Как это не поняла? спросила учительница, но он прервал ее:
Мой сын больше не будет учиться у вас, я перевожу его в другую школу.
И, не слушая ее, даже не поглядев в ее сторону, повернулся, вышел из учительской.
Вася стоял возле дома, поджидал его. Он обнял мальчика за плечи, прижал к себе.
Ты будешь учиться в другой школе, сказал капитан.
Вася кивнул.
Завтра же я все сделаю, оформлю, что надо.
Вася равнодушно взглянул на него. Казалось, ничто его не трогало, словно капитан говорил о ком-то чужом.
Чего ты, сынок? капитан заставил себя улыбнуться. Смотреть веселей, слышишь?
Слышу, ответил Вася.
Мы с тобой заведем новых голубей, сказал капитан. Целую стаю заведем и голубятню построим. Идет?
Зачем? грустно спросил Вася. Зачем нам целая стая?
Ну, как знаешь, сказал капитан. А хочешь, мы других каких птиц заведем. Щеглов, например? Я слыхал, они поют замечательно!
Дядя Данилыч, сказал Вася, и голос его оборвался до шепота. У него уже крыло совсем поправилось. Еще немноголетать бы стал
Он долгое время не мог позабыть своего голубя. Капитан слышал, как он говорил Тимке:
Помнишь, Тимка, как голубь у меня на плече сидел, вот здесь?
И Тимка вилял хвостом, словно понимал слова Васи и сочувствовал ему.
А потом, когда Вася уже учился в другой школе, случилось происшествие с Тимкой: попал под машину. К счастью, уцелел, ни одна косточка не была переломана, но сильно содрало кожу на задней лапе, и капитан вместе с Васей отнес Тимку в больницу, где псу перевязали лапу.
Целых две недели Вася ходил с псом в больницу. Тимку кололи пенициллином, а один раз даже просвечивали рентгеном.
Теперь это уже давно позади, но сколько всего довелось пережить!
Годэто и много и мало. И вероятно, все-таки много. Потому что порой капитану кажетсяВася живет у него давным-давно, с самого раннего детства.
Странное дело, мысленно он даже путал их в памятиАрдика и Васю. Он не забыл сына, как мог забыть? Но иногда, вспоминая Ардика, какие-то слова, сказанные им в детстве, видел вместо Ардика лицо Васи, слышал Васин голос Может быть, потому, что они похожи друг на друга? Нет, они вовсе не похожи. Ничемни внешностью, ни характером. Общее в них однооба дороги ему, и он сам бы не мог сказать теперь, кто дорожесын или Вася.
Как-то капитан не на шутку повздорил с Петровичем.
Как обычно, они виделись почти каждый день, но теперь оба говорили только об одномо Васе, о его наклонностях, привычках, стремлениях, о том, каково ему в новой школе и почему у него неладно с историей и математикойвыше тройки никак не поднимется.
Ломкий возраст, уверял Петрович. Погоди, войдет в настоящие годы, переменится, может, еще таким ученым станет, почище Крузенштерна
Поди ты со своим Крузенштерном, досадливо отмахивался капитан. Мне кажется, просто у них в школе слишком много уроков на дом задают, парень света белого не видит, даже ночью со сна вскрикивает
Это глисты, безапелляционно говорил Петрович. От глистов люди всегда во сне кричат.
Капитана больше всего раздражал самоуверенный тон Петровича. На все у него есть ответ, все всегда знает, можно подумать, что десятерых детей воспитал на своем веку.
Он так и сказал ему:
И откуда ты все знаешь, головешка обгорелая? Один, как пень, на всей земле, а тоже мне, суешься со своими советами, словно мать многодетная.
У Петровича слегка зашевелились ушипризнак обиды. Он и в самом деле почувствовал себя задетым словами капитана.
Чем же это я «головешка»? тонким, ехидным голоском спросил он. На себя прежде глянь
Но капитан не обратил внимания на обиду Петровича. Кажется, даже просто не заметил ее.
Очень меня Вася тревожит, озабоченно продолжал он. Мальчик хороший, душевный, а вот в школе, ни в той, ни в этой, как-то ни с кем не сошелся. Нет у него ни одного товарища.
Петрович молчал, посасывая трубку.
Мальчик в его возрасте должен иметь товарищей, сказал капитан. Помню, когда я вот таким был, у меня что ни день новый товарищ.
Петрович все молчал, и капитан спросил его с насмешливым удивлением:
Ты что, языка лишился?
Нет, ответил Петрович, помахивая трубкой, как бы разгоняя невидимый дым. Языка-то я не лишился, но просто жалко мне тебя стало.
Жалко? протянул капитан. Это почему же?
Вася, он, конечно, хороший, сказал Петрович. Я и сам к нему привязался, только все-таки так нельзя.
Что нельзя? спросил капитан. Выговорись наконец!
Петрович несколько мгновений смотрел на него, и трудно было понять, чего больше в его взглядежалости или насмешки.
Совсем ты на себя непохожий стал, Данилыч, медленно произнес Петрович. Вроде растерял себя. Одни у тебя теперь мысли, одни думкивсе про него. Не мужик, а кормящая мать какая-то.
Капитан взглянул на него, усмехнулся, но ничего не ответил.
Я иной раз даже, по правде сказать, рад душевно, что нет у меня никого, ни детей, ни жены, продолжал Петрович.
Почему? спросил капитан.
А потому, на тебя гляжу и понимаю: тебе этот мальчишка дороже жизни. А дальше что будет? Вдруг, вроде твоего сына, уйдет и не вспомнит, и не обернется даже. Так-то!
Капитан встал перед ним, заложив руки за спину.
Вот что, очень тихо сказал он. Ты как хочешь, только сейчас уходи отсюда.
Как это уходи? не понял Петрович. Куда это?
Уходи! заревел капитан и до боли сжал кулаки. К чертовой матери уходи, и чтоб я тебя больше не видел.
Петрович пулей выбежал из комнаты, споткнувшись о порог.
В тот вечер капитан долго не ложился спать. В ушах стояли, ничем не заглушались горькие слова Петровича. И чем больше он думал, тем сильнее распалялся.
Вот, сукин сын, чего выдумал! Ребенок ему, видите ли, помешал. Хочет восстановить против ребенка, скажите пожалуйста, «уйдет и не вспомнит». А ему-то, старой кочерыжке, какое до того дело?..
Потом мало-помалу он успокоился, поостыл и даже поймал себя на том, что жалеет Петровича. Ведь один, совсем один на всем белом свете, один как пень
Тут еще Вася подлил масла в огонь. На следующий день, в воскресенье, то и дело спрашивал капитана:
Где же Петрович? Не заболел ли?
Явится, отвечал капитан, может, просто занят чем-то.
И с надеждой поглядывал в окнане покажется ли знакомая фигура.
Но Петровича все не было, и в понедельник утром капитан не выдержал, решил отправиться за ним сам. Шутка ли сказать, почти тридцать лет один другого знают, а теперь, выходит, все эти годы кошке под хвост?
Петровича он встретил на полдороге. От неожиданности все заранее подготовленные слова разом выскочили из головы.
Вот, сказал он растерянно, и ты, стало быть
Чего я? спросил Петрович.
Капитан стоял напротив него, неуклюже перебирая ногами.
Ты вот что, сказал он хмуро. Если можешь, не серчай на меня, я, сам знаешь, горячий и не то еще могу сказать
А разве ты что сказал? невинно удивился Петрович.
Будет тебе! угрюмо сказал капитан.
Но Петрович все еще продолжал кобениться:
Нет, ты про что, Данилыч? Что-то не пойму
Ты давай приходи, и чтобы все по-прежнему через силу выдавил капитан.
Куда ж я денусь? печально спросил Петрович и, подойдя к капитану вплотную, тихо добавил:Я ведь к тебе и шел сейчас. Мне без тебя и без парнязарез!
15
Однажды весной капитан мастерил в палисаднике будку для Тимки, пес уже достаточно вырос и, по общему мнению, заслужил хороший отдельный дом.
Был теплый день. С реки изредка доносились гудки пароходов, капитан прислушивался, безошибочно угадывал по гудку, кто проходит сейчас шлюзы«Россия», «Чкалов» или «Чернышевский»
Капитан прилежно обтесывал доски. Он был не мастак строить дома, даже если это всего лишь навсего собачья конура, но хотелось построить просторную будку, на зависть всем окрестным собакам.
Мысленно представил себе Васино восторженное лицо: придет из школы, увидитдом для Тимки готов.
А может, наоборот, обидится, почему не подождали его, вместе бы смастерили
Солнце пригревало все жарче. Капитан сбросил куртку, присел на доски. Удивительное дело: с утра работаети хоть бы устал капельку!
«Должно быть, я очень здоровый, с удовольствием подумал он. Только на сколько моего здоровья хватит?»
Он задумался. Как и обычно, мысли его обратились к Васе. Что будет с Васей, если он, капитан, свалится с ног, заболеет?
Но лучше о плохом не думать. И потом, он не мог представить себя больным, даже старым. Не верилось, что он, капитан Алексич, вдруг состарится, чего доброго, еще выйдет на пенсию. Нет, это как-то не укладывалось в его голове.
А вот Вася часто представлялся ему взрослым. Большим, умелым, всезнающим. Это ничего, что в школе он учится неважно. Пройдет с годами. Ломкий возраст, как говорит Петрович. Он будет инженером, или врачом, или ученым. А может быть, капитаном дальнего плавания? Да, капитаном большого океанского лайнера.
На мгновение он закрыл глаза, представил себе пароход, этакую гигантскую белоснежную махину, которая летит по воде на подводных крыльях с быстротой, не уступающей «ТУ-104». А на капитанском мостике, освещенный солнцем, стоит его сын, Вася, в ослепительно белом кителе
Подбежал Тимка, лизнул замечтавшегося капитана в нос.
Капитан вздрогнул.
Ах, чтоб тебя!
Кто-то подошел к калитке, остановился. Капитан обернулсявысокий, сутулый человек в клеенчатом плаще смотрел на него.
Здесь живет Алексич? спросил человек.
Здесь, ответил капитан.
Человек открыл калитку.
Вы что, сам Алексич? спросил он, подойдя к капитану.
Сам, сказал капитан.
Незнакомец расстегнул плащ, вынул пачку «Беломора» из кармана.
Моя фамилия Костомаров, сказал он, сложив ладони коробочкой и закуривая. Федор Костомаров.
Как? спросил капитан и вдруг понял. Разом, в одну минуту.
Федор, повторил он. Федор Костомаров.
В этот миг из-за калитки выскочил Тимка, с лаем набросился на незнакомого человека.
Тимка! прикрикнул капитан.
Ничего, усмехнулся Федор. Я не боюсь собак.
Он не был похож на Васю, ничего общего: Вася синеглазый, с круглым подбородком, с толстыми губами, типичное славянское лицо.
А Федорсмуглый, с тонким, удлиненного овала лицом, черными продолговатыми глазами. Но когда он усмехнулся, слегка приоткрыл рот, когда брови его дрогнули и сощурились глаза, он сразу стал похож на Васюта же улыбка, та же манера щурить глаза.
Идемте в дом, предложил капитан.
Посидим лучше здесь, сказал Федор. Здесь стружками пахнет. Хорошо.
Он присел на доски, а капитан стоял и смотрел на него, на его худую шею, на впалые щеки, на полузакрытые, немного печальные глаза; стоял и молчал, ждал, что скажет Федор. Ни разу он не вспомнил о нем, и Вася тоже никогда не говорил о брате, а он жил где-то и помнил, что у него есть брат
И вот теперь капитан ждал, что-то он скажет?..
Я был в Огурчиках, и там мне все рассказали, начал Федор, обхватив колени рукой.
Вот как, неопределенно заметил капитан.
Да, все, повторил Федор. Спасибо вам за брата.
Он произнес эти слова очень просто, как бы мимоходом, и вдруг, раскрыв глаза, посмотрел в упор в лицо капитана.
Капитан спокойно выдержал его взгляд. Это был непонятный для него взгляд, злой не злой, может быть, скорее насмешливый, словно зачеркивающий слова «Спасибо за брата».
Или это просто казалось так?..
Ты что, за ним приехал? напрямик спросил капитан.
Он признавал только один разговор, по-мужски открытый, глаза в глаза, без уверток и лишних намеков. И как ни боялся он прямого ответа, но ждал его.
Федор ответил невозмутимо и твердо:
Да, за ним.
Так сказал капитан и сел рядом с Федором. Дай закурить.
Федор тряхнул перед ним пачкой.
Они закурили, машинально следя за синим, медленно тающим дымком.
Это что же такое будет? спросил Федор, кивнув на недостроенную будку.
Конура собачья.
Конура? Федор отбросил от себя окурок. Ну и ну! Так сразу и не угадаешь!
Он встал, взял топор в руки.
Отойдите-ка немного
У него были умелые, что называется, золотые руки. Это капитан увидел сразу. Топор словно бы ожил в его ладонях, а доски, казалось, пели. Он работал с красивым, отчаянным азартом, но капитан понимал, что Федор просто старается сколько возможно оттянуть начавшийся разговор.
Внезапно Федор закашлялся, выронил топор, согнулся, как бы под невидимой тяжестью. Все его худое гибкое тело содрогалось от кашля, впалые щеки порозовели, на глазах выступили слезы.
Пойдем-ка в дом, отдохнешь, полежишь, чаю выпьешь, сказал капитан, сочувственно глядя на него.
Погоди, задыхаясь, ответил Федор, присел на доски, сердито вынул пачку, закурил снова.
Простыл? спросил капитан.
Нет, ответил Федор и с жадностью затянулся. Это у меня давно.
Помолчал, прищурив глаза.
Третий год болею. Не отстает от меня хвороба проклятая.
Лечиться надо, заметил капитан.
Федор махнул рукой:
Лечился уж, все без толку.
Ты женатый? спросил капитан.
Был женатый, коротко ответил Федор.
Понятно, сказал капитан.
«Еще молодой, а больной, подумал он. Может, потому и с женой разошелся»
Федор повернул к нему голову.
Жена ушла от меня, сказал он, словно прочитал мысли капитана. Мы с ней вместе на одном сейнере плавали, она у нас буфетчицей была.
Вот как, сказал капитан.
А теперь я один остался.
Ты еще молодой, сказал капитан. С какого года?
С тридцать третьего. Не такой уж молодой. Вон, седина пробилась, глядите
Он снял фуражку, наклонил голову. Макушка была совсем как у Васикруглая, с хохолком, только волосы не светлые, а темные и в самом деле кое-где перевитые сединой
Капитану вдруг стало жаль его. До того жаль, что он и слова не мог вымолвить, смотрел на его впалые щеки, на темные глаза, на бледные руки с тонкими, нервными пальцами.
Скоро Вася придет? спросил Федор.
Скоро. У него нынче пять уроков.
Помню, когда я уезжал, он совсем маленьким был, сказал Федор. Тогда еще отец жив был, пошел меня провожать и Ваську с собой взял. Смешной был парнишка, толстый, как налитой
Теперь он вовсе не толстый, сказал капитан.
Федор кивнул:
У нас в роду никого толстых нет. И дед был худой, и отец
Он медленно провел ладонью по лбу.
У вас весна, а у нас еще холодно, снег вот по сих пор
Понятно, невпопад сказал капитан.
Он говорил еще какие-то слова, улыбался, смотрел на Федора, но одна и та же мысль колола его, не давала покоя, терзала и грызла, не оставляя: «Он приехал за Васей. Он заберет его»
Федор молча курил.
Вася у меня живет уже почти два года, зачем-то сказал капитан.
Федор равнодушно пожал плечами:
Я знаю. Сощурил глаза так, что они превратились в две узкие щелки. Мне комнату недавно дали. Сперва на берег списали, потом дали. Бери, дескать, только не рыпайся, в голосе Федора звучала откровенная злоба. Ну, я взял. Раз дают, почему не взять? Четырнадцать метров, с балконом.
С балконом бессмысленно и печально повторил капитан.
Он обернулся, заслышав Васины шаги. Вася подбежал к нему, с размаху бросил портфельчик с книгами и тетрадями на доски.
Дядя Данилыч, есть хочуумираю!
И остановился как вкопанный, глядя на незнакомца.
Это твой старший брат, Федор, сказал капитан.
Вася подошел ближе, откровенно разглядывая брата, потом протянул руку.
Здравствуй, сказал Федор, встал, не обратив Внимания на Васину руку, обнял его, прижал к себе. Здорово, братишка!
Из-за плеча Федора Вася бросил взгляд на капитанаудивленный, словно бы даже испуганный.
Забыл меня совсем? спросил Федор, отстранив от себя Васю и вглядываясь в его лицо. Или не помнил никогда? Признавайся!
Да нет, почему же, неопределенно сказал Вася.
А ты уже большой, заметил Федор, покашливая. Я бы тебя сразу и не признал.