Враги, которые не догадывались о том, что хижины опустели, и, вероятно, полагали, что загнали осажденных вглубь ее, выпустили теперь до дюжины залпов по развалинам, наверно для того, чтобы подготовить общий штурм, которого так опасался Роланд. Тогда он спросил Стакпола, не считает ли он возможным перевезти в своем челноке женщин и спрятать их в безопасном месте.
Разрази меня гром! воскликнул конокрад. Это трудное дело, но я попытаюсь!
А почему вы об этом не сказали раньше? спросил его Роланд.
Э, да просто потому, что я жаждал прежде всего сражаться за нее! воскликнул Стакпол. Ну-ка, еще раз выстрелю по этим бестиям, а потом, чужестранец, бежим. Но я наперед скажу вам: это не будет приятной прогулкой, и трудно будет переправить лошадей через поток.
Нечего заботиться о нас, да о лошадях, возразил Роланд. Спасите только девушек. Я и этим буду доволен. Мы будем оборонять овраг, пока подоспеет помощь, если Натан еще жив.
Без дальнейших рассуждений отправился Ральф готовить челнок для переправы женщин, тогда как Роланд убеждал Фертига и Цезаря мужественно и стойко защищаться до последней возможности.
Глава XПлен
Рев потока и громовые раскаты встревожили Роланда, когда он переносил сестру в челнок. Тревога его еще усилилась, когда он внимательнее осмотрел челнок и увидел, что он был так мал, что едва мог вместить трех человек. Он представлял из себя выдолбленный ствол дерева, заостренный к обоим концам, который скорее походил на корыто, чем на лодку. Поэтому решили, что в лодке с Ральфом поплывут Эдит и Телия, а все остальные переправятся на лошадях.
А теперь вперед, молодцы! закричал Стакпол мужчинам, которые подошли к берегу с лошадьми. Если вы решили ехать верхом, то дайте мне ваши ружья и торопитесь, потому что, разрази меня гром, негодяи уже штурмуют хижину!
Роланд окончательно отказался от намерения ожидать Натана, увидев как головни полетели через разоренную крышу внутрь развалин, после чего дикари ринулись на хижину с ужасными, ликующими криками. Но вслед за тем раздались и крики изумления, а потом топот шагов, поспешно приближавшийся к оврагу.
Вперед! закричал Ральф. Чужестранец, держитесь ближе к челноку, если вам дорога жизнь.
Челнок отчалил; Роланд, ведя в поводу лошадь сестры, направил Бриареуса в пенившиеся волны и позвал за собой Фертига и Цезаря. Последовали они за ним или нет, он не мог увидеть, потому что в тот же миг оказался в стремительном водовороте. Яркая молния, за которой наступил полный мрак, ослепила его. Течение неудержимо влекло его дальше, а гром заглушал всякий другой шум, кроме рокота волн. При вспышке молнии Роланд увидел, что его яростным потоком несло по волнам между двух стен: из древесных стволов и скал. Он содрогнулся в отчаянии; эти мрачные отвесные стены по обеим сторонам и пенившийся между ними поток представляли зрелище, способное потрясти самое отважное сердце. Дух захватило у Роланда, когда он увидел, что челнок поднесло к узкой стремнине и в следующую минуту, прежде чем погас блеск молнии, исчез в нем, как будто был им поглощен.
Но в эти страшные минуты ему некогда было задумываться. Он бросил повод лошади сестры, направил своего Бриареуса в стремнину, быстро понесся между стен, и спустя несколько мгновений его вынесло в сравнительно спокойные воды. Новая молния осветила скалы и поток, и он увидел шагах в пятидесяти от себя маленький челнок, плывший в полной безопасности, и слышно было, как конокрад ликовал, радостно потрясая веслом над головой.
Как бы в ответ на веселое «ура» рычащего Ральфа, Роланд услышал позади себя отчаянный крик, который на мгновение заглушил даже рокот потока и внезапно оборвался, так что можно с уверенностью утверждать, что если кричал обреченный на смертную муку, то его мука кончилась Роланд сразу понял, в чем дело; когда повернул своего коня против течения и заметил в волнах при блеске молнии два или три темных предмета, похожих на головы лошадей, а как раз около него вынырнула из воды человеческая фигура. Он крепко ухватил ее, перекинул через седло и увидел, что спас жизнь своему верному Цезарю.
Держись за седло! крикнул он негру, и, в то время как тот с инстинктивной поспешностью послушался, Роланд снова повернул коня по течению, чтобы взглянуть, где челнок. В следующее мгновение Бриареус ступил на твердую почву, и Роланд с явным облегчением увидел, что пристал к мели, к которой волны прибили также и легкий челнок.
Ну, меня следует назвать лягушкой! ликовал Ральф Стакпол, приветствуя капитана. Стремись, яростная вода! Я смогу тебя покорить ради ангелоподобной леди. А теперь индейцы могут, пожалуй, снять скальп с реки, потому что наши скальпы они едва ли получат.
Роланд радостно обнял сестру, а затем оглянулся, но Пардена Фертига нигде не заметил. Он громко позвал его; в ответ услышал лишь рев воды и раскаты грома.
Старый Цезарь тоже ничего не мог сказать о нем. Про себя самого он помнил только, что потоком его отнесло к древесной стене, где он потерял сознание и пришел в себя только тогда, когда его господин поймал его. Поэтому Роланд предполагал, к немалому огорчению, что Фертиг погиб в волнах. Это предположение подтверждалось тем, что из пяти лошадей только три добрались до берегаБриареус, лошадь Эдит и, по всей видимости, утонувшего Фертига. Остальные же, вероятно, разбились о скалы и были унесены потоком.
Эти потери опечалили Роланда, но ему некогда было долго сожалеть о них. Путешественники ни в каком случае не могли считаться спасенными, и он обязан был поспешить укрыть их до рассвета в безопасном месте. Ральф вызвался провести путешественников к безопасной переправе и оттуда проводить их к тому месту, где остановились опередившие их переселенцы. Это предложение было принято с радостью. Роланд помог сестре сесть на лошадь, посадил Телию на лошадь Фертига, отдал Бриареуса совершенно измученному негру, а сам решил продолжать путь пешком. Он сам составил как бы арьергард, Ральфа Стакпола поставил впереди отряда, и путешественники опять вступили в девственный лес.
Тем временем рассвет уже высветил бы восточный край неба, не будь оно все еще покрыто густыми тучами. Поэтому путешественники должны были воспользоваться немногими минутами оставшейся темноты, чтобы успеть уйти от коварных индейцев как можно дальше.
Несмотря на крайнюю усталость, они напрягали свои последние силы; густой кустарник и топкие болотистые места задерживали их в пути; но когда свет проник в густой лес, Роланд все-таки был уверен, что они удалились от развалин, по крайней мере, на час езды. Путешественники вздохнули с облегчением, когда облака вдруг разошлись и солнце во всей своей красе осветило землю.
Прошел еще час. Они все еще ехали по кустарнику и болотам, которым Роланд отдавал предпочтение перед открытым лесом. И в самом деле, он поступал предусмотрительно, потому что натолкнуться на индейских лазутчиков гораздо вероятнее можно было в лесу, чем в густых кустарниках, где совсем не имелось тропинок.
При всем том вскоре оказалось, что затея Стакпола в этом случае оказалась неудачна: для беглецов было бы гораздо выгоднее, если бы он, по крайней мере, в течение первого часа бегства вел отряд по прямой дороге, вместо того, чтобы терять драгоценное время, пробираясь по непроходимым чащобам. Беглецы вышли теперь из кустарников и вступили на узкую тропинку, протоптанную буйволами. Она вывела их к глубокому оврагу, и они увидали сверкавшую на солнце реку, через которую должны были переправиться.
Вот, прекрасная леди! воскликнул Ральф ликуя. Вот переправа! Вода тут настолько мелка, что вы не замочите даже своих подошв. Теперь наша взяла, и мы можем осмеять краснокожих! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
С этими словами, которые ясно и громко раздались в лесу, Ральф направился было к спуску, как вдруг ликующий крик его оборвался и заменился криком ужаса. Ружейная пуля, пущенная из кустарника в полусотне футов от отряда, просвистела у него в волосах и даже вырвала из них клок. В то же мгновение грянула еще дюжина выстрелов, и полтора десятка дикарей выскочили с громкими криками из-за кустов. Трое из них схватили поводья лошади Эдит, шестеро бросились на Роланда, и прежде чем он успел шевельнуться, его повалили и связали. Хотя и ошеломленного, Ральфа оказалось захватить труднее. Четверо индейцев бросились к нему с поднятыми ножами, радостно восклицая:
Вот, конокрад! Вот он, Стакпол!.. Теперь-то уж мы тебя не отпустим! Зажарим на большом костре!
Разрази меня гром, прорычал Ральф, так легко я не поддамся!
Он выстрелил из своей винтовки наугад, одним прыжком скрылся в ближних кустарниках, за которыми находился довольно крутой обрыв, и убежал с быстротою оленя. Вслед ему раздались выстрелы, и трое или четверо индейцев немедленно бросились преследовать его. Их крики, все удалявшиеся, перемежались с победным ликованием дикарей, оставшихся с белыми. Роланд был как бы оглушен; он видел, как индейцы попирали ногами старого окровавленного Цезаря, как стащили с лошади мертвенно-бледную, лишившуюся чувств сестру Гнев наполнил его сердце Он стал делать отчаянные, но напрасные усилия, чтобы освободиться от пут. Но ничего не достиг, лишь вызвал насмешки своих врагов, которые с варварским удовольствием смотрели, как он мучался. Еще крепче связали они его и прикрутили ему руки к спине ремнями из буйволовой кожи так, что он едва не взвыл от боли.
Впереди ему предстояли еще другие, более жестокие муки. Он видел, как полно ужасом бледное лицо его любимой сестры, видел, как умоляюще она протягивала к нему руки, видел грубую радость бессердечных дикарей, и ожидал каждую минуту, что голова ее будет раздроблена томагавком. Он даже хотел просить о пощаде и милосердии, но отчаяние отняло у него голос, и он лишился чувств, впал в полное забытье. Так пролежал он некоторое время, к счастью для себя не видя и не понимая, что происходило вокруг.
Глава XIСтычка
Когда Роланд пришел в себя, все вокруг него совершенно переменилось. Громкое издевательское ликование диких замолкло, и ничто, кроме шума листвы и журчания воды, не нарушало тишины этой глуши. Дикари тоже исчезли, и Роланд, осмотревшись вокруг, не увидел ни одного живого существа, кроме маленькой птички, порхавшей в ветвях над его головой. Роланд по-прежнему был связан, и в голову ему закралась страшная мысль, что у дикарей возникло свирепое намерение оставить его томиться здесь, в пустыне, одиноким и беспомощным. Недолго было, однако, это опасение, потому что, когда он сделал отчаянное усилие, чтобы освободиться от своих уз, то почувствовал как сдавили его шею, и чей-то голос прохрипел на ухо:
Длинный Нож, лежать тихо! Увидишь, как Пианкишав убивает братьев Длинного Ножа. Пианкишаввеликий воин.
Роланд с трудом повернул голову и увидел в кустах за собою старого воина, взгляд которого то с равнодушной жестокостью дикой кошки следил за ним, то обращался к склону горы, где происходило что-то необычное. Роланд, который все еще ничего не понимал, хотел обратиться за разъяснениями к своему сторожу, но едва открыл он рот, как дикарь приложил блестящий меч к его горлу и выразительно сказал:
Если Длинный Нож начнет говорить, то тут же и умрет! Пианкишав сражается с братьями белого! Пианкишаввеликий воин!
Роланд замолчал и предался своим грустным мыслям. Вскоре, однако, они были прерваны отдаленным шумом, который Роланд сначала принял за топот стада буйволов, пока не заметил, что шум производили лошади, скакавшие во весь опор по каменистой тропинке, на которой он был взят в плен. Его сердце забилось в радостной надежде: кем же могли быть эти всадники, как не отрядом храбрых кентуккийцев, быть может, призванных Натаном к нему на помощь. Легко мог он себе теперь объяснить исчезновение индейцев, засевших вновь в свои засады в виду приближения воинского отряда.
Прячьтесь теперь, мерзавцы, пробормотал капитан сердито. На сей раз вы уж не уйдете; теперь вы имеете дело с воинским отрядом, а не с испуганными, бежавшими от вас женщинами!
В волнении попробовал он поднять голову вверх, чтобы как можно скорее увидеть приближавшихся союзников. Против его ожидания, попытка его была остановлена краснокожим, сказавшим ему с язвительной ухмылкой:
Так, теперь ты можешь увидеть, как Пианкишав снимает скальпы с черепов твоих братьев! Пианкишаввеликий воин, Длинный Ножпрах, ничто!
Несколько раз повторял индеец эти слова; Роланд же тем временем внимательно осматривал местность, которая, вероятно, должна была вскоре сделаться ареной жестокого боя.
На горе, откуда вела злосчастная тропинка, почти не было деревьев. Только кое-где поднимались из травы несколько искривленных стволов кедров, тогда как на многих местах в почве зияли глубокие трещины и расселины, значительно затруднявшие движение всадников. Дикари расположились около склона, где было очень мало деревьев, которые могли бы защитить нападавших, тогда как сами они заняли пространство, так хорошо защищенное скалами и кустами, что могли нанести много вреда своим противникам. При всем этом Роланд почти не сомневался в исходе предстоявшего сражения. Число дикарей, по его мнению, едва ли превышало 15 или 16 воинов.
Но как велико было его разочарование, когда отряд вышел из лесу, и его глазам представилась только маленькая группа молодых людей, приближавшихся с такой поспешностью, что, по-видимому, они не имели ни малейшего понятия об устроенной им засаде. В предводителе Роланд тотчас же узнал молодого Тома Бруце, за которым следовало не более десяти юношей. Все они, правда, были хорошо вооружены и держали ружья наготове. Из опасения, что кентуккийцы вот-вот попадутся в лапы врагов, Роланд, забыв о своем собственном тяжелом положении, закричал, как мог громко:
Берегитесь засады! Стой!
Более он не смог произнести ни слова, потому что краснокожий стиснул его горло, угрожающе занеся над его грудью нож. Но Роланд все-таки заметил, что крикнул вовсе не напрасно: кентуккийцы вдруг остановились и соскочили с лошадей, которых один из молодых людей увел немедленно за гребень холма. Том Бруце поднял свое ружье, указал рукой на засаду дикарей и закричал своим спутникам:
Ну, джентльмены! Сражайтесь во славу Кентукки и на радость женщинам! Пусть каждый стреляет в какой-нибудь куст, и каждая пуля пусть попадет в краснокожего! Выгоним этих бестий из засады!
На этот призыв отвечало громкое «ура» молодых людей, которые немедленно рассредоточились, а индейцы, как только заметили маневр белых, тотчас же дали залп из шести или семи ружей, который не причинил никому вреда.
Вот где засели, собаки! закричал Том и ринулся со спутниками в ближайшие кусты. Покажите им свое мужество!
Длинный Ножбольшой дурак! воскликнул дикарь, стороживший Роланда, и с этими словами исчез в зарослях, оставив Роланда одного.
Начавшееся сражение представляло для Роланда что-то совершенно новое, особенное. Во всех стычках, в которых ему приходилось участвовать раньше, враждебные отряды стояли открыто друг против друга, лицом к лицу. Здесь же никто не видел своего врага, обе стороны залегли, спрятавшись в траве, и так старательно укрывались за кустами и скалами, что только по случайному выстрелу можно было заметить их присутствие. Кроме того, здесь каждый сражался за себя, тогда как в сражениях белых обыкновенно масса стояла против массы, и воины, поддерживаемые своими товарищами, постоянно черпали в единении отвагу и мужество. Роланд полагал, что при таком бое, как начинавшийся, ни одной из сторон не могло быть нанесено большого урона.
Но вскоре он увидел, что ошибается. Сражавшиеся подползали друг к другу все ближе и ближе, старательно скрываясь, и выстрелы, которые прежде были довольно редки, теперь раздавались все чаще и чаще. Ликование индейцев или лихой возглас одного из кентуккийцев доказывали по временам, что воинский пыл быстро разгорался с обеих сторон. В то же время Роланд заметил, что обе стороны вытянулись в одну широкую линию, и заключил из этого, что кентуккийцы остерегались показать тыл и твердо решили стоять с противником лицом к лицу до последнего.
Таким образом сражение продолжалось несколько минут. Наблюдая за ним, Роланд испытывал неимоверное душевное страдание: он плохо видел сражавшихся и сам был не в силах вмешаться в битву, от исхода которой зависела его судьба.
Вдруг три индейца, увлекаемые яростью и жаждой крови, выскочили из своей засады и напали на кентуккийцев с громкими криками. Роланд вздрогнул: он боялся, чтобы эта смелая вылазка не стала началом нападения всего отряда индейцев, который в таком случае, без сомнения, победил бы своих малочисленных противников. Но капитан ошибся: только что меднокрасные лица дикарей показались из-за травы, как в них выстрелили одновременно из трех ружей. Каждый выстрел нанес отважным противникам поражение: двое из них упали на месте, а третий, нелепо размахивая топором и шатаясь, сделал еще несколько шагов и тоже рухнул, вероятно, замертво.