Ну да.
Марс, болтая с галлом, не забывал прислушиваться и к спору в портике, набиравшему обороты.
А я тут при чем?! Вот кто ему руку ломал, тот пусть его и заменяет на свадьбе почтеннейшего Квинта Марониса.
Ренита, иногда ты изрекаешь здравые мысли, как-то сразу успокоился ланиста и вышел на песок. Эй, ты, горе-легионер! Бегом сюда!
Марс предпочел повиноваться и предстал перед ланистой, переводя дыхание после схватки с галломони сражались настоящими мечами, только чуть притупленными, и это требовало большего напряжения сил, чем деревянные тренировочные мечи, но наставник счел подготовку Марса достаточной, чтобы миновать период первоначального обучения гладиаторскому ремеслу.
А что? удовлетворенно хмыкнул ланиста, успев разглядеть своего нового бойца в нескольких учебных схватках и порадоваться его силе и выучке. Вот ты и пойдешь. Ты свадебный обряд же представляешь? Ты ж римлянин?
Марс молча кивнул.
Так что главное, чтоб твоя кровь забрызгала подол платья невесты. На счастье. Ну, и может, кто из почтенных старцев-родичей, приглашенных на свадьбу, захочет выпить чашу свежей крови гладиатора. Это, говорят, омолаживает. Ну, и с падучей если кто окажется., - ланиста задумался, что-то подсчитывая толстыми губами. В общем, мы в деньгах-то не особо потеряем, тебе же даже вознаграждения пока не полагается. А убьют, то и контрактные выплачивать не придется. Да, решено! Готовьте его.
Надсмотрщик отвел его в баню, в которой гладиаторы и так мылись каждый вечер после дня валяния потным телом по песку. Грек-массажист размял его тело, а еще один хмурый немолодой мужчина из числа обслуги лудуса принес свежий сублигакулюм и голубую льняную эксомиду и открытые сандалии с удобно охватывающими голень ремешками.
Пришел, прихрамывая, еще более хмурый, темнолицый оружейник и вручил наставнику два обычных гладиуса и такие же привычные Марсу армейские небольшие щиты. Марс вздохнул с облегчениемдостойного зрелища с трезубцем и сетью он пока не был готов показать.
Одно его беспокоилокто же противник? Он еще не успел познакомиться толком ни с кем, и это его угнеталопослан-то он был именно для того, чтоб к появлению Гайи понимать о всех, что они значат. Но жизнь лудуса била ключом и в том числе с целью не давать гладиаторам общаться меж собой. И когда в клетку, установленную на повозке, запряженной двумя мулами, к нему втолкнули мужчину примерно его же лет, с длинными черными волосами, спускающимися ниже лопаток и черно-синей татуировкой на левой щеке, он безошибочно определил в нем кельта и шепнул на одном из усвоенных в походах наречий:
Тебя как зовут?
Таранис, без охоты ответил мужчина, опускаясь на солому повозки, вытянув перед собой связанные в запястьях сыромятным ремешком руки и лишь скользнул по собеседнику настороженным взглядом глубоких синих глаз.
А я Марс, но, похоже, кельта это не заинтересовало, зато его имя удивило центуриона, потому что обозначало «гром», а кельты просто так имен не давали, их жрецы-друиды хорошо знали и умели уловить связь между именем и будущим характером нарекаемого младенца.
В триклинии богатого дома царило оживление, звенели голоса и чаши. Юная невеста в белоснежной столе тончайшей шерсти и оранжевой фате сидела, робея от всеобщего внимания и прячась за своего жениха, намного старше ее, но все же относительно молодого, лет тридцати с небольшим, патриция.
Распоряжающийся на свадьбе родственник выскочил им навстречу:
Ну, наконец-то!
Их вывели на середину зала, развязали Таранису руки, дали мечи, наставник специальным жезлом подал сигнал к началу боя, пригласив жениха с невестой подойти поближе.
Об обычае забрызгать подол свадебного платья кровью гладиатора, Марс, конечно, знал, но впервые ему пришлось сражаться в такой близости от безоружных людей и пытался оттеснить Тараниса в сторону, чтобы не попала под взмах меча невеста, но наставник каждый раз ударом жезла по спине и окриком возвращал их на место. Он заметил, что удары Тарниса не рассчитаны на короткий гладиус, и явно парень привык обращаться с более длинным и узким мечом. Трудно ему было защитить себя и небольшим круглым щитом, и Марс понял, что движения его левой руки открывают нижнюю часть ребервидимо, привычный щит кельта был больше, такой, который и сам по себе мог быть использован как оружие. И он резанул по открывшимся в выпаде ребрамлегко, самым кончиком клинка, вдоль мышцы, но улучив именно тот момент, когда кельт был ближе всего к невесте.
Алые капли пролетели, запятнав платье и заставив девушку взвизгнуть и счастливо засмеяться.
Синие глаза Тараниса, удивительно спокойные для такого случая, встретились с его взглядом, и Марс успел глазами показать ему, чтоб упал. Умница кельт все понял, схватился рукой за бок, теряя меч, со звоном упавший на мраморный пол, тоже усеянный каплями его крови, а затем медленно опустился рядом и сам.
Довольные, смеющиеся гости захлопали в ладоши, радуясь удачному и красивому зрелищувсе же корчащиеся тела с отрубленными руками или вываливающимися трепещущими кишками не совсем подходили для свадебного пиршества.
Распоряжающийся тут родственник звякнул в колокольчик и поднял руку, призывая к вниманию:
Дорогие гости, а теперь мы приглашаем всех к свадебному пирогу с приятной неожиданностью! Вас ждет удивительное зрелище живых голубей, которые вылетят оттуда, желая нашим новобрачным счастья.
Зал мгновенно опустел, его покидали последние гости, торопящиеся отведать свадебного пирога и насладиться еще один изысканным зрелищем
Марс склонился на одно колено возле Тараниса:
Эй, дружище, ты как? Я вроде осторожно постарался.
Все хорошо. Можно уже не притворяться дальше?
Погоди, уже уходят, и тут Марс спохватился, что рана, хоть и не глубокая, но все же кровоточит, а из-за сильных мышц Тараниса раскрылась очень широко, и даже прикосновение ветра по дороге будет причинять страдания, не говоря уже о соломе в повозке. Он оглянулся в поисках наставникано того, видимо, в благодарность за удачное зрелище, пригласили тоже к пирогу. Марс перевел взгляд на их эксомидыно они не очень-то теперь годились для перевязки, так как пропитались потом насквозь.
Он догнал уже в дверях молодую женщину с мягкими каштановыми локонами, собранными высоко на затылке жемчужной диадемой:
Мне бы полотенце какое чистое
Она подняла на него большие темные глаза, обрамленные пушистыми короткими ресницами:
Я же не кухонная рабыня
Да я бы и не подумал Ты так прекрасна, матрона Я просто принял тебя за юную нимфу, способную исцелять раненых воинов.
А ты нуждаешься в исцелении? она качнула длинными серьгами-жемчужинами, спускающимися к ее плечам на причудливых цепочках.
Я нет, если только ты не ранила мне сердце своими глазами. Но во моему другу нужен просто кусок чистой ткани.
Неожиданно, вместо того, что б позвать рабыню и велеть ей принести тряпку, женщина стянула чувственным жестом с плеч узкое покрывало из индийского хлопка нежно-зеленого цвета:
Это подойдет?
Марс не стал раздумывать, хотя и понимал, сколько стоит такое покрывало, но в данный момент Таранис был ему дорожечем-то зацепили преторианца эти спокойные синие глаза.
Благодарю тебя, милосердная матрона
Будешь должен
И он поспешил к кельту, уже потихоньку присевшему на полу, держась рукой за боккровь по-прежнему не хотела останавливаться, хотя и не лилась ручьем.
Давай-ка перевязываться, Марс сноровисто обернул его торс аккуратно сложенным в широкую плотную ленту покрывалом, издающим тонкий запах сирийских духов.
По дороге в лудус Марс постарался по возможности облегчить страдания Таранисато, что ему больно, для Марса было очевидно, но гордый кельт предпочитал об этом не распространяться. Тем не менее, Марс счел возможным ему заметить:
Не ложись, а то на таком булыжнике еще и голову растрясет, а на такой жаре от потери крови рвать начнет, и усадил кельта так, чтобы он опирался на его спину и плечо.
По дороге им удалось немного переговорить, и Марс убедился в своем предположениис такими глазами сами в плен не сдаются. На его вопрос:
Как ты сюда попал-то?
Кельт спокойно ответил:
Сам не знаю, как вышло. Я уже в цепях после битвы очнулся. А дальше все просто было, шли за обозом. За это время и раны затянулись. А на рынке уже этот хмырь купил. А ты?
Марсу пришлось, хоть и неприятно было начинать дружбу с вранья, максимально искренним тоном изложить Таранису официальную версию о судьбе легионера, привыкшего жить войной и чувствующего себя выброшенной на берег рыбой в мирной обстановке. Тот проникся сочувствием:
Понимаю. Бой захватывает, а ощущение победы пьянит, уже более мрачным тоном прибавил. Вот только я тогда переоценил свои силы. Слишком привык побеждать.
Ты еще молод, дерешься неплохо, и есть шанс получить свободу.
Да? с горькой иронией переспросил Таранис. Но сегодня-то я снова проиграл.
Дураку было ясно, что гладиус ты первый раз в руках держал.
Кельт кивнул:
У нас мечи длиннее. И щиты больше, я потому под щитом твой удар и пропустил. А здесь тренировался с трезубцем и сетью.
Да? обрадовался Марс, и на этот раз абсолютно искренне. То есть мы будем вместе теперь тренироваться?
Ну да, возможно. Ты хороший противник, сильный и честный. Только вот заштопаться надо, и попросим наставник нас чаще вместе ставить упражняться.
В лудусе Марс сразу обхватил своего нового товарища за талию и помог ему выбраться из клетки. Надсмотрщик предпочел не вмешиватьсяа зачем подставлять свои плечи под то, что согласились сделать другие? И просто указал, куда идти.
После жары, яркого солнца и шума города помещение, куда они зашли, показалось Марсу оглушающе тихим, сумрачным, зато освежающе прохладным. С успокаивающим звуком, не раздражая, струилась вода в небольшом разборнике водопровода, устроенном прямо внутри помещения.
У окна за большим письменным столом с аккуратно разложенными восковыми табличками и свитками в футлярах сидела давешняя женщина, все в таком же линялом покрывале, на этот раз открывающем ее темные, гладко затянутые в узел на затылке волосы. Ни одна прядь не выбивалась на ее высокий лоб, и Марсу сразу вспомнились золотистые кудряшки Гайи, разлохматившиеся под шлемом и в беспорядке спадающие на стройную сильную шею и на ее аккуратные ушки.
Женщина неохотно отвлеклась от чтения какого-то толстого свитка, обошла стоящий посередине большой высокий мраморный стол, слегка оперевшись на него кончиками пальцев, и он обратил внимание, какие они темные, с коротко, но аккуратно остриженными ногтями.
Оба? она скользнула равнодушным взглядом темных глаз по вошедшим мужчинам.
Нет, ответил Марс, пытаясь понять, что же представляет из себя эта Ренита. Только он.
Да? Ну, клади его на стол
Она с ничего не выражающим лицом срезала намотанное им покрывало, даже не взглянув, что оно сделано из дорогой ткани, и бросила окровавленную тряпку в корзину, стоящую у входной двери:
Ты можешь идти.
Марс поколебался, оставляя Тараниса в руках этой странной женщиныврачи в легионе так равнодушно себя не вели, но спорить не сталв конце концов, эта Ренита здесь не первый день, и уж если бы наносила бы вред своим лечением, вряд ли бы ее стали тут держать.
Ренита отошла от Тараниса, лежащего на столе, приятно охлаждающем его ноющее тело, и он наблюдал за ней из-под приопущенных от усталости ресниц.
Она отошла к небольшой жаровне и стала вздувать угли.
Будешь прижигать? вспомнил он жесткие, но дающие результат в болотистом климате его родины способы лечения глубоких и загрязнённых ран.
Нет, неохотно ответила женщина, как от комара отмахнулась, но, видя, что он приподнимается, рискуя снова вызвать кровотечение из лишенной повязки раны, пояснила. Отвар приготовлю. Выпьешь, и не будешь чувствовать, как зашиваю.
Не надо. Никакого ведьминского зелья пить не стану.
Она пожала плечами:
Да мне все равно. Мне же проще, она подошла к нему с глиняной миской в руках, в которую только что, тщательно ополоснув под струей водоразборника, налила свежую воду, и стала обмывать рану.
Таранис внутренне сжался, ожидая ощутить на себе движения, подобные тем, как чистят скребницей лошадь. Но, несмотря на хмуро-обиженное лицо женщины, прикосновения ее были мягкими и осторожными, и он расслабился, вытянувшись на столе. Закончив промывать рану, она сорвала несколько веток какого-то растения, в изобилии произрастающего на широком подоконнике в невысоких ящичках из плотно пригнанных досок, бросила их в ступку, размяла и, вытряхнув получившуюся зеленую кашу на кусок полотна, пальцами отжала пряно и свежо пахнущий сок на его порез. Таранис сжал зубы от жгучей боли и, чтобы отвлечься, стал смотреть на ее тонкие пальцы, по которым струился ярко-зеленый сок, еще больше окрашивая ее кожу темно-коричневыми неровными потеками.
Зря отказался от отвара, она начала сводить края раны, и он не сдержал тихого рычания. Может, все же дать?
Не надо, негромко простонал он, чувствуя, как и без оглушающего зелья все вокруг густеет и наваливается на него.
Черно-красный туман рассеялся, только когда она положила завершающий стежок и покрыла шов мазью, сразу унявшей жжение.
Ну и терпение у тебя, она с удивлением взглянула в его глаза, такие бездонно-синие, что Ренита невольно сморгнула.
Она уже давно не смотрела в глаза своим пациентамчтобы не пускать в свою душу их страдание. Все равно она мало чем могла помочьона лечила гладиаторов не для того, чтобы они смогли жить дольше, а для того, чтобы как можно скорее вернулись на арену и продолжили приносить доход ланисте.
А ведь так все хорошо начиналось! Она же помнила очень хорошо, как долгое время ее жизнь катилась беззаботно, выполняя все ее желания. Мать, выйдя замуж второй раз, неожиданно поддержала желание своей рассудительной, спокойной и не особо красивой старшей дочери не обременять отчима, владельца небольшой мастерской по переписыванию книг, необходимостью собирать ей приданое, а пойти учиться в медицинскую школу при храме Эскулапа на острове посреди Тибра.
Это устроило всехсмышленную, безотказную и аккуратную девушку быстро заметили жрецы-медики, и предложили ей в качестве платы за обучение помогать в лечебнице при храме, на что Ренита с радостью согласилась. Так началась ее совершенно самостоятельная жизньона и жила теперь на острове Эскулапа, и имела собственные деньги на карманные расходы, не унижаясь перед отчимом. Конечно, на те жалкие оболы было не разгуляться, да ей и не надо былокрыша над головой есть, миска похлебки тоже, особых нарядов для ухода за множеством больных женщин-вольноотпущенниц и простолюдинок, их детей, а также умирающих от старости или тяжелых травм рабов, свезенных сюда сердобольными надсмотрщиками, а не сброшенными сразу заживо в эсквилинские ямы тоже не требовалось. Единственное, что она покупала, изредка между лекциями в роще, которые читали лучшие врачи Рима, и работой в лечебнице, выбираясь в городэто свитки по лекарственным растениям, списки с трудов Гиппократа и других великих врачей.
И вот, она, двадцатитрехлетняя женщина, завернутая в темные, приличествующие врачу одежды без единого намека на женские украшения, вместе с теми семью молодыми людьми, которые выдержали нелегкие годы обучения, приносит клятву Гиппократа в храме, перед лицом коллегии жрецов и самим верховным понификом, Гаем Юлием Цезарем, и не узнает собственный голос, отражающийся от верхних балок:
Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство.
В том, что выполнить эту клятву ей будет легко, Ренита не сомневалась. Замуж она не собиралась, будучи твердо уверенной, что не сможет заставить себя подчиниться в каждой мелочи какому-нибудь фуллону вроде ее отчима, а рассчитывать на человека, который будет ее искренне любить, при ее внешности не приходилось. Собственно, молодой врач Ренита и не задумывалась о своей внешности теперь, стремясь просто быть подтянутой и аккуратной, чтобы внушать своим будущим собственным пациентам уверенность в ее мастерстве«врач, излечись сам!». А насчет красоты она как-то сразу и мирно приняла уверения матери о том, что той хотелось доченьку-куколку, а не такую уточку. Уточка она или голубица, Ренита не переживалав этом мире было столько гораздо более интересного и важного.