Через пару дней снова. Синяк на скуле, нос распух. Одежда в грязи и порвана. Тут уж понятно, что дело нечисто. В наше время тоже было непросто, а во время Смуты и того хужетам только успевай уворачивайся. Но я-то пацан, а она? Малая одно слово. Допрос ей учинил. Кто, спрашиваю. Молчит, глаза отводит. Я с детьми не особо умею, тем более с девками. С пацаном было б проще, понятно дело.
Я на работу забил, дождался пока Малая в свою школу отчалит, кожан старый накинул и за ней. На улице морось мелкая в воздухе висит. Размыто все. Пароход даже, кажется, дымит немного. Шагу прибавил, чтоб Малую из вида не потерять. Гляжу, она не по дороге пошла, а в дыру в заборе прошмыгнула. Я пока следом протиснулся, ее из вида потерял. Побродил там по пустырям. Ну и местечкобутылки, пластик, бурьян. Наркоши лежат. Ночью бы туда не сунулся. Не то чтобы страшно, и не такое видали, там просто ноги переломать можно. Такая разруха вокруг, святой Иосиф не разберет.
Уже уходить собрался, вдруг слышу мат-перемат. Я само собой на шум рванул.
А там натурально замес какой-то. Дети, девчонки да пацанва совсем малолетняя. Половина орет, другие в футбол играют вроде. Ага, футбол, ногами бьют кого-то. Гляжу, а там знакомый шарфик у земли мелькнул. Ах же вы твари!
Я в круг вошел, пинков отвесилне сильно понятно дело, дети все-таки. Кто-то сразу убежал, остальные на расстоянии встали. Наблюдают. Одна, постарше других, но тоже пигалица лет четырнадцать, наверное, вдруг нож достает и говорит, ты че, громила, а дальше такие слова добавляет, которые я только в армии узнал. В глаза смотрит, видно, что не боится, а рядом такие же две товарки, юбочки чуть ниже попы, бомберы пузырятся, все пальцы в татухах, одна трубу железную держит. Цирк одно слово.
Я быстренько у нее нож забрал. А малолетки эти не унимаются, гляжу еще остальные вернулись. Самая наглючая, что с ножиком была, отскочила, но пасть вообще не закрывает. И по мне, и по Матери языком своим поганым ходит. На Малую показывает, я скажу типа и ее не на пику, а на кое-что другое посадят. Побольнее меня зацепить хочет. На эмоции бьет.
А у меня особенность такая неуютная естьпистолеты выскакивают, когда лютую какую несправедливость или обиду почую. Клинит, короче. Контролировать не могу. Так сразу со сборки у меня повелось. Тоже вроде дефект, как у Аспида. Все мы там немного дефектные получились. Неудачный эксперимент. И сейчас прям сердце к кадыку подскочило, это как будто подкрался кто-то и собачье дерьмо с размаху в лицо или в рану грязным пальцем. Запястья зачесались. Думаю, спаси, Святой Иосиф. Я ж нелегал почти. Смертоносное оружие на свободе. Узнают, прости прощай.
В ментовку сейчас тебя сдам, говорю. Дожили, ментовкой малолетнюю гопоту пугаю. А я, девка мне в пику отвечает, заяву напишу, что ты меня изнасиловал, знаешь, что по нынешним временам с такими делают.
Тут у меня бздыньк, крыша и отъехала. Боль адская, я аж вскрикнул с отвычки. Дуло в лоб ей упер. Она как увидела, что это не простой пистолет, а прям из запястья моего торчит, так у нее лицо аж потемнело. В глазах страх и небо отражается. Хорошо быть легендой. Про нас и прочих киборгов все слышали да не видел никто.
Спрашиваю, хорошо поняла? И дуло вдавливаю посильнее. До таких как она, только через жесткость доходит. А она уже на меня не смотрит, в сторону глазами лупает. Че та увидела там интересное. Поинтереснее, чем мои пистолеты.
И я развернулся посмотреть, а их там уже десятка два понабегло. И не с пустыми руками. Впереди пацан какой-то мельтешит. С меня ростом, спортивки, серебристый бомбер, кроссовки с огоньками, на затылке шапочка красная. Да и вся эта шобла с битами и арматурой, разноцветная, пушистая, блестящая. Ей-богу, дискотека.
Пацанчик этот и говорит мне, убери мол волыну. А остальные в круг берут. Я вторую руку поднял, а ладонь уже сама в боевое вошла. Некоторые аж взвизгнули. А у парня в глазах даже восторг промелькнул. Точно вам говорю. Мне даже немного приятно стало. Он рукой махнул и остальных вдруг как ветром сдуло.
Я пистолеты прибрал, Малую с земли поднял, курточку ей отряхнул. Пошли, говорю, домой, нечего тебе в такую школу ходить, где по мордасам бьют и за гаражами курят.
Идем, а она молчит, хотя обычно такой фонтан открываетвентиль нужен чтобы перекрыть. Осторожно так, посматривает со стороны. И на руки косится. Я ей ладонь предложил, поколебалась немного, но взяла, осторожно только так.
Потом все-таки спрашивает, а тебе больно, когда пистолеты вылазят? Больно, отвечаю. Как больно? Вот как тут объяснишь. Молчу. А она не унимается, больнее, чем когда кулаком бьют? Больнее, но зато быстро. А руки, как потом новые отрастают, продолжает интересоваться. Как отрастают? Да я и не задумывался особо, как это получается. Да и не отрастают они. Просто кисти рук превращаются в пистолеты, а потом наоборот. Вот и вся наука. Биотехнологии. Вот Очки знал про это и что-то умничал на тему, но кому охота слушать. Я половину слов все равно не понимал. Да и никакого желания разбираться в себе не было и нет. Надо просто принять это, типа вот я такой и все тут. Давай живи дальше. Адаптируйся. Человек он как крыса. Хоть все лапы ему обруби и трубки вставь, так он на трубках побежит. За жратвой, например.
К Пароходу подошли. Я Малой говорю, ты Матери о случившемся ни слова. Мать поболе нашего разбирается, переживать начнет, или по старой памяти письма писать, что мол мне как инвалиду войны пенсия положена, а то и того хуже начнет правительство изобличать. А правительство этого не любит. Вмиг камуфляжных пришлют.
Малая, девка понятливая, кивнула. И руку мне погладила. Хорошая она, увезти бы ее туда, где поспокойнее. Нищеты, где этой нет, тоски разливной. Знать бы только куда.
***
Пошел я к Матери в комнату, проведать. Совсем она плоха стала. Кожа желтая, висит. Под глазами черные круги. Только внутри огонек горит. Искорка. Та самая. Значит поборемся еще.
Сядь, глазами показывает. Я сел. Кровать с панцирной сеткой сразу промялась. Она сморщилась от боли. Я вскочил понятно дело. А она мне, ну что ты как кенгуру скачешь. По кровати ладошкой тихонько похлопала, садись. Я совсем осторожно на самый краешек примостился. Проклятый матрац все равно вякнул.
Умру я, Мать мне говорит, скоро уже. Что я ей тут ответить? То, что умрет и так видно. Совсем в ней жизни не осталось. Ты только, продолжает, Ясну не бросай. Не брошу, отвечаю. А она все свое, я тебя, говорит, не бросила. Передала тебе что сама чувствую, ощущаю, может поэтому ты Кристиан и вырос честным и хорошим человеком. Да уж, думаю, может лучше бы я тогда в банду какую попал. Сейчас был бы тоже хороший. Только богатый. И с руками нормальными. Я матери одеяло поправил, в лоб сухой поцеловал. Будь спокойна, говорю, Ясну не брошу. Сестра же. Посиди со мной, Мать просит и за руку еще взяла. А у меня в желудке с утра ничего не было, урчит зараза, что твой адронный коллайдер. Посижу, говорю. Так и сидел рядом, пока за окном совсем темно не стало. Заснула она. Я одеяло поправил, встал осторожно и на кухню двинул.
Малая там какую-то книжку читала. Вот ведь тоже, нашла развлечение. Увидела меня, вскочила, про мать спросила, а сама ужин собирает на стол. Ужин у нас нехитрыйхлеб, лук да рыбина жареная. Вчера сосед дядя Толя принес. Он с ночи на шарташский пруд ходит, в запретку. Пристрелят его как-нибудь, Святой Иосиф его храни. А так мужик он хороший, справедливый, вдумчивый, вот только во время еще Первой волны ногу потерял. Тогда же как было, нога или рука лишаями пошларежь, потому как на тело перекинется. А люди все равно потом мерли, только уже без рук и без ног. Красная чума свое все равное заберет. Руками не откупишься.
Малая как настоящая хозяйка. Руки мой, приказала. Ой, осеклась тут же и опять на руки мои уставилась. Трепетная какая, есть же вот такие люди. Тонкокожие. Все через себя пропускают. Может по товарищам спросить, по «Мертвой руке», вдруг пристроить девку в хорошее место получится, не здесь чтоб кантоваться. Спросить то можно, вот только не принято. У братства только по одному вопросу можно всех собратьесли кто из братства пострадает. Все про это знают, поэтому шелупонь всякая с братством не связывается. Я и сам пока до дома добрался по стране поездил. Все долги братские раздавал.
Только за стол сел, жареную рыбу к себе подвинул, стук в дверь. Дядя Толя может или еще кто из соседей. Кому еще быть? Не воры же, у нас и брать нечего. Ешь, говорит Малая, я сама открою. И в коридор пошла.
Я рыбу на части разложил. Хребет отдельно, кости отдельно, мякоть отдельно. Малая обратно заходит. Глазищи того и гляди на лоб налезут, а в них страху полные тарелки. А следом за ней, пацанчик давешний, с пустыря. Вечер в хату, говорит. И козырнул натурально. Приятного вам аппетита. Угу, я ему в ответ мычу. Рыбью мякоть в рот запихал, жую, а сам глазами Малой маячу, иди-ка ты, радость моя, в комнату. А она как прилипла. Чисто муха в ловушке. Глаза только таращит.
Рамзес, парень представился. Я ком рыбный проживал, сглотнул. Ганз, отвечаю. Ручкаться не стали.
Что надо, спрашиваю, Рамзес, какими-такими судьбами. Извиниться, зашел, больше эти лярвы тебя не тронут, и сам голубыми своими наглыми глазенками на Малую зыркнул. Задержался взглядом, осмотрел. И подмигнул ей. Та заулыбалась. Вот ведь история.
Я кивнул, принимаем типа твои извинения. Сам думаю, куда там дальше дело вырулит. Пацанчику на вид лет 15, а ведет себя уверенно, авторитетно. Черт его разберет кто онместный хулиган, малолетний бандит, просто шпана. Страшнее подростков с окраин зверя нет. Это все знают. Так что сидим, друг друга рассматриваем, ждем чего-то. Мне рыба поперек горла, а он Малой голубые свои глазки щурит и лыбится во всю морду. Вот такой Рамзес значит.
На войне тебе такие культи выдали, он снова разговор заводит. Там, подтверждаю. А волосы тоже там оставил, спрашивает. Ох и дерзкий пацанчик. Ты, Рамзес, говорю, с чем вообще зашел? Извинения твои приняты. Время позднее, а нам еще уроки учить, да и тебя, наверное, мамка уже заждалась.
Рамзес сразу улыбку свою прибрал. Авторитетный человек с тобой поговорить хочет, заявляет. Предложить тебе свой респект и сотрудничество. Взаимовыгодное.
Понеслась душа в рай, думаю.
Рамзес, спокойно так отвечаю, я еще с войны не отошел. До сих пор в голове шумит. Слышу плохо. Бывает, что и пропускаю какие предложения. Вот отдохну, может лучше слышать стану.
Долго отдыхать собрался, интересуется.
Ну, говорю, ближайшие лет десять точно.
Рамзес тут совсем улыбаться перестал. А я на всякий случай руки на стол положил. Он на них посмотрел. Не смею, говорит, больше ваше внимание занимать, понимаю ваши обстоятельства. Вежливый. Встал с табурета. Малой нагло опять подмигнул и будь здоров.
Малая спрашивает, завтра значит в школу можно пойти. Теперь задирать не будут.
Вот глупенькая, думаю. Сейчас только задирать и начнут по-настоящему.
Спать иди, говорю. Сам тут все уберу. Вот такой святой Иосиф.
***
И верно.
Долго ждать не пришлось.
Иду через пару дней с работы. Захожу в подъезд родимый. А там тесно и тихо. Три лося дожидаются и известно кого. Я чет замоханный был, пока среагировал, поздно дергаться стало. Волыну в бок, шокером перед носом помахали, руки за спину завели и наручниками прихватили.
Не ссы, говорит тот, что у них за главного, просто поговорить с тобой хотят. А я что, поговорить так поговорить. Погрузились в автомобиль. Джипяра здоровый, окна тонированные. Сидим, едем, молчим. Руки только затекают. Нельзя им долго в таком виде. Я пошевелился. Лось что справа локтем меня в бок, не рыпайся типа. Не больно, но ощутимо. Ну ладно, думаю, что это в самом деле яне под дождем, посидим и подождем. Сижу, дальше в окошко пялюсь.
Окраины наши закончились. Пропускной пункт проехали как по шоссене остановились даже. Ох и застроили же Центр пока меня не было. Когда только успели? Небоскребы, веранды с кафе, дамы с собачками и детишками, все чистенькие, как из магазина, стекло и хром повсюду. Хорошо они тут устроились.
Дальше джип в железные ворота въехал, а там особнячок стоит, небольшой и белый, на кусок пирожного похож. Сам не едал таких, на картинке видел как-то. Джип встал, лоси выпрыгнули, и я за ними полез, чуть на газон не брякнулся.
Зашли значит в особняк. Вокруг позолота, статую, фонтан журчит. Чисто музей. В большом зале человек сидит. Человек как человек, обычный такой, на чиновника в каком-нибудь ДЭЗе похож, костюмчик серенький, галстучек аккуратный, залысины, вот только глаза мне его не понравились. Нехорошие глаза. Человечек этот давай на своих лосей орать, типа вы че, дебилы, у него же руки золотые, а вы его в наручники заковали и все в этом духе. Те чет помекали, наручники сняли, а человечек мне руку протягивает. Я бы, конечно, в другой раз пальнул бы ему в ладошку эту, а потом в лосей положил, но думаю надо посмотреть, что это за дядя с горы и отчего у него глаза такие нехорошие. И зря не стрельнул. Хорошая мысль, она всегда первая приходит. Если чувствуешь, что надо стрелятьстреляй. Нечего в нашем деле много думать, скоро состаришься.
Поручкались. Звать человечкаЕвгений Иваныч. Это видать новая манера у бандитов. Не кликухи, а имя-отчество. За стол сели. Выпить предложил. Я отказался. Алкашка в моем деле зло. Инстинкты притупляет. На стол тоже не смотрю. А там такого на столе этом всякого аж брюхо урчит. Жду значит, чего этот Евгений Иваныч предложит, как базар поведет. А он про свое пока гоняет. Собак ему для охраны дома, особняка то бишь этого, подогнали. По военной разработки. Говорит, ничего в жизни не боюсь, а когда мимо этих собачек прохожу, сердца не чувствую. Показать, спрашивает. А что, говорю, давай посмотрим. Надо сразу понять, каких сюрпризов от этих собак ждать. Предупрежден значит вооружен. К окошку подошли. Ну да. Знатные зверюги. Если один такой навстречу выйдет пара секунд у тебя есть, а если два, то спасай тебя Святой Иосиф. Считай и не было тебя. Осталось бы только что для отпевания.
Тут слышу шипение за спиной знакомое. Оборачиваюсь, ну точно. Аспид. Шепелявит что-то радостное. Спасибо, что на шею не кинулся. А ручкаться не стали, у нас в «Мертвой Руке» не заведено было. Тут этот Евгений Иваныч опять к столу нас позвал, типа встречу старых боевых товарищей отметить. Я не пью, не ем, зато Аспид за двоих отрывается. Все ко мне подкатывает, Ганзи, а помнишь то, Ганзи, а помнишь се. Такое выгружает, что и вспоминать не хочется, а иногда так вообще забыть навсегда. А он все лепит, вроде как мы с ним кореша не разлей вода. Век бы его не видел. Гнусный он тип, этот Аспид.
Так они значит вокруг меня похороводили, а как танцы свои кончили и Евгений Иваныч быка за рога взял. В смысле меня.
Ты, Ганз, сказал Иваныч, уникальный организм. И жалко мне, что такой весь из себя феномен пропадает тут на окраинах просто так. Мать у тебя лежит, сестренка вон подрастает. А чем ты их обеспечить можешь? Хлебом и протеиновыми батончиками? А самому не западло после того, как ты натерпелся на войне вот так за копейки корячиться? Они, тут Евгений Иваныч ткнул пальцем в окно, где уже вечер начался и подсветка на небоскребах зажглась, жировали пока ты здоровье свое гробил. Вон кафе видишь? Зайди сейчас туда, спроси любого, с кем мы воевали и за что, так они думаешь тебе ответят? Да плевать они хотели, на тебя. Ты для них мясо.
Плохо прожаренное к тому же, это уже Аспид крабовую ногу всосался, а потом налил всем водки. Давай за товарищей выпьем, за сопки те. Выпили. Я тоже выпил. Потом взял бутылку, налил себе еще и снова выпил. О, заорал Аспид, пошла руда! Взять бы и по ухмыляющейся морде ему этой бутылкой дать.
Я тебе, тут Евгений Иваныч ко мне наклонился и в глаза посмотрел, скотства никакого не предлагаю. Не тот ты вижу человек. Для тех дел, мне вот этой дряни хватает, и тычет пальцем в Аспида. Тот уже осоловел, башкой вертит и не догоняет о чем речь идет. А с тобой я хочу жир с этого вот потопить. Справедливый жир. И Евгений Иваныч опять на окошко машет. Дам тебе, говорит, наводку, обеспечу прикрытие, транспорт, организацию, а там сам думай, как делать. Хочешь стреляй, хочешь не стреляй. Я с половины работаю. Мать с сестрой в Центр перевезешь. Два-три дела, и ты уже человек самостоятельный. И состоятельный.
Тут Аспид караоке включил и начал песни орать. Дальше еще к нам кто-то подсел. Серьезные какие-то. Евгений Иваныч начал с ними тереть, лоси вокруг засуетились, забегали. Телки какие-то полуголые появились. Я бутылочку со стола тихонько взял и на балкон, на свежий воздух.
Центр города. Сверху ночь, внизу день. Все сияет, горит, переливается. Воздух только, как и у нас на окраинах сомнительный. Кузница Родины. Вон трубы и терриконы торчат. Такое никакими небоскребами и кафешками не прикроешь. За оградой народ толпами валит. Платьишки задираются, каблучки цокают, смех. Вон кто-то на самокате катит, штаны с подворотами. Белые футболочки. Жаровни с барбекю. Мы когда подвал с нашими ранеными нашли после имперских огнеметчиков тоже так пахло. Тут я сразу полбутылки и всосал в себя.