Наконец нашим глазам открылось зрелище, которое просто потрясало воображение. Такого мы не видели нигде и никогда в Москве и ее окрестностях. Что-то похожее я видел только в Гималаях, в индийских штатах Трипура и Манипур. То есть в полной горной глуши, какую только может себе представить цивилизованный человек.
Увидели же мы вот что. Перед нами находился тот самый прудик, который облюбовали наши утки. Он был довольно небольшой. Даже поменьше, чем тот, где мы ловили раков. Но на нем сидела целая стая уток! Штук сто, наверное, никак не меньше. Что они тут нашли интересного, было совершенно непонятно. Но факт оставался фактом. Утки плавали по поверхности этого прудика, ныряли, чистили себе перышки. Вылезали на бережок. Время от времени, громко хлопая крыльями, взлетали, делали круг и плюхались назад в воду. Подчас казалось, что они почти полностью закрывают собой водную гладь.
Совершенно очевидно они нас видели. Но не улетали! Происходило что-то похожее на то, что обычно случается в зоопарке. Там утки тоже не боятся людей. Но тут-то не зоопарк! Оставалось предположить, что мы нашли место, куда люди вообще не заходили уже давно. Перед нами были самые настоящие, еще не напуганные человеком дикие утки.
Как говорится, диво дивное. Вообще-то, я как-то видел таких непуганых уток в Западной Сибири. Мы плыли на туристическом пароходе в Дудинку и на Диксон. А по дороге останавливались и выходили на берег, где тоже не было никаких людей. Там я тоже видел, как довольно близко от нас в воде плескались утки. Тоже непуганые. Но не в таком количестве, а всего две-три. А тут не меньше сотни!
Шаг за шагом, но в конце концов мы подошли практически к берегу этого пруда. Стрелять по сидящим? Тут все-таки надо немного отвлечься и сказать пару слов о моих спутниках. Вообще-то, Лешка был кандидат в мастера спорта по стендовой стрельбе, а Вовка — перворазрядник. То есть стрелки — что надо. Они переглянулись и, кажется, поняли друг друга без слов. Стрельба по сидящей утке была по их меркам ниже их достоинства. Однако кто в таком случае стреляет первым? Не исключено, что после первого же выстрела вся эта утиная компания отчалит, и мы их больше никогда не увидим.
Сначала тихо, вполголоса, потом все громче и громче, но Лешка и Володька стали препираться, кто должен стрелять первый. И тот и другой никак не хотели уступать друг другу. Я же в их глазах, надо понимать, был просто никто. Я это понимал, никаких разрядов по стрельбе у меня не было. Поэтому просто стоял молча и наблюдал за борьбой титанов.
Наконец победил Володька. Во-первых, это было его ружье. Во-вторых, он его тащил. В-третьих, именно Володька был самый нахальный и дерзкий из нас. А как известно, кто смел, тот и съел. И Володька с видом чуть оскорбленного достоинства (как же, кто-то посмел оспаривать его права!) повернулся к пруду. Выдержал паузу. Потом громко засвистел.
Вода покрылась пеной. Утки все разом захлопали крыльями, заторопились. Они разгонялись по воде, оставляя за собой пенные дорожки, и одна за другой взмывали в воздух. Вокруг нас были только крякающие утки и хлопающие крылья.
Володька выбрал жертву, приложился, повел ружьем, выцелил. И наконец выстрелил. Ничего не произошло… Никто ни на какую землю не рухнул.
Утки даже и не думали попадать к нам на ужин. Наоборот, они разогнались и помчались от нас вдаль. Выстрел, однако, грохнул во всю мочь. Мы трусливо озирались, инстинктивно ожидая, наверное, увидеть егерей вместе с милиционерами. Но те не появлялись.
А Володька стоял совершенно обескураженный. Промах! По уткам, которые только что на голову не садились. Это была минута настоящего позора. В глазах Лешки промелькнула искра злорадства: «Ага, вырвал себе право на первый выстрел, а сам промазал!»
Володька, как и мы, провожал глазами наших уток. Ружье безвольно висело у него в руках. Фиаско было полным. Он уже, наверное, представлял, как мы будем насмехаться над ним всю оставшуюся поездку. Да и было за что насмехаться. Оставил товарищей без законной добычи на ужин. Без фантастической закуски к выпивке. Опозорил всю нашу экспедицию перед животными и людьми.
Дальше однако произошло то, что никак не укладывалось в наши столичные головы. Утки никуда не улетели. Они похлопали-похлопали крыльями, сделали кто большой круг, а кто поменьше. И одна за другой потихоньку вернулись все назад. Они круто заходили на этот наш прудик и, совершенно не обращая на нас внимания, со всего маху плюхались обратно в воду. Получалось, что выстрел их вовсе и не испугал. Такого я вообще никогда не видел. Что за странные утки? Прямо как домашние. Наверное, такого поведения можно было ожидать только от домашних уток. Но никак не от их диких собратьев.
Да, много удивительного бывает на свете. Однако надо было что-то делать. Лешка знал, что именно. Он довольно решительно двинулся к Власову. И требовательно протянул к нему руку. Власов без споров, отведя глаза в сторону, отдал ему свою одностволку. Лешка вытащил патрон из кармана, загнал его в патронник и стал по-хозяйски оглядывать прудик. Утки не подозревали, что решается их судьба, и как ни в чем не бывало продолжали плескаться дальше.
Лешке с его высокими стендовыми регалиями и вовсе было не с руки стрелять по уткам, сидящим от него в двадцати шагах. Да я и не думаю, что Лешка сомневался в своих способностях. Для него, нет никакого сомнения, подстрелить летящую утку было проще простого. Ведь на стенде тарелочки вылетают с бешеной скоростью да еще по немыслимым траекториям, и то их мастера разбивают без промаха. А тут какие-то разленившиеся жирные утки, еле-еле хлопающие крыльями на расстоянии в десять метров!
В общем, Лешка тоже засвистел. Я всегда завидовал тем, кто умеет свистеть. Особенно столь громко и пронзительно. Свистуны как-то ловко поджимают губы и по-особому продувают через них воздух. Я сколько в своей жизни ни старался научиться этому, так и не смог. До сих пор не могу. Тихо-тихо могу, а по-настоящему — никак.
От Лешкиного свиста утки опять поднялись в воздух. Но на этот раз более лениво. Видно привыкли с первого раза. И не сочли, что свист предвещает какую-то настоящую опасность. Они висели почти неподвижно в воздухе, прямо напротив нас, хлопая своими крыльями и недовольно крякая. Лешка как настоящий мастер вскинул ружье. Выстрел бабахнул, кажется, даже громче, чем в первый раз. Было видно, как сноп сгоревших пороховых газов, а значит, и дроби, протянулся от ружья прямо в самую гущу утиной стаи. Наверное, я ожидал, что если не все, то уж часть уток точно рухнет поверженными на землю.
Никто никуда, однако, не рухнул. Я уж не знаю, в чем тут была проблема, если такие мастера мазали при стрельбе в упор. То ли ружье было кривое. То ли они брали слишком большое упреждение для цели, которая почти висела на месте. Может быть, если бы это была двустволка, из второго ствола мои товарищи точно сбили бы свою утку. Но второго ствола у нашей одностволки не было. И результат их «работы» был налицо. Утки все до одной успешно удрали от незадачливых стрелков. Наверное, в этот раз я очень неприятно ухмыльнулся. Во всяком случае и Власов, и Лешка, оба как по команде отвернулись от меня.
Дальше я опять удивился. Но уже не так, как в первый раз. А только наши утки, полетав-полетав вдали, вновь направились к нам. Они опять собирались сесть на заветный прудик. Ей-богу, я никак не мог взять в толк, что они нашли в нем особо привлекательного. Пруд как пруд. Кругом полно свободной воды. Но вот факт оставался фактом, утки опять вознамерились сесть именно к нам, прямо под наши ноги.
Однако Володька, судя по всему, не желал оставаться презренным мазилой. Он почти выхватил ружье из рук Лешки и в одно движение зарядил. Он, как я сразу же понял, решил сбить утку опять в воздухе, но уже не дожидаясь, когда она сядет. Это было нетрудно. Утки одна за другой пикировали прямо на нас, причем со всех сторон.
Прогремел выстрел. Опять ничего не случилось. Нет, конечно, случилось. Но не совсем то, чего хотел Володька. Утки вскинулись и опять погнали по кругу над нашим островом. Но ни одна из них не пожелала расстаться со своей никчемной жизнью. А может, в патронах вообще не было дроби? Такая крамольная мысль закралась в мою голову после этого, уже третьего подряд промаха.
Самое интересное, что ни Власов, ни Лешка даже не думали дать мне пострелять. Как будто меня и вовсе тут не было. Объяснение могло быть только одно: ни тот, ни другой вообще не считали меня за хорошего стрелка.
Это было обидно. Наверное, уже в этот момент я подсознательно решил им обоим доказать обратное.
Володька опять отдал ружье Лешке. Ну уж теперь-то у нас будет утка на ужин! Не может же кандидат в мастера спорта по стендовой стрельбе два раза подряд промазать по утке, которая только что не садится ему на голову. Но, как выяснилось, на голову нашего мастера пала не утка, а очередная порция позора. Лешка тоже промазал. Два раза подряд! Это было не менее удивительно, чем утки, которые никак не желали улетать от своих убийц.
После четырех промахов подряд мои товарищи выглядели так, что мне их стало почти жалко. Но, однако, надо было положить конец этому свинскому отношению ко мне. И я довольно решительным тоном попросил дать и мне выстрелить. Хоть разок. Надо было видеть, с какой неохотой отдал мне ружье Власов, который к этому моменту уже успел в очередной раз забрать его у Лешки. Но все-таки отдал. «Как не треснул!» — только и подумал я.
Вслед за ружьем Власов дал мне и один патрон. Я не стал спорить. Один так один. Они тоже по разу стреляли. Так что тут хотя бы внешне, но равенство более или менее сохранялось. Однако надо было как-то так сделать, чтобы я все-таки подстрелил утку. В общем, простое решение было очевидным. Выстрелить по сидящей утке. И вся недолга! Но, с другой стороны, это было слишком просто. Так я им ничего не доказал бы. На воде хоть кто подстрелит, тем более с десяти метров.
И я избрал иной план. Для начала зарядил ружье. Потом не стал суетиться и подошел к берегу поближе. Там прямо вдоль пруда лежало толстенное поваленное дерево. Я присел прямо за ним и положил на этот ствол свое ружье. То есть, как уже догадался читатель, я принял решение стрелять не только по сидящей утке, но еще и с упора. Но и этого мало. Я стал ждать, когда утки сплывутся вместе. Подстрелить сразу несколько одним выстрелом — вот что я задумал!
По две утки сходились довольно часто. Но я почувствовал, что тут можно добиться большего. Чего там две! Сейчас я вам покажу, дорогие вы мои горе-стрелки! Наконец минут через пять я подловил хороший момент. В одно место одновременно сплылись целых три утки. Я выстрелил. Две были убиты насмерть. Третью, подранка, удалось поймать голыми руками.
Да, такого выстрела у меня не было никогда ни до того, ни после за всю мою бестолковую жизнь! В тот же момент мне казалось, что я доказал своим товарищам, что тоже на что-то гожусь. Но они не смотрели на меня. То есть как будто и не замечали, что я только что с одного патрона настрелял целую кучу уток. Единственно, Вовка решил попробовать выстрелить еще раз влет. На этот раз наконец и он попал. То есть у нас вдруг стало четыре убитые утки. Больше не съесть! Это значило, что охота окончена.
Мы шли со своими утками к нашему лагерю. Володька тащил свое одноствольное браконьерское ружье и утку. Я же нес свою добычу. Лешка вообще ничего не нес. Мы молчали. Ребятам было обидно, что они не подтвердили свой особый статус стендовых стрелков. Я же раздумывал совсем о другом. А вообще в этой жизни можно кому-то что-то доказать? Вот я только что подстрелил трех уток с одного выстрела. И что? Разве меня после этого стали считать хорошим охотником? Что-то я в этом сомневаюсь. По лицам моих товарищей было видно, что они были просто недовольны несправедливостью, допущенной самой судьбой. Но, конечно же, не изменили своего мнения и не считали меня особым мастером по стрельбе. То есть все равно себя считали мастерами, а меня — не пойми кем. И к тому же теперь еще были недовольны своей судьбой.
Ну а если бы я подстрелил утку влет? В конце концов я все-таки имею не такой уж и плохой охотничий опыт. И запросто могу и попасть на таком расстоянии. Не думаю, однако, что и в этом случае я что-то доказал бы своим товарищам. «Ну повезло, — сказали бы они, — дуракам всегда везет». Вряд ли можно было рассчитывать на большую степень признания моих заслуг.
Еще я думал вот о чем. Мы приехали в самый настоящий рай для рыбака и охотника. Рыбу можно ловить чуть ли не голыми руками. Утки норовили сесть на голову. Чего еще надо? Два первых дня мы действительно упивались всем этим изобилием. А вот теперь идем чуть ли не с недовольными лицами. Чего-то еще не хватает? Похоже, мы уже привыкли к райской жизни. И теперь имели претензии еще к чему-то: к судьбе, к кривому ружью, к плохим патронам и невоспитанным уткам.
Уток мы в тот же вечер зажарили на костре. Вкус у них был отменный, особенно под спирт и на свежем воздухе. Однако мясо показалось мне жестковатым. То ли я уже разбаловался изобилием рыбы и дичи. То ли мы не дали уткам протухнуть. Я от опытных охотников слышал, что уток нельзя есть сразу. То есть, конечно, и сразу они вполне съедобные. Но не такие мягкие и вкусные. Лучше дать им немного протухнуть. В мясе идут естественные процессы разложения. И если не переборщить, через сутки утка будет что надо, мягкая и аппетитная. На практике так нередко и случалось. Обычно подстреленных уток трудно было зажарить и съесть сразу. Всегда они успевали где-нибудь поваляться. Но в результате были только вкуснее.
У меня дома в морозилке одно время довольно долго лежала одна подстреленная дикая утка. Ощипать я ее, конечно, ощипал. А потом заморозил. И все как-то руки не доходили ее приготовить. К тому же она имела довольно неприглядный вид. Какая-то вся помятая, сморщенная, смерзшаяся. Так и валялась себе без дела, только место занимала. Наконец я решил с ней покончить. Дай, думаю, зажарю-ка я ее! Так и поступил. Нашел у жены подходящую сковородку, разогрел ее, разморозил птицу, разрезал ее на части и стал жарить на сильном огне. Причем для себя решил, что если утка окажется протухшей, невкусной, в общем — плоховатой, то тут же ее и выкину. Но, к моему удивлению, эта неказистая на вид утка оказалась исключительно вкусной. Просто пальчики оближешь! Вот как бывает.
Следующее утро ознаменовалось приходом картофельного сторожа и пропажей части посуды. Впрочем, обо всем по порядку. Как я уже упоминал, недалеко от нас было картофельное поле. Его сторожил один человек, местный житель. И вот на следующее утро я проснулся от того, что кто-то ходил по нашему лагерю. Я высунулся в окно машины и увидел какого-то товарища довольно потрепанного вида. Я немного напряг тяжелую спросонья голову и наконец сообразил, что это был тот самый сторож с расположенного неподалеку картофельного поля, которого мы видели сразу по приезде на остров.
«Чего он приперся в такую рань? И что с ним теперь делать?» — я завозился в машине, вылез наружу, поежился, напялил свои штаны и рубашку. Сторож остановился и внимательно наблюдал за моими движениями. Но ни слова не говорил. Просто стоял поодаль.
Выполз из своей палатки и Володька Власов. Тоже огляделся, понял, что у нас гости, и начал одеваться. Мы с ним вдвоем наконец подошли к нашему незваному пришельцу. Я глянул на часы. Было чуть раньше семи часов утра. Ничего себе визитик!
Но мы с Володькой были тертые калачи. И, не сговариваясь, быстро сообразили, какие причины привели сюда этого деятеля. До этого наша компания вела себя довольно тихо. А вчера мы палили из своей одностволки по полной программе. Конечно же, нас было прекрасно слышно на картофельном поле. А может быть, и в деревне на берегу Волги. Запросто можно было накликать гостей.
Точно так же было понятно, что сейчас еще не сезон охоты. В любом случае, из любого ружья наша «охота» тянула на полноценное браконьерство. А с нелегальным оружием я уж и не знаю, на что все это тянуло. Точнее, знаю, но нет желания уточнять.
А тут гость, который по долгу службы несет функции охраны. Пусть охраны картофеля от грабителей. Но он может и в милицию на нас доложить. По всему выходило, что нам надо как-то этого сторожа задобрить.
— Доброе утро! Что-то вы рано встаете! — я не посмел сказать, что он рано заявился. Это было бы невежливым намеком. А злить сторожа никак не хотелось. — Кстати, как вас звать-то? А то мы в первый раз с вами толком и не познакомились.
Оказалось, что нашего товарища звали Семеном. Он увидел, что мы выбрали вежливую линию поведения, и сразу приободрился. Задал пару ничего не значащих вопросов о том, как у нас тут дела. Мы отвечали тоже предельно вежливо и в целом протокольно. Вдаваться в детали совсем не хотелось. Как это ни странно, но Семен ничего не спросил про стрельбу. Не может быть, чтобы не слышал. Но факт оставался фактом — не спросил.