Понятно, что никто меня не собирался тут убивать. Тем не менее, точно так же было понятно, что недавно до меня тут сидел человек. А теперь вместо него лужа. То есть психологически было неприятно становиться на место человека, из которого только что пустили кровь по полной программе. Я замешкался, тем более, что сесть можно было только так, что ноги оказались бы в этой луже. Мне этого совсем не хотелось делать.
Пока я стоял, не зная, как поступить, со стороны подошел местный милиционер. Вида он был совсем неряшливого. Явно ни на какие посты не ходил, а работал тут же, на подсобных работах. В руках у него была обычная т-образная палка с грязнющей тряпкой. Он очень привычным движением стал вытирать эту кровь. И повозившись пару минут, более или менее размазал лужу по всему полу. Вышло огромное грязно-мокрое пятно. Запах был как на бойне. Но красного цвета на полу больше не было видно. Только грязная жижа.
Все это выглядело совершенно отвратительно. Получалось, что человеческая кровь, которая только что текла внутри вполне живого человека, теперь была смешана с грязью. Причем тряпка с палкой были явно предназначены не для мойки помещения, а именно для подтирания крови. То есть по всем признакам, совершенные только что действия были тут вполне привычным обыденным делом.
Конечно, тогда меня отпустили ни с чем. Но как всегда помурыжили на этой лавке положенных несколько часов. Кстати, именно там перед моим лицом и играли табельным «макаровым», крутили его и так и эдак. Вроде бы как готовились применить. Не ко мне, а если будет надо, то против любого преступника. Балаган, конечно, но вот я вынужден был сидеть и смотреть на все на это. Так положено!
Возвратимся к истории с «мясцом». Тут меня тоже должны были без разбирательства посадить на ту же лавку. Что мне на самом деле было и нужно в этот раз. Ведь я уже громко назвал Марине номер отделения. Сейчас она зайдет домой, позвонит Веселову и все доложит. Полковник милиции позвонит моим архаровцам и вежливо попросит их отпустить ответственного товарища.
Именно так все и получилось. Я успел отсидеть от силы полчаса на той самой лавке. Дежурный вдруг озаботился, зашевелился и даже вылез из-за своей стойки. «Кто тут Трофимов?» — проговорил он, вглядываясь в лица всех, кто сидел рядом, и пытаясь самостоятельно угадать, кто это такой. Я отозвался. Сомнение — это мягко сказать, что отразилось на лице дежурного. Я явно не тянул на ответственного работника. Тем не менее это было именно так, других претендентов на мою фамилию не нашлось. «Извините, у нас молодой сотрудник, еще не освоился. Сейчас мы вас отвезем, откуда забрали. Еще раз извините». Речь была бесцветной и невыразительной. Но сам факт извинений дорогого стоил. Я благосклонно принял их и махнул рукой, как бы говоря: «Да что там, с кем не бывает!» Однако извинениями дело не ограничилось. Мне выделили милицейский газик и действительно отвезли назад к моему дому через дорогу.
Марина сидела уже дома, мясо лежало в ванной, вытряхнутое из мешка. «Ну как?» — «Да что „как“, извинились и отпустили, даже подвезли. Черт бы их взял, попрошайки и побирушки. Откуда только берутся такие?!» Этой короткой фразой я исчерпывающим образом описал свои приключения. Действительно, Марина позвонила папе, а тот через дежурного попросил меня освободить. Что и было выполнено.
Мясо было частично заморожено, а частично зажарено. На следующий день я пригласил в качестве гостя Пашку с его женой, моего товарища по работе, который сидел в моем же кабинете, напротив моего стола. Тоже дипломат, тоже юрист. Только не охотник. Он очень оценил угощение. «Вот, ешь, — приговаривал он своей супруге, — а то такие, как Трофимов будут дальше ходить на охоту, и эти животные вовсе исчезнут, даже не успев попасть в Красную книгу! Так что наслаждайся, пока еще это возможно».
Я только молчал и улыбался. Запросто могут исчезнуть, миновав Красную книгу. Охотники у нас еще те, только держись.
Генеральская охота. Кровавая расправа
Я вам скажу, что обычно думают неохотники об охоте и охотниках. По их мнению, собирается компания довольно сомнительных людей. Пьяниц, к тому же еще и живодеров. А также болтунов и гуляк. И вот они развлекаются по полной программе. А все остальные люди должны терпеть их выходки только потому, что это ОХОТА.
Если разбираться формально, то конечно неохотники правы. Идет по лесу благородный олень. Никого не трогает, щиплет себе травку. Вдруг в него стреляют. И куда попадут, неизвестно. Если в голову, то смерть будет быстрой и без мучений. Но как правило попадают куда ни попадя. Несчастное животное испытывает жуткие страдания. Оно искалечено, из раны хлещет кровь. Сил убежать уже нет. А по следу идут безжалостные убийцы…
Или дикая утка. Тоже никого не трогает и никого не может обидеть. Но смерть подстерегает ее на каждом шагу. Ей не дают подлететь к берегу. Гоняют выстрелами, подбираются из засады. В конце концов перебивают крыло и обрекают на медленную мучительную гибель.
Господа охотники, что они вам сделали, эти несчастные утка и олень? Откуда такая жестокость и кровожадность? Идите в магазин, купите себе мяса и ешьте до отвала. Но зачем обязательно убивать животное своими руками?
А вот другая зарисовка, тоже достаточно неприглядная. Охотники на привале. И что же они тут делают? В первую очередь напиваются сверх всякой меры. Если не напиваются, то это редкое исключение. И пока они еще не успели свалиться мордой в тарелку, рассказывают друг другу какие-то дурацкие байки и небылицы про свои и чужие охотничьи похождения. А если вслушаться в эти рассказы на трезвую голову, то просто тошнит от явного вранья и самовосхваления.
И что, вот все это надо описывать в книгах? На это надо тратить драгоценное внимание нашего читателя? Да вообще, они нормальные люди, эти охотники? Может быть, правильнее было бы посадить их в психическую клинику? Ей богу, они больше смахивают на серийных убийц, чем на добропорядочных граждан. Сегодня оленя убил. А завтра, глядишь, и на человека будет покушаться.
Если уж мы отвлеклись на тему о том, чем отличаются охотники от обычных убийц, то нелишним было бы сделать и определенный экскурс в философскую сторону данной проблемы. Попробуем разобраться. Феномен этого явления заключается в том, что охотник, когда он выслеживает и потом убивает дичь, не испытывает чувства живодерства. Вот такой удивительный факт. Но это именно так. Что-то в человеческой голове в этот момент переключается, и охотника охватывает достаточно благородный спортивный азарт. Никакого внутреннего чувства неоправданной жестокости. Как и почему это происходит? Кто знает. Скорее всего потому, что так было изначально задумано тем, кто нас создал. В определенной ситуации в нашей голове включаются те или иные механизмы. В том числе и тот, который отвечает за охоту.
Конечно, на этот счет имеется и другая точка зрения. Эволюционисты и любители Дарвина расскажут вам трогательную, но крайне сомнительную историю о том, как выживал первобытный человек. Как не смогли выжить те, которые не могли охотиться. И как естественный отбор оставил на нашей планете только тех, кто был хорошим охотником. Однако тут возникает одно законное замечание. Чувство охотничьего азарта и отсутствие жалости к дичи совсем не эквиваленты качествам хорошего охотника — расчетливости, хладнокровию, наблюдательности.
Тут нужно особо подчеркнуть, что человеческое общество, со своей стороны, не отвергает чувство азарта, вызываемое охотой. Более того, нередко понимает и оправдывает. Иными словами, одобряет. Не все, конечно. Но в достаточном количестве, чтобы не рассматривать охоту как преступление.
Вообще-то это довольно удивительное социальное явление. Я его объясняю вот как. Если у нас охота вызывает особые чувства, значит, мы с вами именно так запрограммированы при создании. Значит, Творец хотел от нас именно таких чувств, а не иных. Почему? Может, для того, чтобы мы были способны себя прокормить, когда еще не вышли из первобытного состояния. А может, и в других каких-то целях, нам неведомых в силу нашего недостаточного умственного развития. А раз в основе охоты лежит особый замысел высшего существа, человеческое общество предпочитает с ним считаться, а не отвергать. Что вполне разумно, справедливо и, пожалуй, дальновидно.
Я в этом рассказе попробую, не ломая этого стереотипа, изложить соответствующие события глазами самого охотника. Я себя не оправдываю. Если охоту вообще запретят, большого вреда человечеству не будет. Но пока не запретили, позволю себе в литературной форме коснуться вопросов кровожадности и кровопролития. Однако если читатель считает охоту живодерством, этот рассказ ему лучше не читать, а пропустить.
Итак, на каждой или почти на каждой охоте кого-то приходится убивать. Но какие эпизоды достойны описания? Полагаю, что лучше всего было бы описать охоту, которая мне самому представляется наиболее близкой к классической, к такой, какой она на самом деле и должна быть. Хотя не исключено, что тут я слишком субъективен.
Мне кажется, что охота по всем настоящим правилам у меня случалась тогда, когда я выезжал на нее со своим отцом. Вот уж кто был настоящий охотник, так это именно он. Отец стал брать меня на охоту еще тогда, когда мои сверстники в полной мере копались в песочницах. Самые первые воспоминания о собственной личности у меня были связаны именно с охотой или рыбалкой. Да и было что запомнить. Позволю себе в этом месте слегка отвлечься от основного повествования, чтобы кое-что описать. То есть в определенной мере злоупотреблю своим авторским правом. Но читатели, как я очень надеюсь, меня тут в очередной раз простят.
Совершенно четко помню один эпизод из очень далекого детства. Наша семья вместе с какими-то друзьями выехала на охоту и одновременно на рыбалку. Выехали на хорошую природу, в окрестности города Харькова. Крутой обрывистый бережок, покрытый зеленой-презеленой травкой. Все расположились недалеко от воды, раскинули какое-то покрывало, выставили на него всяческую снедь, какая обычно приличествует хорошо организованному пикнику. Мой отец и его приятель неторопливо обсуждали рыболовные проблемы. И вот этот самый, то ли приятель, то ли друг, произнес примерно следующую фразу: «Глубина тут — будь здоров, с ручками будет, два таких как я встанут друг на друга, и то не достанут до дна».
Как-то эти слова проникли в мое детское сознание. Особенно запомнилось, что два человека должны встать друг на друга, а все равно этого будет мало, так тут глубоко. Ну и какая должна у нормального ребенка реакция на подобное высказывание? Держаться подальше от воды? Может быть, и так, если лет достаточно. Но мне было недостаточно. И почему-то очень захотелось проверить, как это так в воде, что надо стоять друг на друге. В общем, я направился прямиком к речке. И просто прыгнул в воду…
Дальше ясно помню, что я сижу на подстилке, весь мокрый, а со мной говорят отец и этот его приятель. Причем оба очень внимательно заглядывают в глаза и пытаются всячески успокоить и приободрить.
Вот и все. Я пересказывал эту историю своим родителям, но они лишь недоверчиво качали головами. Так никогда мне и не поверили, что я что-то такое помнил. То есть ситуация такая действительно имела место. Был выезд на природу и мое купание в речке. Но по их словам, я был слишком мал, чтобы хоть что-то соображать. Чуть ли не только научился ходить. Куда уж тут слова понимать, а тем более решения принимать, пусть даже и неразумные. Просто пошел не прямо, а криво, вот и угодил в воду. А отец с этим товарищем сразу же сиганули за мной в речку и вытащили, даже наглотаться как следует не дали.
Но ведь я же помню! Наверное, вопреки расхожим стереотипам, люди очень рано становятся разумными. И очень даже понимают окружающий мир. Другое дело, что все эти детские впечатления потом напрочь стираются из памяти. К тому времени, когда хочется что-то обобщить из прошедшей жизни, в голове уже ничего не остается от пережитых событий. Но со мной, судя по всему, случилось по-другому. Я не просто услышал и понял чужие слова. Я при этом еще попал в крайне критическую ситуацию, прыгнул в воду и чуть не утонул. Наверное, предельное напряжение сказалось на памяти, и она вопреки обычному правилу сохранила какую-то часть тех событий.
Вот так я осознанно сходил на рыбалку в первый раз. Потом было еще много выездов как за рыбой, так и за дичью. Но это было уже в более зрелом возрасте. А по-настоящему необычное приключение — это то, которое случается с нами в первый раз в жизни.
Однако и мой отец тоже не всю жизнь был многоопытным охотником. Да и как им может стать простой паренек из бедной подмосковной деревни? Глава семейства — кузнец, мать суетится по домашнему хозяйству. Какая уж тут охота? Отец, насколько я знаю, более или менее пристрастился к этому делу уже к концу Великой Отечественной войны. «Сталинские соколы» были на особо привилегированном положении. А тем более Герои Советского Союза. В начале войны было, конечно, не до охоты. А вот на территории других стран, оккупированных фашистами, ситуация сложилась уже другая. Немцы тут драпали, а наши их только били и гнали. В перерыве между боями можно было позволить себе и слегка развлечься.
И вот тут у наших «соколов» появились трофейные охотничьи ружья. Да еще какие! Из дворцов бывших господ. А рядом угодья, где фазанов видимоневидимо. Ну как не сходить, не пострелять? Однако даже такая вольготная охота без егерей, путевок и лицензий все равно требовала соблюдения определенных охотничьих правил. В том числе по части безопасности.
Вот как звучала одна из охотничьих историй того времени в устах моего родителя. В ходе одного такого мероприятия Николай Леонтьевич (так звали отца) отправился пострелять фазанчиков со своим сослуживцем и однополчанином, небезызвестным героем войны и тоже «сталинским соколом» Покрышкиным Александром Ивановичем. Ходили они, ходили по лугам и полям и наконец притомились. И вот Александр Иванович остановился, поставил свое ружье прикладом на землю и поэтично оперся о ствол. При этом философски окинул окрестности своим взглядом. Однако чужое трофейное ружье было настроено не столь поэтично и философски. И выстрелило одним из своих стволов. Естественно, непроизвольно. В результате этого события на руке «сокола», которая лежала сверху на стволах, оторвало один палец.
Так всю оставшуюся жизнь трижды Герой Советского Союза и гулял не с пятью, а с четырьмя пальцами на этой своей руке. При этом не особенно распространялся, куда именно девался отсутствующий палец. А никто и не спрашивал. Без слов и объяснений как бы подразумевалось, что это результат кровавого боя с ненавистными фашистами. Вот они стреляли-стреляли и ранили, но не до конца, а только палец отстрелили. Однако совершенно точно, что после этого случая на охоте Александр Иванович не пренебрегал правилами безопасности, как-то: не опирался на ружье, даже если оно не было заряжено. А также никогда не поворачивал то же самое совсем незаряженное ружье так, чтобы его стволы смотрели на людей. Кажется, несложные правила. Но если их строго выполнять, они могут спасти немало жизней, полагаю.
Я с самых ранних лет усвоил эту норму: ружье, даже если оно не заряжено, никогда не должно смотреть на людей. Именно поэтому я с трудом мирюсь с подобными ситуациями в современной жизни. И, представьте себе, вовсе не на охоте. А, например, на дороге, когда управляю автомобилем. В силу разных причин наших сотрудников правоохранительных органов время от времени вооружают не табельным «макаром», а иногда и автоматическим оружием всяких разных марок. Например, по случаю очередной чрезвычайной ситуации. Но при этом, насколько я понимаю, не объясняют, как именно следует обращаться с этим оружием. А милитоны поступают очень просто — напяливают свой АКСУ-72 или иной прибор на плечо, да так, что ствол смотрит параллельно земле. И важно при этом поворачиваются направо и налево. Соответственно и ствол смотрит то направо, на толпу школьников на переходе, то налево, на их мамаш и учителей. И ведь ничего даже не екает под фуражкой в голове. Когда эти архаровцы проверяют мои документы, ствол смотрит прямо мне в грудь. Тут срабатывает механизм самосохранения, и я делаю шаг в сторону. Но и милиционер стремится повернуться ко мне. И даже недоумевает, чего это я перед ним юлю и виляю. Уж не пьян ли?
Каюсь, один раз я попытался объяснить одному такому «блюстителю порядка», как именно надо обращаться с огнестрельным оружием. Он уставился на меня совершенно непонимающей мордой. На которой было ясно написано примерно следующее: «Ты чего, этакая мразь, пытаешься меня, лейтенанта милиции с большой буквы, поучать?» Я понял намек и с тех пор больше не стремлюсь никому из милицейского племени ничего подобного объяснять. Только продолжаю непроизвольно делать шаг в сторону, когда в меня опять кто-нибудь подобным образом целится.