С у с л о в а. Продолжай, я внимательно слушаю. Это неизбежный разговор.
Р о з а н о в. Я тайком прочел твои наброски. (Умолкает в нерешительности)
С у с л о в а. Говори же.
Р о з а н о в. Просто не знаю, с какой оценки начать. Как ты переживаешь Значит, нет самодовольства. Отвратительное человека начинается с самодовольства. У писателяособенно. Писательское целомудриеэто не смотреться в зеркало. Писатели значительные от ничтожных почти только этим и отличаются: смотрятся в зеркало, или не смотрятся в зеркало.
С у с л о в а. Но женщина не может не смотреться в зеркало.
Р о з а н о в. Тебе как раз удаются те места, когда ты не любуешься собой, а пишешь откровенно, списываешь с того, что было в жизни, хотя выглядишь при этом не очень приглядно. Ты признаешься в самом страшном для своего самолюбияв том, что твой второй мужчина, Сальвадор, мало тебя любил, меньше, чем ты его. Это так привлекает. И когда ты дразнишь Достоевского, которому изменила с Сальвадором, ты тоже удивительно интересна. Но
С у с л о в а. Да что ж такое?
Р о з а н о в. Есть люди, которые рождаются «ладно» и которые рождаются «не ладно». От этого у меня нет никакого интереса к реализации себя. Ясамый нереализующийся человек. Полинька, я не смогу помочь тебе. Мои руки висят.
Квартира Голдиных. Там Суслова и Софья.
С у с л о в а (взвинченно). Я как мумия. Во мне нет желаний. Я совершенно не могу чувствовать любовь. Она мне почти не нужна. Я не испытываю счастья в наслаждениях. Ласки напоминают мне об оскорблениях во время любви. Такой знаток души, Федор никогда не понимал меня. С самого начала не понимал. Он подумал, что я увлеклась им не только как знаменитостью, но и как мужчиной. С чего он это взял? Даже его интеллект меня не возбуждал. Какая нелепость думать так. Я всегда возбуждалась только когда сама удивляла своим интеллектом. Мне просто нравилось быть в его кругу общения, среди знаменитых умных мужчин. Я начинялась их мыслями, а потом изрекала их в своем прежнем студенческом кружке и выглядела необыкновенной.
Но он тоже начинялся мной. Иногда он прямо говорил, что опишет меня в своих героинях. То есть, что я для него материал. Но это не обижало меня. Наоборот, он как бы соблазнял меня этим. Разжигал во мне женское тщеславие, и это ему удавалось.
Но когда женщина видит, что мужчина в нее влюблен, что он ее хочет, перед ней встает выбор: либо отвергнуть мужчину, либо отдаться ему. Отвергнуть я не могла. Я уже вжилась в его круг и даже в него самого, в его жизнь. Я стал там своей. К тому же он все так обставлял Он был очень умелый драматург. Он ставил сцены, как в театре. Он разжигал во мне страсти. Он говорил, что с одним рассудком люди недалеко бы ушли. Мол, нужны безумства. А я видела, что это постановка, и все же подыгрывала ему. Он раздразнивал во мне желание играть вместе с ним. Я просто не могла не доиграться.
Он гениален, как писатель, но не мог понимать элементарных вещей. Он хотел завести детей, но как я могла родить от него? Падучаяболезнь наследственная. Он писал моей сестре, что я невозможная эгоистка. Чего он тогда добивался, зачем в жены звал? Зачем ему такая жена? Либо у него не хватало ума понять это, либо все его предложения руки и сердцатоже постановки с предсказуемым концомя откажу ему, и тогда у него будет основание обвинять меня в эгоизме. Притворство его бывало гомерическим. А ведь он еще самоубийством угрожал, если я не выйду за него.
Это были припадки истерики. Он вообще не знал, что такое сдержанность. Он был несдержанным, как простая баба. Он не стыдился своей истеричности. Он не понимал, что он истерик.
Он считал, что он лучше Сальвадора. Он считал, что Сальвадорэтот молодой, красивый зверьменя обманул, а в его отношении не было никакого обмана. Он обличал и обвинял меня, что я ему якобы изменила, хотя безусловно догадывался, что я никогда, ни одной минуты не любила его. Да, в какой-то момент я потребовала, чтобы он ставил свою первую жену. Но он и здесь разыгрывал спектакль, изображал благородного мужа. Будто бы совесть не позволяет ему оставить ее, смертельно больную. А сам в сущности бросил, отправил в другой город, где сам появился только однажды, уже перед ее смертью. Не угрозы совести мешали ему, а страх за свою репутацию, страх Божий, если хотите.
Розанов подходит к другой стороне двери и прислушивается.
С у с л о в а. Однажды мы обедали в гостинице. За соседним столиком сидели молодые французы. Они, конечно, сразу заметили наш мезальянс, и стали насмешливо на меня посматривать. Федора это взбесило, он делал страшные глаза, чем не смутил, а только еще больше развеселил молодых французов. Но что еще он мог сделать? Мне было очень обидно. Федор в ту минуту как-то упал в моих глазах окончательно.
С о ф ь я. А что он мог сделать, в сущности, больной человек?
С у с л о в а. Ну да. Развлекаться с девушкой в меблированных комнатахбыл здоров, а защитить девушкубольной.
Р о з а н о в (входит, не скрывая, что подслушивал) Говорят, он болен и совсем плох. Эмфизема легкихэто серьезно. Император наверняка оплатит его долги. Это у нас теперь традиция со времени Пушкина.
С у с л о в а. О, сколько было у него рулеточных долгов!
Р о з а н о в. Значит, и они будут плачены. Семья должна жить спокойно. Это по-христиански Между прочим, его повесть «Игрок» я несколько раз перечитал.
С у с л о в а. Чем он мог тебя заинтересовать? Ты же сам не игрок.
Р о з а н о в (цитирует по памяти) Как любовно он свою героиню обрисовал. «Красавица первостепенная, что за бюст, что за осанка, что за походка. Она глядела пронзительно, как орлица, но всегда сурово и строго, держала себя величаво и недоступно. Высокая и стройная. Очень тонкая только. Мне кажется, ее можно всю в узел завязать и перегнуть надвое. Следок ноги у нее узенький и длинный, мучительный. Именно мучительный. Волосы с рыжим оттенком. Глаза настоящие кошачьи, но как гордо и высокомерно умеет она ими смотреть».
С у с л о в а. Ну, нарисовал, как с натурщицы, и еще моим именем назвал. Хотел таким манером меня подкупить, вернуть, но номер не прошел. А что ты еще наизусть знаешь?
Р о з а н о в. Сцену из твоих набросков. «Вдруг он внезапно встал, хотел идти, но запнулся за башмаки, лежавшие подле кровати, и так же поспешно воротился и сел. «Ты куда ж хотел идти?» спросила я. «Я хотел закрыть окно», ответил он. «Так закрой, если хочешь». «Нет, не нужно. Ты не знаешь, что сейчас со мной было!» сказал он со странным выражением. «Что такое?» я посмотрела на его лицо, оно было очень взволновано. «Я сейчас хотел поцеловать твою ногу». «Ах, зачем это?» сказала я в сильном смущении, почти испуге и подобрав ноги. «Так мне захотелось, и я решил, что поцелую».
С о ф ь я. Я вас оставлю ненадолго.
Софья выходит. Розанов резко меняет интонацию и запальчиво продолжает.
Р о з а н о в. Не понимаю! Зачем было ему вскакивать и врать про окно? Почему было не поцеловать твою ногу? Зачем тебе не сказать: ну, мол, хочешь поцеловать, ну и целуй. Зачем тебе было пугаться, подбирать ноги?
С у с л о в а. Как же ты, однако, дотошный. Как волнуют тебя мелочи.
Р о з а н о в. Мелочи меня как раз всегда и волнуют. В них правда. Или неправда. Все величественное мне чуждо. А мелочимои боги. Нет, конечно, если раньше он целовал тебе ноги, а теперь, когда узнал про испанца, ты не хотела, чтобы он тебя касался, это другое дело. Но этого нет в тексте. И получается совсем другой смысл.
С у с л о в а. Как же тебе хочется знать, целовал ли он мне ноги!
Р о з а н о в. Уже не хочется. (Целует ей ступню ноги) Совсем не хочется. (Целует другую ступню) Теперь мне уже все равно.
С у с л о в а. Какой ты все-таки идеалист. Разве можно быть таким опрометчивым с женщиной? Представляю, что с тобой будет, когда я и тебя кину.
Р о з а н о в. Полинька, как ты шутишь! Зачем ты хочешь сделать мне больно?
С у с л о в а. Людям свойственно так поступать с людьми, как поступали с ними. Это может произойти против моего желания и воли. Потому, что так предначертано. А сказать тебе об этом я обязана, ибо этоправда. А правдаэто Ну, вспомни, что ты сам о правде написал.
Р о з а н о в. Правда выше солнца, выше неба, выше Бога: ибо если и Бог начинался бы не с правдыон не Бог, и небо трясина, и солнцемедная посуда. А ты знаешь, что он хотел тебя убить?
С у с л о в а. Конечно, знаю. А как ты догадался?
Р о з а н о в. Из твоих слов. Ты писала, что сказала ему, что он сегодня какой-то нехороший. А он как раз боролся с желанием убить тебя. А ты не боишься, что я тебя убью, если ты меня кинешь?
С у с л о в а (смеется). Ты?! Ты тем более не способен.
Р о з а н о в (с интонацией оскорбленного мужчины). Я сомневался, а теперь понимаю, что прав. Женщина послана в мир животом, а не головой.
С у с л о в а. Браво! Наконец-то в тебе проклюнулось что-то мущинское.
Улица. Розанов идет из школы. Его нагоняет Щеглова.
Щ е г л о в а. Вася, нам надо поговорить. Ученики тобой недовольны. Насмехаешься, даже издеваешься. Это так на тебя не похоже. Или ты легко можешь быть таким нехорошим? Старшеклассники тёмную тебе хотят устроить.
Р о з а н о в. Это откуда ж такие сведения? Уж не придумала ли?
Щ е г л о в а. Вася, ты разочаровался в учительстве?
Р о з а н о в. Когда я шел в университет, то знал, что иду в рабы. В древнем Риме-то педагогами были рабы. А что с тех пор изменилось? Учителя у нас за версту видно по изможденному виду. А что такое школа, я знал по своему ученичеству. Всему, чему я хотел научиться, я научился сам. Школой для меня стала моя природа. Если ребенок исключителен, значит и пути развития его должны быть исключительны. А наша школаканцелярия. Но я чувствую, что буду мучиться на этом поприще лет десять, не меньше. Пока не найду для себя другого способа прокормиться. Ну, и совсем интимное. Я некрасивый, Таня. А некрасивых учителей дети не любят. А когда тебя не любят, трудно быть хорошим учителем. Без телесной приятности нет и духовной дружбы. А хороший учитель обязательно должен духовно дружить с учениками. (С иронией) Не выйдет из меня учителябуду писать статьи о воспитании и образовании.
Щеглова непроизвольным движением берет Розанова под руку.
Щ е г л о в а. Уже, наверно, пишешь?
Р о з а н о в. А что мне еще остается? Я пришел к выводу, что истинных русских интеллигентов и вообще хороших людей вырабатывает не школа, не государство, а цельная, крепкая, счастливая семья.
Щ е г л о в а. Вася, ты очень, очень милый человек. И, как видишь, остаешься таким для меня, несмотря ни на что. И будешь оставаться, несмотря ни на что. И я буду надеяться, сколько бы времени ни прошло.
Суслова видит их, идущих под ручку. Подходит к ним. Они останавливаются в оторопи. Какое-то время она смотрит на них. Потом начинает нервно смеяться.
С у с л о в а (Розанову). Что скажешь, ласковый теленок?
Розанов хочет что-то сказать, ноне может, так он растерян.
С у с л о в а. О, Боже! Как же ты жалок и смешон! (Щегловой) Как вы оба смешны!
Щ е г л о в а. Мадам, не будьте (Осекается)
С у с л о в а. Ну, договаривай! Как ты хотела назвать меня, дрянь?
Щ е г л о в а. Как вы смеете?!
С у с л о в а. Я еще не то посмею!
Суслова бьет Щеглову по щеке. Хочет ударить еще раз, но Щеглова прячется за спиной у Розанова.
С у с л о в а (Розанову). Дай мне ударить эту дрянь. Одного раза ей мало. И мне мало.
Р о з а н о в. Поля, ты переходишь все границы.
С у с л о в а. А ты? Ты позволил этой дряни спровоцировать меня.
Р о з а н о в. Поля, так нельзя. Это недостойно.
С у с л о в а. Замолчи, или я ударю тебя. Не смей больше приближаться ко мне.
Квартира Сусловой. Вспыхнувший на улице скандал продолжается
Р о з а н о в. Полинька, но это невозможно. Как я без тебя? Я не смогу.
С у с л о в а. Ненадолго же тебя хватило. Ты такое же ничтожество, как и твой кумир. Даже хуже, потому что ты повтор его. Но я для тебято же, что и для него. Материал для твоих писанин. Источник вдохновения.
Р о з а н о в. Полинька, ты для меня совсем не то, что была для него. Я боготворю тебя не как модель, а как удивительную женщину.
С у с л о в а. Прекрати! На меня эти комплименты не действуют. И давай оставим эти объяснения. Они бессмысленны. Женись на какой-нибудь курице, вроде Анны Сниткиной, заводи детей. Щеглова как раз для этого подходит.
Р о з а н о в. Полинька, я давно вынашиваю идею. Если мы сделаем это, у нас начнется новая жизнь. Что, если мы обвенчаемся?
С у с л о в а. Как же мне везет на ненормальных. Как только тебе в голову пришло!
Р о з а н о в. Бог, наверно, подсказал. И потомя много думал. Мне не надо детей. А такой, как Сниткина, тем более не надо. Мне нужна ты
С у с л о в а. Извини, я тебе по-простому, как бывшая крестьянка, скажу: на кой хрен я тебе сдалась?
Р о з а н о в. Питаться будем друг другом. Это так прекрасноделиться мыслями, жить мыслящим духом, подпитывать друг друга и питать других.
С у с л о в а (передразнивая). Питаться. Ты предлагаешь мне сделку со своей только пользой. Тебе сейчас 23, но мне-то почти вдвое больше. Даже если мы проживем вместе десять лет, ты успеешь потом завести детей, а я уже точно не смогу найти подходящего мужа. Кому я буду нужна, старая старуха?
Р о з а н о в. Мне, Полинька. Мне! Для меня ты никогда не будешь старой. Ну, посмотри, какое у тебя молодое тело. И таким оно и останется. И лицо уже не изменится. Лицо обычно меняется от неправедной жизни. От дурного нутра. А у нас все будет божески. Мы будем совершенствоваться. Ведь мы будем призывать к совершенству других людей. Мы должны будем быть примером. Это не наивное прекраснодушие! Я давно уже думаюнужно жить правильно. Но светский тип семьи не дает правильности. Церковный тип семьи выше светского типа.
С у с л о в а. Слушаю тебя и думаю: что же он это провозглашает мне? Почему не Щегловой? Щегловатвоя судьба, Розанов, дочка попа и попадьи, а не я, дочь раскольника. Не может быть у нас той семьи, которая тебе мечтается. Тогда к чему сейчас эта твоя блаженная проповедь? Кому ты морочишь голову? Не себе ли, в первую очередь?
Р о з а н о в. Я не могу без тебя, Полинька. Мне тяжело без тебя. Везде скучно, где не ты. Любовь ведь вовсе не огонь, как принято считать. Любовьвоздух. Без нее нет дыхания, а при ней дышится легко. Ты это испытаешь, когда у нас появится ребеночек. Бог обязательно даст нам ребеночка. (Суслова хочет что-то сказать) Молю, не прерывай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты скажешь. Но Бог служит человеку более, чем человекБогу. Бог может дать нам ребеночка, если мы будем вместе любить Его.
С у с л о в а. Что за бред! Я нигилистка, и умру нигилисткой. Я ни во что не верю, и особенно во все святое. (После паузы, но уже не так яростно) Ведь для венчания нужно еще (С иронией) духовное приготовление: покреститься, причаститься. Но это же смешно, а я не могу быть смешной, даже в собственных глазах.
Квартира Голдиных. Там Софья и Суслова.
С у с л о в а. Я сказала ему, что могу увлечься. И что тогда? Он поклялся, что стерпит и не попрекнет ни словом.
С о ф ь я. Щеглова все еще надеется вернуть его. Что, если вдруг переманит?
С у с л о в а. О, на этот счет он интересно выразился: собака не замурлычетРозанов не изменит. Говорит, что верен мне ноуменально. Это такой философский термин, означает непостижимость. То есть измена с его стороны непостижима, невозможна. Он понимает, что уж я-то ему точно не прощу. Знаешь, Соня, я много раз была оскорблена теми, кого любила, и теми, кто меня любил. (Софья изображает удивление) Да, как ни странно, с мной это случалось. Поэтому негодование против мужчин сидит по мне глубоко. Убеждение, что я осталась в долгу перед ними, не выходит у меня из головы.
С о ф ь я (с иронией). То естьберегись Розанов!?
Женщины смеются.
С у с л о в а. Конечно, он странный. Он влюблен в меня не как в реального человека, а как в литературных героинь Достоевского, в которых нарисована частица меня. Он любил меня и платонически и чувственно задолго до того, как я появилась в его жизни. Но меня живую он боится, стесняется. Просто трепещет. Это какая-то болезнь. Недаром он говорит про сердечную горячку. Это-то меня и беспокоит больше всего. Человек не может долго оставаться в таком неестественном состоянии.
С о ф ь я. Ты говоришь так, будто совсем холодна к нему.
С у с л о в а. Ну, почему же? Но понимаешь, гении такие идиоты в обычной жизни.
С о ф ь я. Ты в самом деле считаешь, что он гений?
С у с л о в а. Еще нет, но станет. А гениальность мужчинывсе равно, что красота для женщины. Для меня, по крайней мере. К тому же, он гениален и в интимной жизни. В нем та же половая маниакальность и сладострастие, что и в Федоре, но он умеет быть рабом в постели, даже наслаждаясь этим. Когда я отдалась Феде, он решил, что всё! Теперь яего раба. Он, верно, думал: дочь бывшего крепостного, рабская наследственность, с ней все можно. А когда понял, что я могу быть только госпожой, было уже поздно.