КАННЕР. Ницше, товарищ Сталин.
СТАЛИН. Почему в моей библиотеке только дореволюционное издание Ницше? Мы его не издаем, что ли?
КАННЕР. Крупская включила Ницше в перечень книг, вредных для детей и молодежи. Вместе с Кантом, Шопенгуэром, Платоном, Достоевским и сказкой «Аленький цветочек».
СТАЛИН. Совсем из ума выжила старая ведьма. Ну, ладно Достоевский, я сам не вижу от него пользы, но сказки-то зачем?
КАННЕР. Минпрос считает, что в сказках много мистики.
СТАЛИН. Какова попадья, таков и приход. А что еще есть остренького?
Каннер и Важанов молча переглядываются.
СТАЛИН. Не разочаровывайте меня, ребята. Большевизм в свое время начинался с молодых людей. Мы не боялись резать друг другу правду-матку в глаза. Ну, выкладывайте, что там у вас в загашнике? Хотя погодите. Сначала я выложу. Это что еще за новый выкрик какого-то дуралея: «Да здравствует любимый Сталин!»? Ты у нас отвечаешь за клаку, товарищ Каннер. Это твое новшество?
Каннер в замешательстве.
СТАЛИН. Любимый Сталинэто перебор, товарищ Каннер. Ты отлично знаешь, что мне вполне достаточно, когда меня называют товарищем. Не надо так усердствовать. Когда кого-то не в меру превозносят, это воспринимается, как насмешка. Ты хочешь, чтобы надо мной смеялись, товарищ Каннер? И еще. Сколько минут по твоим нормативам скандирует клака?
КАННЕР. Когда речь заканчивает член цэкадве минуты. Когда член политбюропять минут. Когда вы, товарищ Сталиндесять минут.
СТАЛИН. Эх, не жалко тебе людского времени. Установи предельную норму в пять минут. Ладно, продолжай, что еще новенького?
Каннер явно боится сказать.
ВАЖАНОВ. Вы вот не любите Достоевского, товарищ Сталин, а он был бы на нашей стороне. Он, например, писал, что счастье не в самом счастье, а в его достижении. Или вот: страданием своим русский народ как бы наслаждается.
СТАЛИН. Достоевский написал: «как бы», или вы не улавливаете? Тонкая игра писательского ума. В политике все проще и грубее. А вы невысокого мнения о русском народе, товарищ Важанов. Ну и хитрецспециально затягиваете доклад. Боитесь сказать какую-то новость?
ВАЖАНОВ (решается). В Горьковском пединституте раскрыта организация студентов-террористов. Планировали покушение на вас, товарищ Сталин, во время первомайской демонстрации. Готовили плакаты.
Важанов теребит в руках фотографии плакатов, не решаясь показать. Сталин выхватывает у него их. Рассматривает.
СТАЛИН (читает). «Долой мучителя и убийцу народа! Каждый честный человек должен прикончить «чудесного грузина»! Его существование подрывает веру в социализм».
Сталин черной тучей выходит из комнаты.
Кабинет Сталина. Сталин сидит за своим столом. В руках у него телефонная трубка. Но он ни с кем не разговаривает. Он подслушивает разговор своих сподвижников, членов политбюро Зиновьева и Каменева. Слышит и зритель.
ГОЛОС (это Зиновьев). Коба всегда был большим мастером чисток. Не случайно Ильич поставил его во главе рабкрина и оргбюро. Я задницей чую, он готовит нечто И Ильич чуял. Помнишь его слова? Этот повар будет готовить только острые блюда.
ДРУГОЙ ГОЛОС (это Каменев). Не поднимется у него рука на нас. Он вообще очень неуверенный в себе человек. Его решительность, категоричностьвсего лишь маска. Он ни на минуту не забывает, что он нерусский.
ГОЛОС (Зиновьев). Позволим расправиться с Рютинымпотом и с нами расправится. Рютина нельзя сдавать ни в коем случае. Старый революционер, совесть партии.
ДРУГОЙ ГОЛОС (Каменев). Вот Кобе и надо, чтобы мы растоптали эту совесть. Продавит он нас. Политбюро всегда право, но Сталин всегда правее. Иэх, слушают, наверно, нас сейчас. Даже Молотов прослушку у себя обнаружил.
Стук в дверь. Сталин поспешно прячет трубку в ящике стола. Входит Товстуха.
ТОВСТУХА. Разрешите, товарищ Сталин?
СТАЛИН (едва сдерживая раздражение). Знаешь, Иван Павлович В детстве у меня был приятелькозел, очень на тебя похожий. Только он не носил пенсне. Когда я смотрю на тебя, то думаю: это, очевидно, хороший человек, ему можно довериться, с ним можно работать, ведь недаром он так похож на моего приятеля детства.
Лицо Товстухи расплывается в угодливой улыбке
СТАЛИН. А еще я думаю: ну, почему меня окружают люди с такими фамилиями? Паукер, Ягода, Каннер, Товстуха? Не можешь объяснить? Ладно, что говорят графологи?
ТОВСТУХА. По одной или нескольким линиям, то есть по самому густому зачеркиванию, почерк человека определить практически невозможно.
СТАЛИН. Говённые у тебя графологи, Иван Петрович.
ТОВСТУХА. Товарищ Сталин, но может быть другое решение. Участник съезда при голосовании может вычеркнуть кого угодно, но должен при этом вписать вместо вычеркнутой фамилии ту кандидатуру, которую предлагает он. И тогда по его почерку
СТАЛИН. (перебивает). Не надо мне разжевывать, товарищ Товстуха. Сам придумал или Каннер подсказал?
ТОВСТУХА. Обижаете, товарищ Сталин. Каннер работает над другими идеями.
СТАЛИН. Если придумал ты, то я в тебе не ошибся, товарищ Товстуха. Теперь мы выявим всех скрытых врагов социалистической демократии. Иди и так же продуктивно работай. Там Ягода должен быть в приемной. Скажи ему, пусть входит.
Товстуха удаляется, возникает Ягода. По жесту Сталина садится за приставной стол. Сталин принимается расхаживать по кабинету.
СТАЛИН. В чем, товарищ Ягода, самое своеобразие текущего момента? Мы непоправимо теряем Германию. Для немецких рабочих интересы своей нации оказываются ближе идеи пролетарского интернационализма. Об этом политически вредно заявлять открыто, но наши советские люди и без нас уже понимают, что ждет нас всех впереди. А вы понимаете, товарищ Ягода?
ЯГОДА. Национал-социализм рано или поздно начнет войну против нашего интернационального социализма.
СТАЛИН. А коли так, то какова наша главная задача?
ЯГОДА. Подготовиться и достойно встретить врага.
СТАЛИН. Я не буду спрашивать вас, в чем состоит наша подготовка в смысле военном. Мне интересно знать, понимаете ли вы, в чем должна заключаться наша морально-психологическая подготовка. (Ягода напряженно думает) Эх, как же туго вы соображаете. Или вы пытаетесь понять, что я хочу от вас услышать? Ладно, пусть будет так. И чего я хочу?
ЯГОДА. Вы хотите избавиться от своих врагов, товарищ Сталин.
СТАЛИН. (с гримасой досады). Не от своих, товарищ Ягода. Это неверная постановка вопроса. А от врагов партии и государства, которые, конечно, и мои враги. Наши с вами, товарищ Ягода, враги. Но здесь я опять-таки хочу узнать ваше мнение: в чем своеобразие борьбы с этими врагами? Если допустить, что человек может изменить нашему делу, нашей стране Если на это подозрение наводят какие-то его поступки или высказывания Надо ли в этом случае ждать, когда такой человек открыто выступит против нас и причинит непоправимый вред?
ЯГОДА. Очень правильная логика, товарищ Сталин. Лучше опередить его действия.
СТАЛИН. И у вас хватит характера проводить эту линию? Смотрите мне в глаза.
ЯГОДА. Так точно, товарищ Сталин, проведем со всей (от волнения язык у него заплетается) непокобелимой большевистской прямотой и беспощадностью.
СТАЛИН. Не-по-ко-ле-бимой, Ягода. Что у вас с русским языком? Впрочем, другого ответа я от вас и не ожидал. Успехов вам, товарищ Ягода, в этом трудном, но крайней ответственном государственном деле. Хотя, погодите. Чего-то мы с вами недоговорили, чего-то недопоняли. Хочу еще знать ваше мнение: что мы должны, прежде всего, учитывать в работе с кадрами: убеждения или готовность к максимально активной работе?
ЯГОДА (в полном замешательстве). Наверное, не знаю. Объясните мне, неразумному.
СТАЛИН. Убеждения человекадовольно зыбкая штука, товарищ Ягода. Убеждения могут изменяться под воздействием разных причин. А вот страх Страх плохо сделать свою работувеличина постоянная. И напоследок еще один вопрос. Товарищ Ягода, я думал, что за ваши заслуги мы дадим вам звание генерального комиссара безопасности, равного званию маршала. И в качестве премииквартиру в Кремле. Но последнее время вы стали небрежно работать. Вы знаете, что в Горьковском пединституте завелись террористы?
ЯГОДА. Мы в курсе, товарищ Сталин. Сопляки решили выстрелить во время демонстрации из пистолета. Ну, это же несерьезно. А вот в их химической лаборатории в принципе можно изготовить бомбу. Вот над этим сейчас работаем. Работаем над более серьезным умыслом террористов. И еще Я снова по поводу Важанова. Коллегия НКВД настаивает на своем предположении, что Важанов скрытый контрреволюционер.
СТАЛИН. Я уже слышал эту байку про камикадзе Важанова. Будто он должен устроить теракт, используя соединение азотной кислоты и глицерина, во время заседания Политбюро, где он сам постоянно и неотлучно присутствует. То есть должен подорвать самого себя. Идите работайте, товарищ Ягода. У вас прорва других, куда более важных, а главное реальных дел.
Ягода выходит. Появляется Товстуха.
ТОВСТУХА. Немец прибыл, товарищ Сталин. Гостинец взял. Правда, сначала отбрыкивался. Но ему внушили, что таков закон русского гостеприимства. Ну и, конечно, уловил запах балыка и черной икры. Не устоял.
СТАЛИН. Сдался, значит, немец? Ладно, так и бытьпроси.
Входит немецкий писатель Эмиль Людвиг (с ним переводчик). Сталин поднимается из-за стола, идет навстречу. Обмен рукопожатиями. Людвиг оглядывает кабинет.
ЛЮДВИГ (через переводчика). Так вот где делается история.
СТАЛИН. Да, отсюда, из Кремля, все видится и все понимается иначе. Чувствуется присутствие какого-то особого духа. Не подпасть под воздействие этого духа невозможно.
ЛЮДВИГ. Вам с вашим религиозным опытом виднее. А можно для примера хотя бы одно дуновение духа в виде мысли?
СТАЛИН. Каждая страна имеет свои особенности, но Россия
ЛЮДВИГ. Самая особенная?
СТАЛИН. Заметьте, не я это сказал. Но я с вами согласен.
ЛЮДВИГ. В чем же ее особая особенность?
СТАЛИН. В размере и в народе. Достоевский назвал русских народом всечеловеческим. То есть способным ужиться с любым другим народом, не стремясь поработить его.
ЛЮДВИГ. И поэтому России можно расширяться бесконечно?
СТАЛИН. И этого я вам не сказал. Но опять-таки согласен. Ибо ибо это путь к всеобщему миру без народов-господ.
ЛЮДВИГ. Не иллюзия ли это? Не самообман ли?
СТАЛИН. Возможно. Я не настаиваю на развитии этой темы. Будем считать, что мы ее вообще не затрагивали.
ЛЮДВИГ. Мне сказали, что от Красноярска до Туруханска езды от станка к станку полтора месяца. Майн готт!
СТАЛИН. Согласен. Майн готт!
ЛЮДВИГ. Говорят, вы там три года совсем мало читали. Не изучали, в отличие от других ссыльных, иностранных языков. Больше ловили рыбу, охотились.
СТАЛИН. В основном капканы ставил. Не полагалось ссыльному иметь ружьё.
ЛЮДВИГ. Скажите, а какое самое сильное впечатление осталось у вас от царской России?
СТАЛИН. Смерть Столыпина. Никому не было жалко этого деятеля. Ни царю, ни правящему классу, ни простому народу. Я сделал из этого свои выводы. Но какиене скажу.
ЛЮДВИГ. Меня охватывает удивительное ощущение. Мне кажется, что вы никогда не переставали верить в бога.
СТАЛИН. Между прочим, грузины раньше русских приняли православие, чем очень гордятся. Что же касается веры Если человек благоговеет перед богом, этой непостижимой творческой силой мироздания, значит он должен презирать церковников, которые придумали грандиозному богу примитивное объяснение, чтобы шкурно им пользоваться. И значит человек этот должен редко бывать или вообще не бывать в церкви, а значит, менее других считаться верующим. (после секундной паузы) Но и эти слова попрошу в текст беседы не включать.
ЛЮДВИГ (с отчаянием). Но это же самое интересное!
Сталин делает жест, означающий, что так надо.
ЛЮДВИГ. Что вас когда-то толкнуло на оппозиционность, герр Сталин?
СТАЛИН. Духовная семинария, где я учился. Я стал революционером из протеста против издевательского режима и иезуитских методов.
ЛЮДВИГ. Разве вы не признаете положительных качеств иезуитов?
СТАЛИН. Да, у них есть систематичность, настойчивость в работе. Но основной их методэто слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство.
ЛЮДВИГ. Многим на Западе кажется, что значительная часть населения Советского Союза испытывает страх перед советской властью. Мне хотелось бы знать, какое душевное состояние создается у вас лично при сознании, что для укрепления власти надо внушать страх.
СТАЛИН. Неужели вы думаете, что можно удерживать власть и иметь поддержку миллионных масс благодаря методам запугивания и устрашения? Никогда, ни при каких условиях, наши рабочие не потерпели бы власти одного лица.
ЛЮДВИГ. Но вы сами сказали однажды, что Россиястрана царей. Что русский народ любит, когда во главе государства стоит какой-то один человек.
СТАЛИН. Вы передергиваете. Дальше я сказали этот человек должен выполнять волю коллектива. Например, политбюро.
ЛЮДВИГ. Благодарю вас за гостинец, герр Сталин. Я обязательно угощу копченой рыбой и икрой своих коллег, немецких писателей и журналистов, когда мы будем пить баварское пиво, когда я буду рассказывать о встрече с вами.
Сталин протягивает Людвигу руку. Людвиг и переводчик выходят. Дверь за ними закрывается.
СТАЛИН. Мелкий взяточник. (нажимает скрытую кнопкуПаукер появляется мгновенно) Глаз не спускать с немца. Никаких контактов. Не приведи господь, если узнает, что у нас в Сибири, в Поволжье, на Украине. Головой ответишь. Что дальше по распорядку дня?
ПАУКЕР. Сейчас у вас обед, а потом, перед театром, зубки подлечим у Шапиро.
СТАЛИН. Это правильно, Паукер. Зубастее мне надо быть. Зубастее.
ПАУКЕР (многозначительно). Товарищ Сталин, а ведь они беседуют
Паукер исчезает за дверью. Сталин подносит к уху трубку подслушивающего устройства.
ГОЛОС (Зиновьев). В общем, или сейчас, или никогда. Сместить его через время будет уже невозможно. Время работает на него
Неожиданно голос в трубке пропадает.
СТАЛИН. Паукер! (тот появляется мгновенно) Звук пропал. Давай сюда чеха.
ПАУКЕР. Так ведь нет чеха.
СТАЛИН. Как нет? Уехал на родину?
ПАУКЕР. Так ведь это же совсекретное устройство. Вдруг разболтал бы.
СТАЛИН. Вы что его?
ПАУКЕР. Он чистосердечно написал, что сделал это в целях шпионажа.
СТАЛИН (взрываясь). Какого шпионажа? Да ты сам враг, актеришка безмозглый!
Большой театр, «ложи блещут». Правительственная ложа.
Здесь Сталин, Надежда, Паукер, Важанов и Алена. На сценепоследняя минута оперы «Аида».
Занавес опускается. Зрители, а это в основном рабочая молодежь, неистово аплодируют. Неожиданно все другие голоса перекрывает издевательский выкрик.
ВЫКРИК. Ура фараону!
В зале воцаряется жутковатая тишина. Оцепеневшие зрители смотрят на Сталина. Сталин мгновенно находит выход из положенияпринимается аплодировать еще сильнее. И вот уже заходится в овации весь зал.
СТАЛИН (своему окружению в ложе). Я кое-что понимаю в голосах. По-моему, исполнение посредственное, но как хлопают! И не жалко им ладошек. А ведь могли бы не хлопать, а кричать, свистеть. Да, опера сегодня не очень Разве что марш Марш победителей хорош! (Важанову). Жду вас, товарищ Важанов, вечером на даче. Паукер пришлет за вами машину. (Алене) Извините, Алена, но у нас будет вечерник, то бишь мальчишник. Хорошо, что я увидел вас. Мне стало немного спокойнее за товарища Важанова. Паукер, машину!
Сталин и Надежда, окруженные охранниками, идут к выходу. Важанов и Алена остаются на своих местах.
АЛЕНА. Что ты решил с письмом?
ВАЖАНОВ (с заметным притворством). Я уже забыл. Хорошо, что напомнила.
АЛЕНА. Ну, напомнила, и что? (Важанов молчит) Не вздумай сделать что-нибудь не так. Этим ты ничего не изменишь, а себе и мне сделаешь плохо.
ВАЖАНОВ. Ты права. В таких случаях надо немного и о себе подумать.
АЛЕНА. Ты о спасении души, что ли? Не пытайся, Боря, жить в прошедшем времени.
ВАЖАНОВ. Я тебя не узнаю и не понимаю.
АЛЕНА. Нельзя вести двойную жизнь, Боречка. Я с этим завязываю. А ты зачем-то начинаешь. И при этом о душе думаешь. Так что я тоже тебя не понимаю.
ВАЖАНОВ. Ты заметила, как на тебя смотрела Надежда?
АЛЕНА. А как же? Ревниво смотрела. Не знаю, что на меня нашло. Женщине нравится нравиться.
ВАЖАНОВ. Отчасти я тебя понимаю. Он умеет быть обаятельным.
АЛЕНА. Но ты ведь тоже не мог не заметить: ему это было ни к чему. Но у него насчет меня какие-то свои планы. Неудивительно: в бюрократии так мало образованных. Именно этого я и боюсь себе испортитьперспективу. А ты почему-то не боишься, хотя твоя перспектива куда шире.
ВАЖАНОВ. Я вот думаю: может, ты и от Смородина ушла, потому что должность помощника Сталина
АЛЕНА (прерывает). Вполне может быть, если тебе так хочется думать. Кто помощник Сталина и кто вождь комсомола. Смородин мог не защитить меня, если бы всплыло, кто мой отец. А ты точнее, твой хозяин если бы ты за меня попросил Сталина, он бы тебе не отказал.