Судьбу мою по руке прочитать пытаешься? усмехнулся Микки, когда прошло ещё несколько минут, а Дженнифер продолжила, хмурясь в задумчивости, разглядывать его ладонь.
Да, я разве не говорила тебе, что у меня в роду были цыгане? поддержала тему девушка.
Микки несколько раз кивнул, как бы выказывая уважение к словам Дженнифер, а затем спросил:
И, как, что-нибудь понятно?
Эм Да понятно пробормотала девушка, слишком хорошо пытаясь играть роль и начиная вертеть руку парня и так, и этак.
И что же? вскинув бровь, со спокойной иронией поинтересовался Микки. Мало ли, меня ждёт в скором будущем что-то совершенно грандиозное и очень важное, что изменит всю мою жизнь, а я даже не подозреваю об этом.
Достаточно трудно понять, Микки. А что у тебя с рукой? произнесла Дженнифер и провела указательным пальцем по бледному, но всё равно заметному шраму, который проходил через всю ладонь брюнета и пересекал, изламывая, все линии на ней.
С того дня, когда Микки обзавёлся этим шрамом прошло больше восьми лет, но рана, которая некогда украшала его руку, была слишком глубока, чтобы исчезнуть со временем без следа.
Брюнет едва заметно поморщился и убрал руку.
Это просто шрам, Дженнифер, ответил он.
А при каких обстоятельствах ты его получил?
Порезался.
Это же как нужно было порезаться, чтобы остался такой шрам?
Глубоко, кивнул Микки, очень глубоко
А
Договорить Дженнифер не успела, потому что Микки резко перевернул её, прижимая за плечи к кровати и нависая сверху, слишком прицельно смотря в глаза.
А она снова открыла рот, но слова вопроса уже разбежались и потерялись где-то в дальних углах сознания.
Ну, что, Дженнифер, произнёс брюнет, неотрывно смотря девушке в глаза, и дальше будешь сыпать вопросами?
Мне просто показалось, что ты готов на них отвечать негромко ответила Дженнифер и попыталась сесть, но Микки сильнее надавил ей на плечи, удерживая на месте.
Не люблю пустой болтовни, ты же знаешь.
Но разве прошлое не имеет смысла? Оно ведь делает нас теми, кто мы есть
Едва успев закончить, Дженнифер ойкнула, потому что Микки склонился к ней и болезненно прикусил нежную кожу на шее, поцеловал в нижнюю челюсть и провёл по ней кончиком языка. Отстранившись, брюнет сел и, взяв руки девушки, резко поднял их, вжимая в матрас над её головой и сжимая тонкие запястья.
Не двигайся, произнёс парень и отпустил её руки.
Дженнифер покорно не стала их опускать.
Закрой глаза, приказал Микки, и здесь девушка тоже послушалась его и закрыла глаза.
Она почувствовала, как парень встал, и минуты пол ничего не происходило; она начала в нетерпении и волнении потирать друг о друга коленями. Когда же Дженнифер вновь почувствовала, как кровать мягко прогнулась, она, поддавшись инстинкту, слегка выгнулась и вытянула шею, подаваясь навстречу Микки.
Нет, ещё больше понизив тон голоса, почти шепча, произнёс брюнет и добавил: Приподнимись.
Дженнифер присела, и Микки завязал ей глаза галстуком, за которым и ходил. У девушки дрогнули уголки губ в ответ на такое действие, но она ничего не сказала. А в следующую секунду брюнет вновь вернул её на спину, толкнув в плечо и прижав за него к постели, показывая, что сейчас она не должна двигаться.
Дженнифер прикусила губу и ещё больше заёрзала. Её охватило волнение, которое посещало её всякий раз, когда Микки затевал очередную «игру». Пусть она и понимала, знала, что ничего плохого Микки с ней не сделает, но душа внутри почему-то начинала трепыхаться душа чувствовала, что рядом с ней был совсем не простой человек человек опасный и начинённый демонами, как тротилом.
Не двигайся, повторил Микки и, развязав поясок на её халатике, под которым не было белья, и, распахнув его, склонился к Дженнифер.
Он неспешно и так горячо целовал её грудь, даря упругим округлостям обжигающие прикосновения своих губ, награждая лаской напрягшиеся соски девушки, целуя их, захватывая губами, играя с ними языком. Прикусив правый сосок Дженнифер, брюнет оттянул его, из груди девушки вырвался шумный протяжный вздох, и она слегка выгнулась. Ей так хотелось опустить руки и обнять любимого, от ласк которого она просто плавилась, но всякий раз она вовремя вспоминала о том, что этого нельзя делать.
Микки ласкал грудь Дженнифер долго, неторопливо целуя каждый сантиметр нежной кожи, и гладил в это время девушку по ногам, бёдрам, не поднимаясь выше их середины. От этих продолжительных томных ласк Дженнифер уже едва не дрожала. Хоть она и помнила про приказ: «Не двигаться», но у неё не получалось полностью контролировать своё разгорячённое, жаждущее ещё больших ласк, больших прикосновений большего тело.
Она в очередной раз несильно выгнулась, чувствуя, как по позвоночнику бегут разряды сладкого тока, и Микки опустился ниже. Он прикоснулся к её рёбрам, проводя по ним разомкнутыми губами, чувствуя под тонкой кожей ходящие от истомы косточки, а после поцеловал девушку под левой грудью, замирая так на несколько мгновений.
Не сдержавшись, Дженнифер негромко простонала, свела бёдра, сжимая их, и снова развела, всё больше теряя рассудок от того сладкого помутнения сознания, которое всегда дарил ей Микки. Она любила его до дрожи в коленях. Ей так хотелось сказать: «Я люблю тебя», но она понимала, что этого нельзя делать, что нужно сохранять тишину, и прикусила губу, чтобы не позволить словам вырваться из горла, и вновь выгнулась, скользя босыми ступнями по покрывалу.
Микки влажно и слишком горячо целовал её живот, оставляя на загорелой коже блестящие следы, и постепенно спускался ниже, не переставая при этом оглаживать ноги девушки: то поднимаясь выше, то опускаясь к коленям и лаская чувствительную кожу под ними, скользя кончиками пальцев по изящным щиколоткам.
Брюнет поцеловал Дженнифер во впадинку пупка, а затем лизнул, одновременно перемещая одну руку на самый верх её бедра, на его внутреннюю сторону. Дженнифер вновь негромко и томно простонала эти звуки она сдерживать была не в силах, и перебрала напряжёнными от жгучего желания ногами, скользя ими по прохладному тёмно-тёмно синему в цвет самой прекрасной и сказочной зимней ночи покрывалу.
Микки провёл носом по низу живота Дженнифер и поцеловал в него, спустился ещё ниже и провёл кончиком языка по её лобку, после чего оставил на гладкой горячей коже влажный и жаркий поцелуй. Девушка вновь выгнулась, заламывая пальцы рук, которые она так и не смела опустить, и кусая губы.
Отстранившись, Микки сел и провёл по лобку девушки уже кончиками пальцев, а после опустился ими между её немного разведённых ног. Он неторопливо провёл кончиками пальцев по её половым губам сверху вниз, чувствуя, как девушка задрожала от этого и немного дёрнула бёдрами.
Микки погладил её так какое-то время, то поднимаясь к груди или опускаясь к ногам, то вновь возвращаясь к промежности девушки. А затем он рывком перевернул её и поставил на четвереньки, прижимаясь к ней, упираясь в её ягодицы своим каменным возбуждением. Он снял с Дженнифер халатик, убрал все волосы на одну сторону и поцеловал её в шею под самым ухом. Целуя шею девушки, брюнет немного отодвинул бёдра назад и расстегнул свои чёрные джинсы, выпуская на волю налитый кровью член.
Вновь поцеловав Дженнифер под ухом, задев губами мочку, Микки перехватил её одной рукой под животом и плавно вошёл в неё. Девушка прикусила губу и крепко зажмурилась, чтобы пронзительно не застонать на весь дом. Полностью войдя в неё, брюнет разогнулся и, взяв Дженнифер за бёдра, совершил первое движение.
Микки не стал избирать слишком быстрый и резкий темп, но двигался так ритмично и мощно, что Дженнифер через раз пропускала вдох и кусала губы так, что они начали сильно болеть. Но это вскоре перестало спасать и из её груди начали вырываться негромкие протяжные стоны. Она комкала в кулачках покрывало, упираясь в упругий матрас руками и коленями и покачиваясь в такт быстрым глубоким движениям.
Брюнет отпустил одно бедро Дженнифер и провёл рукой по её спине, оглаживая поясницу и раздражая слишком чувствительную зону вдоль позвоночника. От этого коктейля из глубоких ритмичных толчков и умелых поглаживаний девушка всё сильнее прогибалась в пояснице, жмурила глаза, которые и так были завязаны, и до боли в челюстях сжимала зубы, из-за чего ей всё больше не хватало кислорода.
Микки, как же хорошо не сдержавшись, прошептала-выдохнула Дженнифер и сразу же получила звонкий шлепок по левой ягодице и закрыла рот, плотнее сжимая зубы.
Микки начал двигаться быстрее и резче, неумолимо глубоко и часто врываясь в тело любовницы. Он склонился вперёд и поцеловал Дженнифер в основание шеи, а после сильно укусил за плечо. Девушка с трудом удержалась от того, чтобы не вскрикнуть, но не ахнуть она не смогла и вновь крепко зажмурилась, чувствуя, как внизу живота нарастает потрясающее вибрирующее напряжение комок обжигающего тепла.
Дышать носом стало совсем невозможно, и она начала дышать ртом, хватая им воздух и заполняя комнату своими жаркими, полными наслаждения вздохами.
Микки запустил пальцы в волосы Дженнифер и, сжав их у корней, оттянул, заставляя девушку максимально запрокинуть голову, проводя ладонью по её животу и почти до боли сжимая левую грудь, начиная врываться в её тело на максимальной скорости. Он чувствовал, что оргазм уже близок.
Такая грубость стала для Дженнифер последней каплей. Оргазм накрыл её слишком резко, снеся сознание прочь и подогнув ноги и руки она не поняла, как сумела устоять, верно, это получилось только стараниями Микки, который одной рукой вновь придерживал её под животом и продолжал нещадно таранить её тело.
Он отстал от Дженнифер совсем немного. Оргазм накрыл парня с головой, заставляя на прекрасные мгновения забыть обо всём, просто раствориться в блаженстве и расслаблении.
Микки совершил ещё несколько движений, продлевая своё наслаждение, и покинул тело любовницы, садясь и пытаясь отдышаться. Но просидел он от силы секунд пять и, ничего не сказав, не сняв с глаз Дженнифер повязку и даже не позволив ей самой сделать это, встал и, застегнув штаны и взяв с подоконника сигареты и зажигалку, быстрым шагом покинул спальню.
Он быстро преодолел коридор, лестницу и гостиную и зашёл на кухню, где было пусто и совсем темно. Не став включать света, Микки подошёл к окну и, распахнув его, закурил, слишком глубоко затягиваясь, что ещё больше сбило дыхание, и выдохнул горько-сладкий дым в слишком чёрную летнюю ночь. Ему нравилась эта темнота. В ней было очень уютно. В ней можно потеряться и скрыться от всего и от всех.
С минуту Микки курил, делая частые глубокие затяжки, смотря в ночь перед собой и ни о чём не думая, стараясь не думать. Но послеоргазменное расслабление с каждой секундой всё больше покидало его тело и разум.
Раздавив в пепельнице немного недокуренную сигарету, брюнет взял новую, подкурил и, сделав одну затяжку, взглянул на свою левую ладонь, перечёркнутую бледным, но отчётливым шрамом. Этот шрам напоминал ему о том дне, когда он ввязался в неравную драку, в которой запросто мог погибнуть, но вышел победителем. Он напоминал ему о том странном и страшном поступке, на который он его натолкнул. А ещё он напоминал ему о том кошмаре, в который превратилось его существование, и который отнял у него год жизни и едва не убил. Этот шрам напоминал ему слишком о многом
Микки хотел ударить по подоконнику, но не сделал этого лишь ещё сильнее сжал занесенный для удара кулак, тяжёлым и полным чёрной ртути взглядом смотря в распахнутое окно. Сильный всегда берёт верх над своими эмоциями.
Глава 5
Микки сидел в обеденном зале. Несмотря на то, что времени было ещё всего четыре часа дня, в комнате было сумрачно, даже будто туманно словно неясная дымка витала в воздухе. И виной тому был дождь, льющий с неба с самого утра.
Дождь наконец-то! Так хотелось воскликнуть каждому жителю Лос-Анджелеса и близлежащих к нему земель, потому что все уже слишком устали от адской изнуряющей жары, которая правила в городе уже месяц. Исключением могли служить лишь выходцы из стран Африки, которые совсем недавно перебрались на постоянное место жительства в «Город падших ангелов». Им не привыкать к жаре, для них сорок градусов сущая и такая смешная мелочь.
Дождь. По нему истосковались люди, животные, но больше всего измученная зноем земля: деревья, кустарники, трава, которая из последних сил оставалась сочной и изумрудной.
Сегодня за окном был настоящий ливень: он стоял стеной и, словно из ведра, лился с неба, не желая останавливаться. И, пусть он смог сбить жару всего лишь на несколько жалких градусов до тридцати пяти градусов по Цельсию, но это уже было огромным подарком для тех, кто начинал подумывать, чтобы бежать из города, потому что сил терпеть летний зной оставалось всё меньше с каждым прожитым днём. И эти тридцать пять градусов сегодня вовсе не ощущались жарой, потому что солнца не было видно в небе, его лучи попросту не могли пробиться сквозь плотную грязно-молочную толщу туч.
Микки сидел за слишком большим для двух человек, которые проживали в особняке, столом, изредка делая глотки ароматного красного чая, который он заварил больше часа тому назад, но который неким чудесным образом сумел остаться тёплым. Он смотрел в окно, почти ничего не видя за ним из-за пелены ливня и наблюдая за тем, как потоки воды стекали змеями-удавами по стёклу. В обеденном зале было множество окон и все они вытягивались почти от пола и до потолка, потому обзор на непогоду из этой комнаты был просто отличный.
Сделав очередной глоток за час он не осушил чашку и на треть, брюнет поставил её на стол. Сегодняшнее утро он встретил в одиночестве.
На протяжении нескольких последних дней Дженнифер ходила за ним собачкой и пыталась упросить поехать с ней к её родителям, она давно желала познакомить семью со своим возлюбленным. Но Микки был категоричен и непреклонен. Он так и не сумел познакомиться со своими родителями и знакомства с чужими не желал. Он не видел в этом смысла. И ему попросту было нечего сказать семье Дженнифер, а весь вечер играть и претворяться, улыбаться в глаза отцу, матери и двум старшим сёстрам девушки он не хотел. Единственный интерес от подобного «ужина в кругу семьи» для Микки представляли те самые сёстры Дженнифер, средней из которых было двадцать девять лет, а старшей тридцать два. Они были красавицами, как и сама Дженнифер природа не обделила никого из них внешними данными, и с ними можно было бы неплохо провести и скоротать вечер. Но парень решил, что, наверное, это будет уже слишком трахнуть сестру своей девушки.
Хотя, на самом деле ему попросту не хотелось никуда ехать. Он не желал становиться частью того тепла и пресловутого семейного очага, в которых ему никогда не было места. И сейчас им не было места в его жизни. Будучи маленьким мальчиком, как и все, Микки хотел, чтобы его обняли, чтобы пришла мама и защитила от всех демонов и ужасов. Но потом перегорело. Микки никогда не был мечтателем или романтиком, которые живут в своих розовых мечтах и воздушных замках. У него была реальность: суровая, жестокая, местами отвратительная и совершенно странная. Та реальность, в которой никто не придёт и не спасёт, где мама не скажет: «Я люблю тебя», потому что мёртвые не разговаривают. И ничего кроме этой реальности у него не было. Это была его жизнь.
Микки вздохнул и слегка прикрыл глаза, подпёр голову рукой, смотря из-под полуопущенных ресниц на бурные потоки воды, стекающие по стеклу. Благодаря хорошей звукоизоляции ливень было едва слышно, и в обеденном зале царила практически совершенная тишина. И тишина совершенная царила в голове парня, он слушал её, и до сих пор она казалась ему непривычной, хотя прошло уже столько лет
Весна две тысячи тридцать седьмого года самая жестокая весна в его жизни. Бесконечный вой преданных им «голосов», которые желали разорвать изменника в клочья. Микки думал, что справится с ними самостоятельно, как делал это всегда. Он собрал минимум вещей и навсегда покинул «сказочную» австрийскую столицу, уехав в Санкт-Петербург, сбежав. Но он не справился.
Этот ад продолжался три месяца три месяца Микки пытался бороться со своими «демонами», которые некогда были ему «семьёй», а тогда пожелали убить. Убить, потому что он не убил. Но «демоны» оказались сильнее.
Тогда, проводя часы, дни, недели свернувшись клубочком в своей измятой постели и держась за голову, которую изнутри разрывали адские вопли, Микки постепенно терял человеческий облик. И «голоса» больше не требовали крови Дженны, которую он зачем-то пощадил. Они требовали ЕГО крови, его жизни, его души, которую они часть за частью вырывали из его тела и, поджарив на медленном огне, с аппетитом сжирали. Предателей не прощают.