчас.
Лесник встал. Вчера эта ветвь была совершенно цела. Ведь он каждый день неизменно подходил к дубу. Это было так невероятно, что он даже сразу не поверил своим глазам. Кто мог это сделать? И, главное, для чего? Кому нужно было ломать ветвь дуба, да еще на краю пропасти? Даже больше, чем на краю — прямо над ней. Поступок этот можно было просто принять за озорство, если бы он не был связан с опасностью для жизни. Да и кто это мог сделать здесь, в лесу? Разве только работники лесхоза. В последнее время их стало очень много. Но тот, кто был связан с лесом, навряд ли мог это сделать без всякого смысла. А посторонних в лесу сегодня не было. Во всяком случае, он никого не приметил. А если кто и был, значит, этому человеку надо было таиться от лесника. И не только потому, что сломал ветку.
Потом он подошел к самому краю обрыва и посмотрел вниз.
Сломанная ветвь повисла как раз над темной пустотой пропасти. А если этот человек сорвался вниз?
Лесник нагнулся еще ниже, вглядываясь вниз, где на самом дне бился в камнях горный ручей, и вдруг заметил что-то не совсем обычное на крутом срезе скалы. Еще не успел разобрать что, как услышал позади себя шорох, и быстро обернулся, положив руку на приклад заброшенного за спину ружья. Позади него стоял человек. На нем были кирзовые сапоги, брезентовые брюки и такая же куртка с капюшоном. На короткой щетине его обветренных щек блестели мелкие капельки дождя. Наверное, это был один из рабочих лесхоза, потому что лицо его вдруг показалось леснику знакомым, и это как-то сразу успокоило его. С работниками лесхоза он не один раз встречался в столовой лесохозяйства.
— Добрый день, — сказал лесоруб. — Товарищи послали меня, — он кивнул головой в сторону поляны, — в селение за папиросами. Я всегда ходил по дороге, а мне сказали, что напрямик короче. Я правильно иду?
— Почти, — оказал лесник, всматриваясь в его лицо, — вот там немного правее тропинка.
Рабочий перехватил его взгляд, который он снова обратил на сломанную ветку, и спросил:
— Молния?
Лесник покачал головой.
— Тогда, наверное, медведь. — Рабочий показал пальцем вниз. — Если играл, так это уже в последний раз. С такой высоты и медведь в лепешку… Будьте здоровы. — Он повернулся и пошел в сторону, указанную ему лесником, и сейчас же пропал в зарослях молодого орешника.
Лесник смотрел ему вслед, с каждым мгновением убеждался в том, что уже видел этого человека, но теперь эта убежденность странным образом не успокаивала его, а, напротив, вселяла в него какую-то неясную, все возрастающую тревогу. Он хотел пойти следом, сделал уже шаг в ту сторону, но тут вдруг, вспомнив о чем-то, снова вернулся к обрыву. Что же это было — то, что он заметил недавно, стоя на этом месте? Он нагнулся и посмотрел вниз. Опершись ладонями о край обрыва, нагнулся еще ниже. Теперь он увидел это. И увидел не там, ниже по обрыву, а совсем близко от себя. Так близко, что, если лечь грудью на край обрыва, можно достать пальцами. Это было что-то похожее на белую шелковую веревку. Лесник осторожно протянул к ней свободную руку, и в этот момент на его ноги и спину легла тревожная тяжесть. Она толкнула его тело, словно рухнувший с гор валун. И он даже не сразу понял, что летит вниз в туманную и холодную пустоту ущелья…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Владимир Петрович Берузаимский стоял на дороге у остановки и ждал автобуса. Шел дождь или уже перестал, понять было трудно, просто в воздухе висела мелкая, похожая на туман, водяная пыль, и поднимающиеся по обеим сторонам дороги покрытые лесом горы просматривались, словно сквозь густую марлевую сетку. По лоснящемуся от влаги шоссе изредка проносились машины, груженные, по-видимому, зерном, потому что кузова их были затянуты брезентом. Но автобус все не показывался. Берузаимский посмотрел на часы. Еще час, и начнет, пожалуй, темнеть. Кроме него, на остановке никого не было. Только какая-то женщина торопливо спускалась вниз по тропинке, беспокойно поглядывая на шоссе. Там, наверху, откуда она шла, белело несколько домиков.
Снова по самой обочине одна за другой пронеслись две грузовые машины. Берузаимский отошел немного назад и присел на камень, положив рядом свою рабочую сумку.
Тяжело отдуваясь, женщина наконец вышла на дорогу. Черный плащ ее блестел, словно натертый маслом. На полных румяных щеках искрились капельки влаги.
— Давно ждете? — спросила она недовольным голосом, словно Берузаимский был в чем-то перед ней виноват.
— Больше часу, — ответил он и снова посмотрел на часы.
— Господи, — забеспокоилась женщина, — а должен ходить через каждые тридцать минут. Не иначе что-то случилось. Что же нам теперь делать?
— Ждать, — ответил Берузаимский, — может, он скат меняет. Может, у него просто мотор забарахлил…
— А если что похуже? Куда же это я тогда в темень. Вам в райцентр? — женщина вытерла мокрое лицо краями косынки. — Туда вас каждый довезет. А мне — не доезжая километров пять, направо.
— Хутор Рамбесный? — спросил Берузаимский.
— Вы его знаете? — оживилась женщина. — Так я в первом доме у колодца живу.
— Никогда не бывал, — сказал Берузаимский, — живу рядом, а никогда не бывал. Все как-то недосуг. Работа…
— Вы в лесхозе? Что у вас там своей машины нет?
— Есть. Тоже что-то случилось. Не хотелось ждать. Скорее бы лечь, за день так намаешься.
— И не говорите, — охотно поддержала женщина, — и все это возраст. Лет тридцать назад и мне все было нипочем.
— Это когда вы в первый класс ходили? — спросил он.
— Ну что вы. — И без того розовые щеки женщины зарделись еще больше. — Вы такое скажете. Внуков уже жду. Потому к дочке и ездила.
— Наверное, там, где вы живете, воздух особенный, — засмеялся Берузаимский, — я вот вам и сорока лет не дал бы.
— Да будет вам, — с явным удовольствием сказала женщина. — А воздух у нас действительно хороший. Приезжайте как-нибудь, сами увидите.
— Так уж там и хорошо? — поддразнил ее он.
— А почему плохо? — Кажется, она не на штуку обиделась. — Горы, лес, река…
— И кто же там живет? — поинтересовался Берузаимский. — Одни колхозники?
— Почему это. — Голос женщины звучал так же обидчиво. — Врачи у нас, например, живут — и такой, что людей лечит, и ветеринарный. Учитель Касей Касимов — не слышали? Его не только в Рамбесном, его весь мир знает.
— Вот как, — удивился Берузаимский. — И чем же это он так знаменит?
— А вы побывайте у нас и узнаете. Радио он занимается. Переговоры ведет на иностранных языках со всем светом. Мне почтальон, наш Аскер, говорил — открытки ему откуда только не идут. Из Африки, из Америки.
— Ага, — сказал Берузаимский, — значит, он коротковолновик-любитель. Ну теперь таких, как ваш Касимов, много, и не только на вашем хуторе.
— Много, да не очень, — снова как будто обиделась женщина. — На соседских хуторах нет. Да и у вас в райцентре не сыщешь. Вот только на птицеферме брат Касимова живет. Так тот тоже этим же самым радио увлекается, но только с нашим Касеем ему не сравниться. Говорю вам, его весь мир знает.
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказал Берузаимский, — вы меня убедили — лучшего хутора, чем ваш, не найти в горах. Я почему расспрашиваю, покой ищу. У нас в райцентре слишком стало шумно. Домик я свой почти продал. Хотел бы подыскать где-нибудь в местечке потише. У вас там ничего подходящего не продается?
Женщина задумалась.
— А вам большой дом нужен?
— Зачем же большой, — засмеялся он, — две комнаты вполне хватит. Вся моя семья — это я один и есть.
— Один? — женщина посмотрела на него теперь уже с определенным интересом. — Некогда было и жизнь устроить? И сейчас времени нет? — И так как Берузаимский не ответил, сказала другим тоном. — Все можно найти и купить — были бы деньги. У нас сейчас, кажется, ничего такого нет, а вот в Навесном — это сразу по ту сторону горы, продается. Небольшой домик около самой реки. Это вам как раз подойдет.
— Спасибо, — Берузаимский снова посмотрел на часы. — С автобусом, наверное, случилось что-то серьезное.
— И не говорите, — снова забеспокоилась женщина, — надо будет машину остановить. Может, довезут.
Берузаимский встал и вышел на асфальт, завидев показавшийся из-за поворота грузовик, но прежде чем успел поднять руку, идущая на полном ходу машина вдруг резко затормозила и остановилась на обочине дороги прямо около них. Из окна кабины высунулось круглое, красноватое лицо водителя, со спутанными мокрыми волосами, чуть прикрытыми сдвинутой на самый затылок кепчонкой.
— Куда? В райцентр? — спросил он простуженным голосом.
Женщина быстро оттерла плечом Берузаимского и вышла вперед.
— На хутор, в Рамбесный. Это совсем недалеко, — быстро сказала она. — Три километра по шоссе.
— Знаю, — проворчал шофер, — только мне туда не надо. — Он посмотрел на Берузаимского. — А вам в райцентр? Тогда садитесь.
Шофер открыл дверцу кабины.
— А как же я? Как же так… Женщину, значит, оставишь на дороге. Значит, мне здесь одной, на ночь глядя? Как же так?
Шофер хотел было закрыть дверцу, но потом посмотрел на женщину и спросил:
— А дрова возьмешь? Вон те, которые в кузове лежат. По дешевке отдам. Не пожалеешь. И всю зиму в тепле будешь.
— Дрова? — заинтересованно переспросила женщина. — А ну покажи, какие они у тебя, дрова?
— Возьмешь, до самого дома довезу, — шофер спрыгнул на дорогу. — Хочешь, во двор сброшу. Хочешь, к самой печке…
Берузаимский слышал, как они вполголоса говорили еще о чем-то. Наверное, торговались. Наконец и шофер, и женщина вернулись. Оба были, по-видимому, довольны. Женщина забралась на сиденье и уселась, плотно прижав Берузаимского своими полными литыми бедрами к дверце кабины. С этой минуты она перестала обращать на него внимание, только о чем-то вполголоса переговаривалась с шофером, который сразу же дал полный газ. Они мчались по мокрому шоссе с такой быстротой, что Берузаимский стал не на шутку опасаться, как бы на повороте машину не занесло. Но все обошлось благополучно. Они свернули с асфальта и по крутой, присыпанной щебенкой дороге стали подниматься в гору. Вскоре показались первые домики хутора, и сразу же справа — сложенный из камней колодец.
— Приехали, — сказала женщина. — Вот сюда, направо.
Берузаимский вышел из кабины и помог ей вылезти. Она открыла калитку и вместе с шофером завозилась за воротами.
Берузаимский осмотрелся. Хуторок, как видно, был маленький, не больше десяти-пятнадцати домиков, но расположился он очень живописно — в седловине между горами, густо заросшими лесом. Дорога, проходя через него, шла дальше вверх, наверное к хутору Навесному, о котором только что говорила ему хозяйка. В этот непоздний еще час Рамбесный казался совершенно пустынным. Только из соседнего двора, из-за штакета, показалась голова в платке, женщина бегло осмотрела машину, потом, заметив хозяйку, крикнула, что в ее отсутствие никто не приходил. Из этого Берузаимский сделал вывод, что попутчица его жила в доме одна или, по крайней мере, в настоящее время с ней никого не было.
Хуторок сразу понравился Берузаимскому. Понравился ему и домик, к которому они подъехали. Он был небольшой, аккуратный, покрытый новеньким шифером. И в маленьком дворике было опрятно и чисто, словно в только что прибранной комнате.
Машина вошла во двор, и втроем они быстро выгрузили дрова. Быстрее всех работал шофер, и, хотя вокруг никого не было, он все время с некоторым беспокойством оглядывался по сторонам. Берузаимский и раньше догадывался, что дрова эти добыты им отнюдь не законным путем, а теперь еще больше в этом уверился. Но ничего не сказал. Такие люди, как этот шофер, ему нравились — как правило, они были решительны и энергичны. И не останавливались перед тем, что задумали. А это качество Берузаимский больше всего ценил в людях, с которыми ему приходилось иметь дело. Он заметил, что новенький скат, который только что лежал в кузове под дровами, очутился теперь вместе с ними в сарае. Шофер незаметно отправил его туда, предварительно пошептавшись о чем-то с хозяйкой.
Наконец дрова были сложены, и хозяйка с шофером отошли в сторону. Она сунула ему деньги, тот быстро пересчитал их и с удовольствием хмыкнул. Спрятал в карман и весело сказал:
— А вообще-то за разгрузку с вас причитается. Пол-литра бы не мешало — если не мне, то гражданину вот.
— Пол-литра не знаю, а с праздников кое-что осталось, — сказала женщина. — Пожалуйста, проходите в дом.
Берузаимский покачал головой: ехать с пьяным шофером ему совсем не улыбалось.