Пусть лучше кану я во тьму! -
Она в беспамятстве кричала.
Как лунный свет, стал леший бел.
Бессильно руки опустив,
Он разом будто онемел,
Злодейства ведьме не простив.
Пусть даже прав не ты, а я, -
Забухал грозно дед Водяник, -
Лишь ведьме буду я судья,
Тебе же, леший, вечный данник!
Бесстрашно ведьма рассмеялась.
Она уже в себя пришла
И смехом скрыть от всех пыталась,
Как душу ей обида жгла.
Даю я, водяной, обет, -
Она со злобой прошипела, -
Что сколько ни прошло бы лет,
Закончу начатое дело.
Мне ненавистен весь ваш род,
И в том нет разницы, признаюсь,
Когда и кто из вас умрет.
Но Афанасий дорог, каюсь.
А месть не терпит чувств иных.
И тот, кто чью-то жаждет кровь,
Всегда чураться должен их
И задушить в себе любовь.
Я детям это завещаю, -
Блеснул раскосый ведьмы глаз,
И помнить свято обещаю,
Когда приду в другой я раз.
Ручей, и лес, и все живое,
Казалось, в страхе замерло.
Весь мир затих, и только двое
Кричали друг на друга зло.
Но дед Водяник признавал,
Что девы ненависть сильней.
В былые дни он мать знавал
Во всем Марина схожа с ней.
И, осудив когда-то мать,
Из милосердья дочь осудит
Ведь будет боль ее терзать,
Покуда сердце биться будет.
Вот так и мать твоя, сказал, -
Законы наши отвергала.
Нас Бог бесплодьем наказал
От ведуна она зачала.
Соблазн в мир нежити внесла,
Себя, Силантия сгубила
Всем только горе принесла,
Тем оправдав, что полюбила.
Но хуже ты стократ ее.
Мать из любви твоя грешила,
Ты мстить решила за нее,
Но даже мать ты не любила.
А Афанасийон не в счет.
Легко ты духа соблазнила,
И в том холодный был расчет
Его понадобилась сила.
Не нужен ведьме дух лесной,
Бесплоден блуд их век за веком.
Продолжить проклятый род свой
Ты сможешь только с человеком.
Иль думаешь, меня убив,
Законы ты бы изменила?
Бог, даже сына не простив,
Тебе не даст такую силу.
Не дасттак я сама возьму, -
Зловеще ведьма прокричала.
И захочурассею тьму,
Которой не было сначала.
Уймись! воскликнул водяной. -
Горда ты свыше всякой меры,
И в том покайся предо мной.
Не может нежить жить без веры!
Не можетверит пусть в меня, -
И ведьмы голос зазвучал
Как гром, раскатами звеня: -
Ведь умер Бог! А ты не знал?!
Глава 17, в которой каждый получает то, что заслужил.
«Бог умер!» эхо повторило.
Примолкло Вновь произнесло
Само с собою говорило
Как будто вековое зло.
А эхо множилось, дробилось
На сотни разных голосов,
И, отдаляясь, разносилось
«Бог умер» в сумраке лесов.
И нежить вдруг притихла разом,
Не смея эху доверять.
Но, отвергая высший разум,
«Бог умер» стала повторять.
Кто робким шепотом, кто вслух,
Бросая вызов или в страхе,
Мечтой лаская гордый дух,
Привыкший жить, как червь, во прахе.
Так умер Бог, ты говоришь? -
С опаской глянул водяной.
А чем ты это подтвердишь?
Да не играй в слова со мной!
Он умер, точно знаю я.
Мне тайну ангелы открыли.
В трусливом страхе за себя
Они от мира это скрыли.
Бессмертен Бог, внушали нам,
И верили все в это слепо,
Не доверяя вещим снам.
А что уж более нелепо?!
Кивнул угрюмо дед Водяник:
И я забыть пытался сон
В нем возвращается изгнанник
И занимает отчий трон.
Трон пуст уж множество веков,
Быть может, и тысячелетий.
Но держат вас за простаков,
Чьи спины полюбили плети.
За вами ангелы следят,
Как божьи псы сторожевые.
Чуть что, так поедом едят.
А разве нежитьне живые?!
Вы то же, что и человек,
Сотворены из той же глины.
Но вот уже который век,
Как прокляты. А вы невинны!
Лолитою сотворены,
Вы против Бога ополчились.
Но ведь вина в том Сатаны,
Вы под его началом бились.
За что же нежить Бог карает,
А человеку прощено?
Он вам плодиться запрещает,
Тому же все разрешено.
Как свято нежить чтит закон,
Что дан ей Богом в наказанье!
Послушным имялегион,
И их ничтожны притязанья.
А человек желает править,
Всем божьим миром завладеть,
И, Бога оскопив, заставить
Себе в церквах осанну петь.
Да разве Бог стерпел бы это,
Когда бы жив доселе был?!
Иль в страхе прячется он где-то,
Лишенный мужества и сил?
Нет, умер Бог, ведь это ясно.
И, значит, все его законы,
Что нежить мучили ужасно,
Отменены и беззаконны.
И ты, неправедный судья,
Уж никого судить не будешь.
Об этом позабочусь я.
Марины ты не позабудешь!
Казалось, даже борода
У водяного дыбом встала.
Еще чуть-чуть быи беда
Над ведьмой крылья распростала
Но шумно выдохнул старик
И злобы будто не бывало.
Он головою вдруг поник.
Его раскаянье терзало.
Судья неправедный! Дед всхлипнул.
Не дав ему договорить,
Вдруг Афанасий громко крикнул:
Коль умер Бог, и нам не жить!
Смех ведьмы, слезы водяного,
Галины с Прошкой причитанье
Разволновали духа злого,
И он прервал свое молчанье.
Весь миртворение его,
И даже наша мать, Лолита.
Что мы без Бога? Ничего.
Во мраке тайна жизни скрыта
Лолита в нежить дух вдохнула,
Но не от Бога ли взяла?
И не ему ли нас вернула,
От своего устав же зла?
Но если Бог умретпрервется
Его дыхание. И дух
Покинет нас и не вернется
Бог жив, покуда жив злой дух!
Как видно, старый я дурак, -
Взревел, опомнясь, водяной. -
Затмил мне было разум мрак
Ах, ведьма, ты шутить со мной!
Но та презрительно молчала,
Как дед Водяник ни вопил,
И никого не замечала -
Раскосых глаз пустым взгляд был.
Боролась ведьма, как могла,
Пока в ней не иссякла сила.
Она бы лучше умерла,
Чем о пощаде попросила.
Что смерть? Одно прикосновенье
Из мира этого в иной
Продлится переход мгновенье.
Жизнь вечная страшней порой.
Жить, как отец, в душевной муке?
Марина видела и знала
Нельзя с любимым быть в разлуке.
Она отца не понимала.
Ей Афанасий не простит
Своей обманутой любви,
За мать она не отомстит
И не утопит мир в крови, -
Зачем тогда ей жизнь такая,
Неутоленная во всем?
И, мыслью в небо улетая,
Марина растворялась в нем
Я сплю, и это снится мне? -
Из леса вышел Никодим.
Мурашки скачут по спине
Эй, Прошка, что, договорим?
Но почему ты гол, как зверь?
А это кто, ужель Галина?
Я не забыл тебя, поверь
Но так ли ты теперь невинна?!
Язвил он зло и откровенно,
И не скрывал, что рвется в бой,
Понять пытаясь вдохновенно,
О чем все спорят меж собой.
Я, Афанасий, сам не свой!
На миг всего я и заснул,
Наказ твой помня, полевой
Не удержался и зевнул.
Но тут же, скрыв зевок ладонью,
Отчаянье изобразил:
Сам не пойму я, как спросонья
Я за людьми не уследил!
Туда-сюданигде их нет,
Как будто мне они приснились.
Не отыскал я даже след.
Они в лесу бесследно скрылись!
Ты все же, друг мой, дух лесной,
А я всего лишь полевой.
Ну, прикорнул я под сосной
Да не качай же головой!
Взгляд Афанасий бросил хмурый:
Мне не до шуток, Никодим!
И то какой-то ты понурый.
Марина, ведьмочка, что с ним?
Что с нею, ты хотел спросить,-
Угрюмо леший проворчал.
Ты подскажи, как упросить,
Чтоб дед Водяник не серчал?
И Афанасий рассказал
Все без утайки полевому.
В ум друга веря, леший знал
Тот подольстится к водяному.
Закон гласит: за окооко,
А смерть несущийумирает.
И справедливо, пусть жестоко,
Убийц за помыслы карает.
Ответив другу, Никодим
Промолвил очень тихо: «Жаль».
Винился будто перед ним,
Предвидя вечную печаль.
Но Афанасий не смирился,
И выдал гневный взгляд его.
В лице он даже изменился,
Но не страшился ничего.
Тихонько солнце на закат,
Окровавленное, клонилось.
Был лешему сам черт не брат.
В нем предков сердце пылко билось.
Меня послушай, дед Водяник, -
Он к водяному подступил. -
Народа нашего избранник,
Ты по закону всех судил.
Но почему жесток так он?
Ревнитель строгий старой веры,
Ты беспощаден. Твой закон
Порой бывает строг без меры.
Но зло в ответ рождает зло.
Марины мать приговорил
Что из того произошло?
Ты в ней лишь ненависть родил.
Не для того же наказанье,
Чтоб преступления плодить.
Самой Марине в назиданье
Сумей сейчас ее простить.
И оборви тем череду
Грядущихверь мне! преступлений.
От мира нежити беду
Ты отведи без сожалений.
Дух Афанасий перевел
И , с облегчением вздохнув.
Как алый мак лицом зацвел,
Упрямо голову нагнув.
Набухли влагой неба веки,
О милосердии моля.
Из берегов все вышли реки
И заболотили поля.
Деревья корни обнажили.
Дождь на бесстыдство их ворчал,
Они, пьянея, влагу пили.
А дед Водяник все молчал.
Последних капель звук совпал
Со вздохом тяжким водяного.
Задор недавний в нем пропал.
Дождь охладил пыл духа злого.
Поспорить мог бы я с тобой,
Меж нами много разногласий.
Но я должник навеки твой.
Твоя Марина, Афанасий!
Дарую жизнь ей за тебя.
Но, леший, есть одно условье:
Пошлю в изгнанье ведьму я
Лишь так мы избежим злословья.
Марина выполнит его,
Я за нее в том поручитель.
Нет слаще жизни ничего
О, замолчи же, мой мучитель!
Марина ль это прошептала,
Иль ветер выдохнул в сердцах?
Но ведьме плакать не пристало,
Таилась боль в сухих глазах
Изгнанье вечное как смерть.
Ты лишь отсрочил приговор.
Я не могу отныне сметь
Тобою свой наполнить взор.
Быть может, ты со мной уйдешь?
С надеждой робкою взглянула.
Любовь и счастье обретешь.
Я б на твоей груди заснула
Я дух лесной, и здесь мой дом, -
Ответил Афанасий ей.
Уйду с тобой, и что потом?
Где проведу остаток дней?
Недолго б счастье наше длилось,
Когда бы я затосковал.
Мне прошлое бы вечно мнилось,
Я лес к тебе бы ревновал.
Однажды ты захочешь чадо -
Бесплодны лешие, увы!
Но жертвы мне такой не надо,
И не морочь мне головы.
Исчадье своего народа,
Ты мир наш люто ненавидишь.
Уж такова твоя природа
Все против нас, сама ты видишь!
Как ты разумен, леший мой! -
Марины глаз вновь закосил. -
Поговорил сейчас со мной -
И целый мир мне подарил.
Ты прав во всем, мой дух лесной,
Тоскующий о глухомани.
С цыганским табором весной,
Поднаторев в людей обмане,
Я в путь отправлюсь. Белый свет
Ковром цветным под ноги ляжет.
А коль убьет во цвете лет,
Меня он этим лишь обяжет.
Маринас укоризной было
Воскликнул лешийи умолк.
Любовь на миг всего ожила,
Но перегрыз ей горло волк.
Марина побелела вся,
За схваткой этой наблюдая
Себе пощады не прося,
Сказала, чуть ли не рыдая:
Покорность вы мою ценя,
Галину с Прошкою простите.
Во всем виновна только я,
Меня одну и накажите.
Сам за себя ответит каждый, -
Был водяной неумолим.
(Терзался лютою он жаждой).
Но тут вмешался Никодим.
Не пожалею Черта Око!
Алмаз я за русалку дам.
Изгнать из мест родныхжестоко.
Скитаться ей не по годам.
Закон не против, дед Водяник,
Припоминая, закивал. -
Вернуться может вновь изгнанник
Коль за себя он выкуп дал.
Невинностьнет ее ценней.
Но кто из нас не ошибался?
Верну я долг свой давний ей, -
И Никодим заулыбался.
Галина! крикнул. Мы свободны:
Ты от меня, я от тебя.
Живи, люби кого угодно.
Но больше всех люби себя.
Русалка вздрогнула всем телом,
Стыдливо взгляд свой отвела.
Невеста словно в платье белом,
Нагая вся, в ручей вошла.
Прощай и помни, Никодим -
Лишь одного тебя любила.
Как Сатана неотразим
Ты раньше был. Я не забыла!
Едва ли встретимся мы вновь.
Ты не простишь мне Черта Око,
А я тебесвою любовь.
О, как нам будет одиноко!
Два изумруда из глубин
Ручья заснувшего сверкнули.
И тихий всплеск Он вновь один.
Вдруг слезы на глазах блеснули.
Но головой встряхнули прочь
Прогнал печальные виденья.
Коварная Лолиты дочь
Я глуп без всякого сомненья!
Он рассмеялся так, что лес,
Притихший было, зашумел,
Покрылся рябью мелкий плес.
А старый вор вдруг осмелел.
А что со мной? Напомнил Прошка,
Забытый всеми, о себе.
Куда мне будет путь-дорожка
И поворот в моей судьбе?
Убийца и мошенник, тать! -
Взъярился водяной мгновенно.
Как смеешь ты еще роптать
И вопрошать так дерзновенно?!
Ты мира нашего позор,
Не нежить будточеловек.
И потому мой приговор:
Ты сослан в мир людей навек.
Живи среди себе подобных,
А в лес дорогу позабудь.
И там, средь них, богоугодных,
Каким тебе угодно будь!
Наставил палецПрошка взвыл,
Колени лешего согнулись,
Он на траву упал без сил.
Но встал, а силы не вернулись.
Заклятьем вор был обречен
Все потерять былые чары.
Не леший был отныне он
Старик, сутулый и поджарый.
И духа твоего в лесу
Чтоб не было до ночи!
В последний раз испей росу,
Омой слезами очи
И прочь спеши, как будто черти
Бегут гурьбою за тобой.
Не избежишь иначе смерти.
Тому порукой водяной!
И дед Водяник, погрозив
Ужасным пальцем, удалился.
До бучила доплыл, чуть жив.
Как никогда, он утомился.
Как пес заблудший тихо воя,
Куда-то Прошка убежал.
На берегу остались двое,
Да Никодим в дупле лежал.
Спал полевой и видел сон,
Как возвращает Черта Око
Марина, леший был смущен. -
Поверь, мне будет одиноко!
Не жалься, дух, съязвила та. -
Тебе твой лес меня милей.
Эх, ты, лесная простота!
Должна я бытьи буду злей.
Умеючи и ведьму бьют
Вот так, наотмашь от себя.
И если сразу не убьют,
То только крепче стану я.
Прощай навеки, дух лесной!
А впрочем, почему и нет?
Еще ты встретишься со мной.
Мир тесен, темен белый свет.
Ты там, где тьма, найдешь меня, -
Сказала ведьма, будто спела.
И, Афанасия маня,
Как птица, в небо улетела.
Глава 18, в которой люди терпят поражение от сил природы и задумываются о том, действительно ли они являются ее царями.
На землю сумерки легли,
Предвестники грядущей тьмы,
И власть над миром обрели,
Смущая робкие умы.
Иван, пугаясь тени каждой,
Что вдруг мелькала средь ветвей,
Терзаясь голодом и жаждой,
Угрюмо к цели брел своей.
Он шел домой, из леса прочь,
С тяжелой ношей на плечах.
И мрачен был он, словно ночь,
С тоской звериною в очах.
Был каждый шаг как испытанье.
Но тела боль была терпимой.
Георгий причинял страданье
Душе, надеждой одержимой.
Терпи, не умирай, старик, -
Упрямо заклинал юнец,
И шепот был его как крик.
Ведь ты мне дорог, как отец!
Ты будешь жить, и мы с тобой
Еще не раз в леса пойдем.
Ты мне секрет откроешь свой,
А встретим лешакапобьем!
Не выйдем так, Иван расслышал
Вдруг голос слабый за спиной.
Георгий, Бог меня услышал!
Он завопил. Свеча за мной!
И все же глуп ты, это точно,
Как, впрочем, вся твоя семья!
А ну, снимай одежду срочно
И заодно раздень меня.
Он снова бредит, вот беда, -
Глаза юнца слеза смочила.
Я трезв умом как никогда.
Умней нечистая ли сила?
Георгий подмигнул Ивану
И на ухо пообещал:
Тебя я научу обману,
Который дед мне завещал!
Лешак хитер, но глуповат,
И потому лишь уязвим.
Он перед Богом виноват,
За то и был наказан им.
В лесу всесилен дух лесной,
И человеку не уйти
Лес встанет перед ним стеной,
Не обойти и не пройти.
Вплоть до исподнего белья
Одежду всю, как есть, мы скинем, -
Узнал от деда это я!
И наизнанку вновь накинем.
Как пораженный слепотой,
Лешак не сможет видеть нас.
Обман наивный и простой,
Но, дед сказал, он многих спас.
А помолиться если Богу? -
Спросил взволнованно Иван.
Бог не укажет нам дорогу,
И святость не спасет, болван!
Лешак, прислужник Сатаны,
В лесу сильнее Бога.
Так что снимай скорей штаны, -
Изрек Георгий строго.
И, старику послушный,
Иван все скинул вмиг.
От холода синюшный,
Сам, словно леший, дик,
Он, в сумраке вечернем,
Средь зарослей густых,