И эхом словно: «Боже, как темно!»
Душа и плоть навеки расставались,
Но каждая кричала о своем.
Перед разлукой будто признавались,
Как тяжко было им всегда вдвоем.
Глава 15, в которой Никодим отправляется на поиски Афанасия, а Марина хитростью выманивает деда Водяника из воды.
Когда Галины дух искал,
Гонимый ведьмой, водяного,
Он множество существ видал,
За исключеньем полевого.
Тот в чреве дуба почивал,
Минувшей ночью изнуренный.
Вполглаза, впрочемзасыпал
И тут же вскакивал, смущенный.
Рос дуб на берегу ручья,
Где дед Водяник затаился
И, в ожиданье мужичья,
О прошлом вспоминал и злился.
Эй, Никодим, дед окликал
И пробуждал того от грез. -
Зачем Творец людей создал?
Он этим в мир разлад принес.
Адам был глуп, мне говорили,
И принимал слова на веру.
Его не яблоки сгубили
Лолите доверял не в меру.
Следи он за своей женой,
Не позволяй шататься праздно
Та не сошлась бы с Сатаной
И не блудила всяко разно.
Не началась бы Та Война,
В наш мир беда бы не пришла.
Зря оклеветан Сатана
Слепец Адам источник зла!
Так дед Водяник рассуждал,
И, угождая духу злому,
Согласно Никодим кивал,
На пол кивке впадая в дрему.
Он, убаюканный журчаньем
Ручья ли, беса, что жил в нем,
Доволен был и мирозданьем,
И каждым им прожитым днем.
Адам, и Ева, и Лолита,
И даже прародитель зла
Давно им были позабыты.
Где цвел огонь, теперь зола.
Он был уверен, что былое
Не прорастет в грядущем дне,
И никогда начало злое
Не победит уже в войне.
А если так, то смысла нет
Творенье Бога ненавидеть.
Сосуществуют тьма и свет,
И глупо этого не видеть.
Живи и радуйся, пока
Старуха-смерть в глаза не взглянет
И не ухватит за бока
Тогда с тебя печали станет.
Как будет после, знает кто?
Был Никодим в одном уверен
Не обвинит его никто,
Что полевой себе не верен.
Служил, как мог, он Сатане,
Извечный страх тая пред Богом,
И за Лолиту в Той Войне
Сражался в рвении убогом.
Пал Сатана, и нежить с ним
Смирился духом полевой.
Был божий мир ему чужим,
И мир себе избрал он свой.
Отшельником в норе ютился,
Живя вольготно средь полей,
И в мыслях с прошлым распростился
Был день сегодняшний милей.
Со всеми ладил Никодим,
Не видя в ссорах много прока.
Домой вернувшись невредим,
Он не забыл войны урока.
Так тихо мирно жил бы он,
Но, Афанасия любя,
Превозмогал сейчас свой сон,
Троих охотников губя.
Их был не против проучить,
Как истый нежить, полевой.
Но наказать, а не убить,
И отпустить живых домой.
Всем рассказали бы они,
Какие страхи испытали,
И все оставшиеся дни
Пред нежитью бы трепетали.
Но Афанасий осерчал,
А водяной решил иначе,
И Никодим в ответ смолчал,
Ему желая неудачи.
И будто кто наворожил
Уж полдень был, а те не шли.
То ль Афанасий не спешил,
То ль стороной они прошли.
Как долго ждать прикажешь мне? -
Ворчал сердито дед Водяник.
И зябко же лежать на дне
А ведь я лешему не данник!
Он данник вечный будет твой,
Услуги этой не забудет, -
Ответил хмуро полевой.
А от тебя ведь не убудет!
И знаешь что? Ты полежи,
А я его потороплю.
В дупле я без своей межи,
Скажу по правде, плохо сплю.
Мы с Афанасием вдвоем,
Пугая слева их и справа,
Людишек быстро приведем
К ручью на скорую расправу!
Передразнив, замолкло эхо,
А в опустевшее дупло
Уже бродяга-ветер въехал
И листьев павших нанесло.
Помедли Никодим чуть-чуть,
И он с Петром бы повстречался.
Почти их пересекся путь,
Но полевой стремглав умчался.
Не видел он, как Петр тонул,
Ручей одолевая вброд,
Как водяной к нему прильнул,
Людской весь ненавидя род,
И опустился вмиг на дно,
Опутав длинной бородой.
И как ручей, с ним заодно,
Поил Петра своей водой
Ах, нежить, будь она неладна!
Но Никодим всегда считал,
Что смертьтранжира и накладна.
А он копить предпочитал.
На то ведь он и полевой.
Он даже воин так себе
Марината была иной,
Вся жизнь ее текла в борьбе.
И, не скрывая восхищенья,
Она, в кустах засев, следила,
Как без пустого сожаленья
Петра топила злая сила.
«В воде его не одолеть, -
Мелькнула мысль. Старик силен.
На берег должен захотеть
Каким-то чудом выйти он.
А там его уж как-нибудь
Не силойхитростью возьмем.
Неустрашимой только будь!» -
И глаз, скосив, сверкнул огнем
Топитьприятная работа.
Водяник в прошлые века
Людей губил с большой охотой,
И жизнь его была легка.
Все омрачилось в одночасье.
Однажды ведьму утопив,
Он навсегда утратил счастье,
Себе злодейства не простив.
Виновна та была бесспорно
Любовью плотской возлюбила.
Запрет Творца нарушив вздорно,
Сама себя приговорила.
Нельзя простить такое было.
Вся нежить в страхе замерла
Им кара лютая грозила,
Когда бы та не умерла.
Но казнь свершилась. Ночью лунной
Вскипев, разгладилась вода
Над головою ведьмы юной
И стороной прошла беда.
Все было по закону верно,
И дед Водяник это знал.
Но почему-то он безмерно,
Как никогда, в ту ночь страдал.
Гоня свои сомненья прочь
Закон не сорная трава!
Он ведуну подкинул дочь,
Всем объявивона мертва.
Ничто с тех пор не изменилось,
Топить вот только разлюбил
Ему порой та ведьма снилась,
Чье даже имя он забыл.
Дед Никодиму уступил,
Его речами вдохновленный.
Но без азарта он топил,
Казалось, чем-то утомленный.
И, завершив свою работу,
Исполнив нежити завет,
Он словно с плеч стряхнул заботу
И всплыл со дна, где тьма, на свет.
Сиянье солнца, птичьи трели
И равномерный плеск воды
Покой вернуть ему сумели,
Смирив предчувствие беды.
Природа ран любых целитель,
Ее целебен каждый звук.
Она великий утешитель
Душевных ли, духовных мук.
Но червоточина гнездилась,
И дед Водяник точно знал
Все то, что с ним уже случилось,
Ничто в сравненье с тем, что ждал.
И он почти не поразился,
Увидев, как на берегу
С русалкой леший разрезвился,
Ее лаская на бегу.
Нагие оба, словно звери,
Забыли всякий стыд они,
Закон безнравственно презрели,
Как будто были здесь одни.
Но и заметив водяного,
Они нимало не смутились.
Кидая камни в духа злого,
Ему грозили и бранились.
Да не сошли ли вы с ума? -
Был дед Водяник страшен в гневе.
Как будто выносила тьма
В своем бесстыдство ваше чреве.
Не зря я доверял примете:
Русалка с лешимжди беды!
И, позабыв про все на свете,
Ступил на берег из воды.
Был поступью он так тяжел,
Что воздух сотрясал шагами,
Но, с хрипотой дыша, побрел,
Упрямо шаркая ногами.
Дед руку мог едва поднять,
Куда ему за лешим гнаться.
Ну, разве только попенять
И запретить с русалкой знаться.
И, шаг умерив, дед Водяник
Окликнул лешего сердито:
Остановись-ка, ты, охальник!
Раскайсябудет все забыто.
Но будто эхо повторило:
И ты покайся, водяной! -
То ведьма вдруг заговорила. -
Не чаял встретиться со мной?
Из-за куста змеей скользнула
И к водяному подошла,
Глаза кося, в глаза взглянула
И ярой злобой обожгла.
Ты знаешь ли меня? спросила.
Да, вспоминаю я тебя!
Какой неведомою силой
Вернула к жизни ты себя?
Напуган дед Водяник был
В ней свой ночной кошмар узнал.
Года прошли, но не забыл,
И в ведьме этой ту признал.
Одно лицо И голос той
И та же ненависть глазах
Но вдруг ответ пришел простой,
Развеяв суеверный страх.
Ты дочь той ведьмы, он сказал.
Марина мрачно улыбнулась.
Ведь я просил Я приказал!
Но ты вся в мать. И ты вернулась
Спросить «зачем» не хочешь ты? -
Был шепот так похож на крик.
Я матери своей мечты
Тебе поведаю, старик.
Я знаю все, ответил он. -
Моей погибели ты жаждешь,
О мести мысли гонят сон.
Ты не живешь, Марина, страждешь.
Так не живи и ты, старик,
И это справедливо будет.
Судить других ты лишь привык,
А ну как кто тебя осудит?
Да уж не ты ли мой судья?!
И даже твой, старик, палач.
Имею прав всех больше я!
Был ведьмы крик похож на плач.
В руке ее блеснул сосуд,
Наполненный прозрачным ядом.
Сейчас свершится правый суд,
Иль с матерью я лягу рядом!
Глава 16, в которой Марине едва не удается погубить деда Водяника, но Афанасий спасает его.
В лесу не просто полевому
Найти дорогу и ночлег.
И, поплутав по бурелому,
Свой Никодим замедлил бег.
Куда мог леший провалиться? -
Воскликнул полевой в сердцах
И даже начал было злиться,
Как вдруг заметил тень в кустах.
Вгляделсятак оно и есть!
Там Афанасий затаился.
Жестокую замыслив месть,
Тот в зверя перевоплотился.
Но друга Никодим узнав,
В нем перемене поразился
Волк, голову свою задрав,
Ужасным воем разразился.
Одним лишь голосом, без слов,
Завыл протяжно, вдохновенно,
И был, казалось, он готов
Петь день и ночь самозабвенно.
Но лучше леший бы молчал
Юнец продолжить путь не смел.
На вой он плачем отвечал,
Вовсю сморкался и сопел.
Иван дрожал, как лист сухой.
Молитв обрывки бормоча
Христианин он был плохой, -
Взывал он к лешему, крича:
Не будь злодеем, отпусти,
Георгий же вот-вот помрет!
На этот раз его прости,
Еще придет его черед!
Перемежался с плачем вой,
И горше не было печали
Вздохнув, подумал полевой:
В лесу всю живность распугали!
Эй, Афанасий, он позвал.
И леший смолк на полу ноте.
Забыл, куда меня послал
Не по моейсвоей охоте?!
Привычный облик свой приняв,
Смолчать решился леший было.
Но, волчий норов переняв,
Ключом начало злое било.
Ты вовремя меня нашел, -
Отвел он взгляд от Никодима.
Один отбился и ушел.
Мне помощь, друг, необходима.
На поиски отправлюсь я,
А ты пока что этих двух
Постереги здесь без меня,
Терзая души их и слух.
Раз надо, я постерегу, -
Покорно Никодим кивнул.
Не пожелаешь и врагу
Такую жизнь, и он зевнул.
Но только Афанасий скрылся,
Враз бросил на судьбу роптать,
Забрался в куст, листвой укрылся
Он не любил недосыпать.
Сон налетел в одно мгновенье,
Лихой и беспощадный тать,
И Никодима, без сомненья,
Сумел легко завоевать.
Порой пугает тишина
Подобно молнии нежданной.
В лесу она всегда страшна,
Пусть даже кажется желанной.
Иван прислушался. Как тихо!
И даже лес вдруг светлым стал.
Георгий, миновало лихо, -
Еще не веря, прошептал.
Дождемся ночии в дорогу,
Тебя на горб себе возьму.
В нем разгоралась понемногу
Надежда, освещая тьму
Где Петр прошел, остался след, -
Казалось, лес кровоточил, -
Он, в довершенье многих бед,
Порядком лешего взбесил.
Когда тот в волка воплотился
Впервые в собственной судьбе, -
То невзначай переродился,
И потому был не в себе.
Он мести жаждал, но забыл,
Явилось что первопричиной,
И потому печально выл,
Измучась злобой беспричинной.
Он даже лес не узнавал,
Сам изменившись в одночасье,
И к человеку ревновал
За мнимое к тому участье.
Все было новым для него,
И новизна порой пугала
Меняла круто жизнь его,
Но ничего не обещала.
Дух предков словно в нем ожил
И счел жизнь прошлую забавой;
Он Сатане, как встарь, служил,
И дани требовал кровавой.
Преобразился дух лесной
И лес обрел черты иные.
Безжизненный, угрюмый, злой,
Щетинил иглы он стальные.
Из плоти, прикоснись, кусок,
В одно мгновенье вырывал,
Как дикий зверь: один бросок
И кто слабее, умирал.
Густым лес пропитался мраком
И затаился, предвкушая,
Как будет жить, питаясь страхом
И милосердия лишая.
К ручью приблизясь, дух лесной
Заслышал явственно мольбы.
Взывал к кому-то водяной,
Перекрывая шум борьбы.
Будь молодцом и выпей зелье, -
Он смех короткий различил.
Да тут вовсю идет веселье! -
Подумав, леший поспешил.
То, что увидел, изумило,
И он скорей протер глаза,
Но ничего не изменила,
От боли горькая слеза.
Был дед Водяник окружен
Русалкой, лешим и Мариной.
Заклятьем немощи сражен,
Он бился с яростью звериной.
Одним усильем мышц могучих
Он нападенье отражал,
Но так завяз в песках зыбучих,
Что никого не поражал.
На спину леший взгромоздился,
Русалка за руки держала
Как водяной ей ни грозился,
Она его не отпускала.
Был дед Водяник обречен,
И с каждым вздохом приближался
Тот миг, когда не смог бы он
Отбиться, как бы ни сражался.
Стихии воплощенье, глыба
В венце зеленой бороды,
Он задыхался, словно рыба,
Что умирает без воды.
Забавно, ведьма прохрипела,
Кривя в усмешке тонкий рот
Змея как будто прошипела. -
Я буду жить, а он умрет!
Боюсь, мне будет одиноко,
Ведь не было такого дня,
Чтоб с водянымза окооко!
Сквитаться не мечтала я.
О чем теперь я думать буду
И чем заполню пустоту,
Где новый жизни смысл добуду,
Когда свободу обрету?
Умри и ты, иди за мной.
Едва очутимся в аду, -
Ответил гневно водяной, -
Я сам тебя тогда найду!
И к жизни ты меня присудишь,
А заодно и мать мою?
Вскричала ведьма. Нет, не будешь
Гордыню тешить ты свою!
Марина ближе подступила.
Ему держите крепче руки!
Нечистой будь он трижды силой,
Но испытает смерти муки.
И тень во мраке глаз мелькнула,
И опечалились они,
И бледность вмиг к лицу прильнула.
Прощай же и навек усни!
Скатилась капля, зашипев,
Как демон легиона тьмы,
Но песню смерти не допев,
Затихла, цвет приняв сурьмы.
Встал Афанасий пред Мариной,
Взглянул в раскосые глаза
Казалась та такой невинной
И он растерянно сказал:
Я не пойму, что происходит,
Мне будто снится страшный сон,
И мысль безумная приходит
Мой разум ею потрясен!
Будь проклят хилый разум твой, -
Воскликнул гневно водяной. -
Ты, леший, больно уж простой.
Ужель не видишь, что со мной?
Так встань на сторону мою, -
Вдруг голос мощь его набрал, -
И совесть обели свою
Ведь ты меня сюда зазвал!
Но коли замысел таков
То прокляну я всех навек.
Моих вы ужаснетесь слов:
Коварней вас лишь человек!
Был дед Водяник в сильном гневе
И, нежить с плеч стряхнув своих,
Он пригрозил коварной деве:
А ты ответишь мне за них!
За то, что их околдовала,
Лишила и ума и воли
И к святотатству призывала
Страшней твоей не будет доли.
Ты не хули огульно нас, -
За ведьму леший заступился.
Ты прав, и я тебя не спас,
Но на нее ты зря взъярился.
Не смерти мы твоей хотели,
А дух жестокий усмирить.
Но попросить тебя не смели
Отвара ведуна испить.
Сказать мне правду было нужно,
Но я тебя тогда не знал, -
И Афанасий простодушно,
Как на духу, все рассказал.
Был долог и ухабист путь,
Которым он до цели брел,
Но не скривил его ничуть
И тем доверье приобрел.
Был дед порядком с толку сбит,
И ложь он истиной измерил:
Пусть леший правду говорит,
Но ведьма Ведьме он не верил.
Не лгу я, Афанасий молвил,
Приметив недоверья взгляд.
Ведун при мне сосуд наполнил.
Отвар целебный в нем, не яд!
И что за дикая причуда!
Чтоб убедить тебя, я сам
Хлебну из этого сосуда.
Своим поверишь ты глазам?
Испей сперва, там будет видно.
На слово как мне доверять?
Кому жизнь в тягостьне обидно
Ее по глупому терять!
На деда с укоризной глянув,
Из ведьмы ослабевших рук
Сосуд взял леший. Та, отпрянув,
Вся почернела словно вдруг.
Глаз, полных тьмы, не отводила,
Кричащих лешему как будто.
В них мысль туманная бродила
И словно зарождалось утро.
Душа взывала к покаянью,
Но гордый дух протестовал.
Приговоренный к наказанью,
Он, возмущенный, лютовал.
А Афанасий безмятежно,
Сомнений тягостных не зная,
Марине улыбался нежно,
Ее мольбы не понимая.
Он яд почти что пригубил,
Но в миг последний с диким криком,
Душевных ей придавшим сил,
С любовью просветленным ликом,
Марина бросилась к нему
И, зарыдав, к груди припала.