ЛЮДМИЛА УВАРОВАСЫН КАПИТАНА АЛЕКСИЧАПовести и рассказы
Людмила Увароваавтор многих рассказов и повестей, которые публиковались в периодической печати и выходили отдельными книгами.
Настоящая книга является шестой по счету книгой писательницы.
Герои еенаши современники, молодые и пожилые, каждый со своим характером, со своей судьбой.
Читатель познакомится со старым капитаном, заменившим отца мальчику-сироте («Сын капитана Алексича»), с молодой женщиной, любящей и любимой, перед которой неожиданно встала дилеммастроить свое счастье на обломках чужой любви или же пожертвовать своей любовью во имя высших человеческих побуждений («Сиреневый бульвар»), с бывшими питомцами детского дома, которые Один раз в году собираются вместе, в день традиционной встречи, чтобы поведать о том, как сложились их судьбы («Роза ветров») с героями рассказов «Портрет сына», «Цветные стекла», «Врачебная тайна» и др.
Большинство людей, описываемых Л. Уваровой, обладают горячим сердцем, душевной стойкостью, благородством.
Новая книга Л. Уваровой современна по содержанию, поэтична и пронизана любовью и доверием к советским людям.
ПОВЕСТИ
СЫН КАПИТАНА АЛЕКСИЧА
1
Маленький, невзрачный, но быстрый «Ястреб» проворно причалил к пристани и остановился, затих, как бы прислушиваясь к хлынувшей из отсеков воде.
Капитан Алексич вбежал на мостки, махнул рукой.
До утра, сказал он.
Это было ритуалом, сказать на прощанье два слова, обращенных неизвестно к кому: «До утра», или «До вечера», или «До послезавтра».
Потом вбежать по лестнице, ведущей наверх, на берегу еще раз обернуться, бросить последний взгляд на «Ястреб», кивнуть ему, будто и в самом деле ненадолго прощаясь, и только тогда уже повернуть к дому.
Дом стоит на берегунебольшой, в три окошка, окруженный низеньким деревянным забором с калиткой без щеколды. Возле калитки столб, к нему привешен фонарь.
Вечерами фонарь загорается. Если зеленым светом, стало быть, хозяин дома, милости просим; если синим, значит, его нет или он занят и, одним словом, ходить к нему незачем.
В доме тишина, ничем не нарушаемая, стойкая. Пол блестит, тикают на стене старинные часы с тяжелой медной гирей, в простенке между окнами фотография, вглядишьсяузнаешь щекастое лицо с чуть поднятыми скулами, узкие смеющиеся глаза и фуражку с «крабом», лихо сдвинутую набок.
Таким он был двадцать лет тому назад. Но от прошлого сейчас осталась, пожалуй, одна лишь фуражка, и та, по правде сказать, сильно пообветшала. А на лицеморщины, складки, и глаза не веселые, не смеющиеся, словно бы немного потускневшие, утратившие и блеск, и яркость, и свой первоначальный голубой цвет.
Чистота в доме образцовая, и тишина, и покой. Раскроешь окнообдаст студеной речной свежестью и ветви тополя, растущего во дворе, смело ворвутся в комнату.
Капитан Алексич первым делом раскрывает окна и долго стоит, машинально оглаживая короткими пальцами тополевую ветку.
«Собаку завести бы», лениво думает он. Потом идет за калитку, вешает на столб зеленый фонарь.
Сейчас бы отдохнуть, поспать, просто полежать, бездумно наслаждаясь покоем, теплом, ласкающим продрогшее тело, но нет, он не привык ложиться днем.
Не привык он и сидеть без дела: то починит забор, наколет дров впрок или примется ни с того ни с сего драить пол щеткой, отделает его за милую душухоть глядись, как в зеркало.
Потом садится к столу, что-то старательно пишет в толстую тетрадь, или, вернее сказать, книгу, переплетенную в голубой дерматин.
Вечером приходят гостибольшей частью одни и те же. Старый водолаз Петрович, недавно вышедший на пенсию, и механик «Ястреба» Илюша Астахов, черноглазый и смуглый, словно цыган.
Петрович внешне суров, малоразговорчив. Часами может сидеть на одном месте, посасывая давно погасшую трубку. Его нещадно изводит астма, курить ему врачи запретили строго-настрого, а трубка, хотя и погасшая, все-таки создает некоторую отрадную для него иллюзию.
Илюша подвижен, смешлив, к тому же большой выдумщик, чтобы не сказать больше.
Сочинитель, сердито ворчит Петрович. Как начнет заливать, что тебе твой Станюкович!
Илюша не обращает на его слова решительно никакого внимания. Старик лишен фантазии, а люди без фантазиисамые скучные на земле, это известно каждому.
Он уже второй год живет в этом городке, но никак не может привыкнуть. Всю жизнь прожил в Москве, на Покровке, и теперь немилосердно скучает по дому.
Все ему здесь не нравитсядома, улицы, люди.
Провинция, замечает он. А если так подуматьнеполных три часа от Москвы Уехать бы, мечтает он вслух. Взять бы вот так вот, собраться и махнуть куда подальше.
Куда же? спрашивает капитан.
Илюша вздыхает:
Не знаю. Хотя бы на Покровку, дом четыре, крайняя дверь во дворе.
И печально задумывается, уставив горячие черные глаза в одну точку.
В разговор вступает Петрович. Это человек хозяйственный, положительный, если и говорит о чем, то всегда о деле.
В большой универмаг вчерашний день полотеры механические завезли, сообщает он. Чудеса! Сама собой щетка по полу прыгает, а после глянешьи пылинки нигде не встретишь.
Капитан пожимает плечами:
Ни к чему это. Я сам пол надраюхоть чай пей на нем.
Силы у тебя уже не те, поберечь бы надобно, резонно замечает Петрович. А полотер этотудобство неслыханное. И всего-то навсего две без малого сотни старыми деньгами.
Две сотни? повторяет капитан. Не так уж, чтобы
Петрович взрывается:
И для кого бережешь? Для кого копишь, черт старый?
Илюша с усмешкой взглядывает на капитана. Все дружно считают капитана несусветным скопидомом, о нем говорят: «Снегу зимой пожалеет»
Но лицо капитана невозмутимо.
Выходит, есть для кого.
Потом они пьют чай. Чай в этом доме стоящий, заварен, как следует. Иногда хозяин поставит на стол четвертинку, к ней тарелку с кислой капустой собственного засола.
На все руки ты мастер, одобрительно замечает Петрович. Капуста у тебясловно вчера с огорода
Петрович уходит первый. Ему далеко идти, на другой конец города. Он идет, ворча что-то про себя, время от времени вздыхая.
Ему бы такие деньги, какие, по слухам, водятся у Капитана Алексича. Он бы всем показал! У него бы стол ломился, у него бы гости никогда не переводились
Да, так-то! Испокон веку известнонет справедливости на земле.
Впрочем, он знает: попроси у капитана чего хочешь, никогда не откажет. Но поломаться перед самим собой, пожалеть себяодинокого, никому не нужного, что за сладкая, томительная отрада!
Но конечно, как бы там ни было, а на всем белом свете один у него друг, один как есть, капитан Алексич. А если и скуповат капитан, что ж, скупость не глупость, возьмешьсяне прогадаешь.
Так думает Петрович, шагая к своему дому, и, когда доходит до крыльца, окончательно убеждает себя: нет для него ближе и лучше человека, чем капитан. Нет и не будет.
А капитан между тем еще долго слушает рассказы Илюши. Без Петровича Илюше вольготноговори о чем хочешь, никто не перебьет, не высмеет.
Капитанлучший слушатель в мире, что ни расскажешьвсему верит. Должно быть, потому, что сам никогда и слова не выдумал.
Наконец и Илюша уходит. Капитан прибирает со стола, потом выходит во двор.
Глухая осенняя ночь сыплет на плечи мелкую россыпь дождя, с реки тянет холодом, и далеко видны красные и белые глазки бакенов.
Капитан подходит к столбу, гасит зеленый фонарь. Пора спать, время уже позднее, ночь
2
Что бы он ни делал, с кем бы ни говорил, мысль о сыне не выходила у него из головы.
«Поглядел бы Ардик Послушал бы Вот бы Ардику рассказать о таком»
До сих пор Ардик представлялся ему таким, каким он видел его в последний раз, острые приподнятые плечи подростка, ясный лоб, серые глаза. Только глазами в него, в отца, все остальное от матери.
И должно быть, характером тоже в неезамкнутый, скрытный, неласковый.
Жена ушла от него крадучись, не сказав ни слова, не оставив записки.
Однажды он пришел с дежурства домой, а дома пусто, тихо и странный, непонятный, удивительный беспорядок.
С окон сдернуты занавески, на полу валяется наволочка, полотенце брошено через спинку кровати.
Нехороший беспорядок, такой остается после человека, который уже не вернется.
Так и вышло. Жена не вернулась к нему, и сын ушел вместе с нею.
А он тосковал. Первое время не спал ночами, прислушиваясь к каждому шороху за окном, к шуму проехавшей мимо машины, к гудку парохода, к шагам, затихающим вдали.
Но ее все не было. И мало-помалу он перестал ждать.
Когда-то он женился по страстной любви, несколько лет подряд ходил за ней как привязанный, терпеливо сносил холодность, насмешки, неприкрытую неприязнь. Он был упрямый, умел ждать, умел добиваться своего и в конце концов добился.
Когда она стала его женой, он ломал, прижимал к себе ее руки, притягивал ее плечи, когда она, нехотя сдаваясь, не отвечала, но, закрывая глаза, покорялась его ласкам. Он целовал ее вздрагивающие веки, плечи, маленькую острую грудь и все удивлялся, никак не мог свыкнуться с мысльювот она и стала его женой.
Он словно бы никак не мог опомниться и часто, просыпаясь ночью, при тусклом, тающем свете фонаря за окном, пристально вглядывался в ее сонное лицо.
Во сне она казалась добрее, беззащитней, темные брови вразлет, красиво очерченный рот, волосы по-девичьи заплетены в корзиночку на затылке.
Когда она ушла, он ждал, потом перестал ждать, и все туманнее, все расплывчатее становилось ее лицо, и он уже с трудом представлял себе, какая она, какого цвета у нее глаза и волосыкажется, светлые или скорее каштановые?..
Но с сыном было иначе. Это была его вторая, самая сильная сущность, его мужская, несгораемая сила, всегда живая надежда.
Его он помнил так ясно, словно никогда не расставался, словно яркая до боли в глазах молния раз и навсегда осветила бледное мальчишеское лицо, врезав в память узкие серые глаза, ямочку на подбородке, темные, негустые брови.
Так он и остался одиноким. Случались встречи с женщинами, иные были хорошими, пылкими, может быть даже любили его, он не привязался ни к одной.
Легко, беспечально забывал о них, когда они уходили, поняв, что все равно ничем его к себе не привяжешь, ни лаской, ни пылкостью, ни заботой.
И в городе о нем говорили:
Капитану Алексичу на роду положено жить одному
Он привык к своему одиночеству. Привык к спартанской пустоте дома, к незанавешенным окнамтак с того дня и не пожелал больше повесить занавески, к тишине, постоянно встречавшей и провожавшей его.
И только к одному не мог привыкнутьне мог позабыть сына.
Он был капитаном маленького судна, ходившего от Кондакова до Верещаговавсего-навсего семьдесят километров.
Судно называлось «Ястреб».
Нехитрая должность была у капитана: следить за расстановкой бакенов, за тем, чтобы загорались они с заходом и гасли с восходом солнца.
Кроме того, «Ястреб» следил за чистотой судового хода. Время от времени водолаз спускался на дно, исследуя, нет ли камней и корней, самых опасных для судов.
«Ястреб» ходил с весны до осени, зимой становился на ремонт. Тогда волей-неволей капитану приходилось что ни вечер зажигать у своей калитки зеленый фонарь.
Капитан жил в этом городе неполных тридцать лет. Когда-то, еще совсем молодым, он заехал сюда, едучи на пароходе; как водится, побродил по улицам, осмотрел местные достопримечательностистаринную часовню и краеведческий музей.
В ту пору он жил в Ленинграде и, подобно всем ленинградцам, был искренне влюблен в широкие проспекты и площади, которые казались особенно просторными и немного таинственными в июньские белые ночи.
Этот же город решительно не понравился ему. Ничего не чувствуя, он влез обратно на палубу и даже не поглядел в последний раз на пристань.
Мог ли он думать тогда, что в этом маленьком неприглядном городке пройдет большая часть его жизни, что здесь он женится, будет растить сына и останется, очевидно, уже до последнего своего часа.
Но так случилось.
Город стоял на берегу Москвы-реки, и все в нем было так, как в любом другом подмосковном городке, неширокая центральная площадь, городской сад, клуб, кино и детский парк.
Еще там были торговые ряды. Когда-то в них располагались магазины и трактиры, по воскресным дням городская площадь была сплошь завалена конскими яблоками и сеном.
Сюда на воскресные базары съезжались из окрестных деревень, в старинной церкви немолчно звонил колокол, за окнами лавок виднелись бородатые, степенные купцы.
Теперь ряды давно уже опустели. Возле них дружно роились жирные, вконец обленившиеся голуби, и городские хозяева на каждой сессии горисполкома долго и настойчиво обсуждали, что следует построить вместо рядов.
Одни предлагали Дом культуры, другие кинотеатр, третьи стадион. Порой разговоры эти затягивались до рассвета, когда из открытых окон валом валил табачный дым и в утренней тишине слышались осипшие за ночь голоса.
Потом хозяева города расходились по домам, споры затихали до следующей сессии горисполкома, а ряды как стояли, так и оставались по-прежнему незыблемо стоять на своем месте.
Никто не знал, что капитан Алексич пишет летопись города. Он начал писать ее вскоре после ухода жены: надо было как-то убить вечера, особенно долгие и тягостные в опустевшем доме.
Сперва он решил было писать мемуары. Но потом: отказался от этой мысли, жизнь его, в общем, была небогата событиями, и не так-то много хороших и значительных людей довелось ему повстречать.
Потом он задумал написать повесть о речникахводолазах, тральщиках, бакенщиках.
«В этом деле я, можно сказать, собаку съел», не без самодовольства думал он.
Но написал первую фразу: «Пароходы шли друг за другом, вдоль по реке, намереваясь пройти шлюзование»и опустил ручку. Как назло, ни одного слова не приходило в голову, мыслей было много, они забивали друг друга, беспорядочно роились, никакого сладу с ними не было.
И он забросил свою так и не написанную повесть.
Однажды «Ястреб» причалил к маленькой деревеньке, носившей смешное название Огурчики.
Ночью был ураган, «Ястреб» основательно потрепало по волнам, а к утру, когда буря затихла, капитан решил сделать остановку где-нибудь у близлежащего города пли деревни, пополнить запас питьевой воды.
И там, в Огурчиках, он познакомился со старым агрономом, давно уже жившим на покое.
Агроном этот показал ему летопись, которую вел изо дня в день в течение почти пятидесяти лет.
Несколько общих тетрадей были прошиты одна через другую суровой ниткой, и все страницы густо исписаны мелким, сползающим книзу почерком старика.
Здесь вся история нашего села, с гордостью сказал агроном.
Капитан не сдержал улыбки.
История? Какая же такая история в этих ваших Огурчиках?
Всякая, сухо ответил агроном и вдруг обиделся, почти вырвал из рук капитана свою летопись и сколько капитан ни просил, так и не показал ему больше.
Петрович, в ту пору еще плававший вместе с капитаном, сказал ему после:
Старик дотошный, другого такого поискать. Он, говорят, про все записывал, ничего не пропускал
Помолчал, посасывая неизменную трубку, и добавил одобрительно:
Хорошее дело. Помретпамять останется, выходитжил не напрасно.
«Вот это по мне», подумал капитан и, не откладывая в долгий ящик, первым делом обзавелся толстенной конторской книгой, страниц на тысячу, никак не меньше, переплел ее в голубой дерматин.
Бумага была разлинованной в клетку, чернильница до краев наполнена чернилами, возле чернильницыдве ручки с перьями 86-й номер, пишине хочу.
И он стал писать. Писал все, что бы ни пришло в голову, обо всем, что бы ни увидел. Ведь город, в котором он жил более четверти века, невольно стал для него родным, и хотелось как можно подробнее описать его жизнь.
Первые записи были короткими, лаконичными, под каждой записью датамесяц, число, год.
Старался по возможности не пропускать ничего.
«Может быть, с виду ничего важного нет, но ведь важность события проверяется только однимвременем», думал он.
Оставаясь один, он часто перелистывал страницы, исписанные его неразборчивым почерком. И должно быть, в эти минуты самому себе он казался летописцем Пименом.