Постойте, взмолился самым смиренным голосом струсивший негодяй. Я все скажу сам, надеюсь, что вы примете во внимание мое искреннее признание в преступлениях и смягчите смертную казнь, совершив ее без мучений. Я хочу
О, подлец! вскричал Джонсон. Так позорно дрожать перед лицом этих мерзавцев!
Если вы произнесете еще хоть слово, обратился к нему председатель, я раздроблю вам череп!
Затем обвинитель перечислил совершенные Роусоном преступления и предательства.
Господа! заявил вне себя от ужаса перед столь явными уликами Роусон. Послушайте меня, ради Бога, я готов признаться
Я протестую против теперешнего суда над этим субъектом! вмешался Уартон. Если он чистосердечно сознается во всех преступлениях, вы должны передать его правительственному суду!
Я вас предупреждал, возразил Браун, что этого не будет и что постановление нашего суда обжалованию не подлежит!
Отпустите меня на свободу! кричал окончательно отчаявшийся Роусон. Я расскажу, что делается на Миссисипи. Я открою вам
Замолчите, и я спасу вас! прошептал ему на ухо Уартон.
Роусон с удивлением посмотрел в глаза своему защитнику, но лицо того оставалось бесстрастным и сдержанным.
Вместо того чтобы сделать преступнику какой-нибудь одобрительный знак, тот стал внимательно прислушиваться к начавшимся уже дебатам присяжных, отошедших в сторону.
Через несколько минут присяжные вернулись. Первым огласили определение относительно Аткинса.
Единогласно признан виновным!
Услышав роковое решение, несчастный упал на землю и закрыл лицо руками.
Уэстон? спросил Браун.
Виновен!
Джонс?
Виновен!
Джонсон?
Виновен!
Роусон?
Виновен!
Таков был единогласный приговор присяжных. Преступники поникли головами в ожидании наказания. Уэстон принялся было плакать и жаловаться, а Джонсон лишь скрипнул зубами.
Тем временен Роусон, не обращая внимания на происходившее, следил только за движениями Уартона, обещавшего выручить его. Для преступника это был последний луч надежды, блеснувший в самый последний, критический момент.
Судом Линча вы все признаны виновными и приговариваетесь к повешению! громко заявил Браун.
Повесить их немедленно же! крикнули несколько голосов из толпы. Нечего с ними церемониться! На веревку их!
Постойте! выступил навстречу бросившейся было на преступников толпе Браун. Они все, правда, приговорены к смертной казни, но вина их неодинакова, поэтому и наказание должно быть неодинаковым. Не найдется ли среди вас кого-нибудь, кто сказал бы в их оправдание, хоть слово!
Я! отозвался Вильсон, выступая вперед. Сын Аткинса сегодня ночью скончался, а жена сильно больна. Кроме того, Аткинс собирался уехать в Техас, не отпустить ли его?
Аткинс с затаенной надеждой обвел глазами собрание. Молчание, почти гробовое, было ему ответом.
Я подаю голос за помилование! нарушил, наконец, это молчание Браун.
Я тоже! присоединился Гарфильд. По-моему, следует помиловать и Уэстона, ввиду его чистосердечного признания. Нежелание же его выдать сообщников только заслуживает уважения. Он и так, пожалуй, достаточно наказан!
Да! согласились присяжные. Пусть только он даст обещание исправиться!
Пощадите и меня! завопил Джонс, желая воспользоваться общим добродушным настроением. Ведь я совершил преступление впервые, к тому же житель другого округа!
Прекрасно! сказал Браун. Вас, как гражданина другого округа, передадут в руки тамошних властей. Снять с вас обвинение совершеннонельзя!
Отослать его в Литл-Рок, и баста! постановило собрание большинством голосов.
Так-то так, заметил Куртис. Но ведь он моментально сбежит из кутузки местного шерифа, и наказание, таким образом, сведется к нулю. Лучше всыплем-ка ему на дорогу несколько десятков розог!
Собрание пришло в восторг от такой меры, и Джонса немедленно потащили к дереву.
А как порешить относительно Джонсона и Роусона? спросил Гарфильд.
Смертная казнь! был единодушный ответ.
Послушайте, пролепетал методист Уартону. Бели вы действительно хотите спасти меня, поторопитесь! Регуляторы не замедлят привести в исполнение приговор!
Молчите и ждите! отозвался тот.
Роусона только покоробило от такого наставления.
Тем временем Вильсон, подойдя к связанному Аткинсу, перерезал на нем веревки. Фермер поднялся, отвесил глубокий поклон и, сев на лошадь, любезно предоставленную ему тем же Вильсоном, умчался прочь.
Спасите же меня, а то будет поздно! снова прошептал, дрожа от страха Роусон. Вы обещали мне это, и вам следует исполнить свое слово.
Ведите осужденных на казнь! твердо и спокойно распорядился Браун.
Подождите! вскричал адвокат. Преступники заслужили смерть, я не спорю, но нужно отдать их в руки правительства, а то ваш приговор является таким же жестоким убийством, как и те, за которые вы их приговорили к смертной казни.
Исполняйте мое приказание! тем же тоном произнес Браун, не обратив внимания на заявление Уартона. Осужденные, кажется, ничего больше не скажут в свое оправдание!
Я открою вам многие тайны! Я должен
Вы приговорены к смерти и умрете! оборвал методиста Браун.
Нет, бледный человек принадлежит мне! вмешался Ассовум.
Ни за что! заревел Роусон. Лучше повесьте меня, но не отдавайте в лапы краснокожего дьявола!
Ассовум, не дожидаясь ответа, связал ремнем руки Роусона, взвалил его на плечи и стал спускаться с холма. Несмотря на протесты Уартона, никто ему не препятствовал.
Тем временем регуляторы подвели Джосона к дереву. Исполнявший обязанности палача негр влез на сук и привязал веревку. Джонсона поставили на спину лошади и накинули на шею петлю. Стоило лошади стронуться с места, и осужденный тут же повис бы. Но лошадь почему-то не трогалась, и все молча ждали неизбежного конца.
Наконец, Браун решил прекратить эту тягостную сцену, вскочил на лошадь и пустился вскачь с холма. Все остальные последовали за ним.
Через пару минут на холме не осталось никого, кроме Джонсона, неподвижно стоявшего, со связанными руками и ногами и с веревкою на шее, на собственной лошади, вот-вот готового повиснуть
Глава XVIIIМесть индейца
По широкой, прозрачной реке, осененной густыми деревьями, скользил челнок. Стояла тишь, лишь олень, пришедший к воде напиться, испугавшись человека, бросился обратно в чащу, ломая на пути засохшие ветки.
На носу челнока лежал связанный бесчувственный Роусон.
Вскоре челнок повернул, пересек реку поперек и врезался носом в песок небольшой, усеянной камнями отмели. Методист очнулся, но снова готов был лишиться чувств, увидев место, где он совершил преступление, а перед собою грозное лицо мужа убитой им жертвы. Он понял теперь, что его ожидает ужасная казнь и что спасения ждать неоткуда. Ассовум выпрыгнул на берег и привязал челнок, притянув его к самому берегу, бережно поднял своего связанного пленника.
Что ты хочешь со мной делать? прохрипел обессилевший Роусон.
Краснокожий не удостоил его ответом.
Да говори же, дьявол! с энергией отчаяния настаивал несчастный методист.
Ассовум, все также молча, направился со своей ношей в хижину, где было совершено убийство. И без того измученный страхом, Роусон не мог без содрогания взглянуть на место гнусного преступления. Индеец выволок его на середину хижины и положил на землю. Он все еще не произносил ни слова, а мрачная, зловещая тишина нарушалась лишь прерывистым дыханием методиста.
Роусон, желая скорее убедиться, какая участь ждет его, приподнялся на локтях и обвел хижину взглядом.
Около него на корточках сидел Ассовум, внимательно следивший за своим пленником, но, по-видимому, погруженный в глубокое раздумье. В глазах его светилось чувство полной удовлетворенности и даже торжества. Он, точно ягуар, сторожил свою добычу.
Наконец индеец встал, отвязал от пояса ремень и прикрутил методиста к центральному столбу. Напрасно Роусон сулил ему золотые горы, напрасно обещал открыть какие-то сказочные сокровища и поделиться сокровенными тайнами, Ассовум оставался неумолим, не соглашаясь даже прекратить его мучения ударом томагавка.
Индеец на минуту вышел и вскоре он вернулся с большой охапкой сухих ветвей, листьев и хвороста.
Теперь Роусон, знакомый с обычаем индейцев Дальнего Запада, понял, какую казнь готовит ему краснокожий. Судорожно забился он на земле, стараясь освободиться от пут. Бессильная злоба и ужас исторгли у него из уст проповедника жуткий крик, но индеец и не думал унимать его, хотя легко мог сделать это, заткнув ему рот какой-нибудь тряпицей.
Напротив, стоны пленника звучали в ушах Ассовума как самая приятная музыка. Теперь только он мог вполне удовлетвориться мщением и с каким-то дьявольским наслаждением упивался стонами своей жертвы.
Затем краснокожий зажег огонь, и через несколько минут яркое пламя большими языками стало лизать стены хижины, окружив ее каким-то грозным сверкающим кругом. Вопли ужаса несчастного Роусона раздавались все сильнее и сильнее среди лесной чащи, но Ассовум по-прежнему спокойно относился к ним и только старательно поддерживал огонь, скоро окончательно охвативший всю хижину и находившегося в ней Роусона.
Когда жар стал нестерпимым, индеец вышел из хижины и, размахивая томагавком, запел победную торжествующую песнь, все время держась около входа. Отчаянные вопли Роусона, доносившиеся из хижины, сливались с треском пылавшего строения и песнью дикаря в дикую душераздирающую какофонию.
Густыми клубами поднимался дым среди весело зеленевших древесных крон, но, теряясь в них и не находя выхода вверх, медленно расплывался по лесу.
Вопли Роусона стали еще пронзительнее, но победная песнь краснокожего заглушала их и звучала все громче и громче. Такой хаос диких звуков напугал даже лесных обитателей, и белка, притаившаяся в ветвях, почувствовала ужас и стала искать себе более спокойного пристанища.
Наконец, громкий треск возвестил о падении кровли; искры взлетели снопом, облако дыма закружилось над пламенеющим костром; раздался еще один отчаянный вопль и замер в воздухе
Мщение совершилось.
В этот момент солнце исчезло за горизонтом, окрашивая багровым отблеском отдаленные вершины гор. День сменился ночью, но Ассовум все еще бродил вокруг догоравших остатков хижины. Размахивая томагавком, он повторял дикий я однообразный напев, который выражал всю душевную радость, испытываемую дикарем при сознании о достойном возмездии за смерть возлюбленной Алапаги.
Глава XIXБраун и Робертсы
Пока Ассовум упивался долгожданной местью, в доме Робертсов царили мир и тишина. Успокоенная миссис Робертс хлопотала по хозяйству, угощая прибывших вместе с ее мужем и дочерью Баренса и Гарпера.
Против обыкновения, последние не старались перещеголять друг друга рассказыванием различных необыкновенных историй и приключений, а наперерыв старались успокоить и утешить взволнованную, еще неоправившуюся от волнений предыдущих дней Мэриан. Однако счастливый исход всей истории, полная свобода, полученная благодаря стараниям и отваге ее дорогого Брауна, сделали свое дело лучше всяких искусственных мер. Мэриан чувствовала себя все лучше и лучше, только по временам с нетерпением поглядывала на дорогу, дожидаясь приезда любимого, с которым ее не разлучало теперь данное другому обещание.
Как вы думаете, чем окончится суд? спросил Гарпер. Пожалуй, регуляторы вздернут на веревку не одного молодца из шайки!
Конечно! отозвался Робертс. Да и поделом! Впрочем, Браун собирался тотчас же после окончания суда приехать ко мне и рассказать все, как было, а кстати, и навестить наших дам! прибавил старик, лукаво посмотрев на зардевшуюся при упоминании о Брауне дочь.
Ба, да это не он ли и скачет? произнес Гарпер, высовываясь в окошко. Так и естьон! Ишь, как несется!
Действительно, спустя некоторое время к ферме подскакал на взмыленной лошади командир регуляторов и, соскочив с лошади, вошел в дом, дружески здороваясь с находившимися там.
Мистер Робертс, у меня к вам очень серьезное дело! сразу начал Браун. Раньше я не считал ни нужным, ни возможным говорить об этом, но теперь пользуюсь первой подходящей минутой, чтобы сказать вам то, что считаю необходимым! Мистер Робертс, я давно люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки!
Отчего же вы раньше ничего не говорили, если давно ее любите? степенно осведомился Робертс. Поверьте, я очень рад вашему предложению и думаю, что дочь тоже не опечалится. Я давно замечал вашу взаимную симпатию. Очень рад, повторяю, но что бы вам сказать об этом пораньше?
Браун, взволнованный торжественной минутой, с чувством пожал протянутую ему руку.
К чему повели бы слова? откровенно сказал он. Я опоздал и не имел права ни становиться другому поперек дороги, ни жаловаться!
А в то время этот прохвост, этот негодяй чуть было не стал мужем моей чудной Мэриан!
Не вспоминайте больше о нем, он понес уже заслуженное наказание! возразил Браун. Мне довольно вашего согласия на мой брак с Мэриан, а все остальное я готов навсегда забыть!
Да, вот вы теперь спрашиваете моего согласия, а когда дело шло с Роусоном, у меня никто но потрудился спросить! с укоризной сказал старик, искоса взглянув на жену.
Робертс, как тебе не стыдно! только и могла сказать хозяйка, чувствовавшая, конечно, свою неправоту.
Ну, ладно, ладно! Следует теперь узнать, что скажет Мэриан! ответил Робертс, покачав головою. Какого она мнения относительно тех планов, которые вы строите о своей и ее будущности? Как ни толкуй, а все-таки это ближе всех касается ее!
Батюшка! воскликнула молодая девушка, обвивая шею отца руками и скрывая у него на плече свое зардевшееся личико.
А, вот оно что! весело произнес старик. Здесь, значит, дует благоприятный ветер. Мне на самом деле кажется, что вы не сегодня успели потолковать об этом вопросе!
А что скажет миссис Робертс? спросил молодой человек, подходя к хозяйке дома.
Берите ее, я вам смело вручаю судьбу Мэриан. Она вас любит, а я уже потеряла право выбирать ей мужа!
Матушка, ради Бога, не думайте так! с укоризной воскликнула Мэриан. Предлагая мне брак с Роусоном, вы, конечно, были уверены, что я буду счастлива!
Бог свидетель тому, что я именно так и думала. Кто же мог предполагать, что он окажется таким мерзавцем? Один Господь может знать душу человека!
Благодарю вас за все, дорогие мистер и миссис Робертс. Поверьте, я постараюсь сделать вашу дочь счастливой, и вам никогда не придется раскаиваться в том, что доверили ее мне!
Послушай, дружище! вмешался Гарпер. Кажется, ты должен был бы спросить разрешения у своего дяди! Право, можно подумать, что у тебя вовсе и нет старого родственника!
О, дорогой дядя, я знаю вашу снисходительность и надеюсь на нее! воскликнул Браун, обнимая растроганного до слез Гарпера. Теперь у нас будет приятный и уютный уголок, где вы отдохнете, наконец, от неудобств холостой, бивачной жизни.
Да, да, согласился тот, переходя из объятий племянника в объятия будущей племянницы. Мне давно пора переменить образ жизни. Такой, какой я вел до сих пор, вести больше невозможны. Мы с Баренсом порешили
Вы хотели куда-нибудь отправиться? с удивлением спросила миссис Робертс. Куда же?
Куда? переспросил Гарпер. Да прямо в плен супружества, и мы устроились бы здесь же. Но мой племянник корчит гримасу, точно хочет сказать, что я очень стар для женитьбы. Нет, ты послушай
Сюда скачут верховые! закричал Баренс, указывая на дорогу, которая вела к реке.
Правда! Кто бы это мог быть? удивился Робертс.
Через несколько минут перед крыльцом остановились Стефенсон, Кук и Куртис. Стефенсон раскланялся с женщинами, как со старыми знакомыми, и не мог удержаться от улыбки при вопросе, почему не приехали его жена и дочери.
Впрочем, мы вскоре соберемся к вам, в лагерь! сказал Робертс.
Это, по-моему, будет совершенно излишним, так как мои женщины и без того скоро надоедят вам!
Что вы хотите сказать этим? спросил Робертс с радостным удивлением. Неужели вы решили поселиться в нашей округе?
Совершенно верно! отвечал теннессиец. Я купил ферму Аткинса. Бедняга так торопился убраться отсюда, что отдал ее за бесценок.