Поэтому, когда кто-то привёл к нему на консультацию маленькую убийцу ребёнка, он подумал, что женитьба на нейэто неплохое решение всех его проблем.
Дело в том, что я действительно хотела детей. Всегда хотела. Просто тогда я их не хотела. Я не хотела их до того, как у меня появился шанс вырваться из церкви и проложить свой собственный путь в жизни.
Я хотела иметь семью с тем, кого любила, а не с тем, за кого вышла замуж, как только мне исполнилось восемнадцать, потому что хотела заняться сексом богоугодным способом.
И Давид сумел убедить меня, что я люблю его.
Я понятия не имею, был ли мой муж девственником, когда мы поженились, хотя я бы сказала, что, скорее всего, нет. Он часто трахал меня. У нас не было секса, как у пары.
Мы не занимались любовью, не наслаждались телами друг друга и так далее. Он просто трахал меня.
И я думала, что это означает, что мы пытаемся завести ребёнка. Но когда прошло несколько лет, а я так и не забеременела, я спросила его, не стоит ли нам сходить к врачу или ещё куда-нибудь.
Для чего? спросил он.
Я была так растеряна.
Чтобы чтобы завести ребёнка. Я хочу ребёнка.
Это был первый раз, когда он ударил меня.
Потому что да, он был манипулятором, да, он был ужасен, да, он был монстром в течение многих лет, но он никогда не бил меня.
И я была так потрясена, так совершенно ошеломлена, когда оказалась на полу перед ним с болью, пронзившей моё лицо, что сидела, уставившись на его голени, пока он не наклонился и не взял меня за руку.
Кэт, дорогая, ты в порядке? спросил он, его брови нахмурились от беспокойства.
Я медленно подняла голову и встретила его взгляд.
Я что?
Ты упала, моя дорогая. С тобой всё в порядке?
Я уставилась на него, затем, как жалкое оправдание человека, в которого он меня превратил, я кивнула.
Блэр была славной, замечательной ошибкой.
Я не рассказывала Давиду о ней до нескольких месяцев, достаточно долго, чтобы он не мог заставить меня избавиться от неё, но он не был так зол, как я думала.
Возможно, он смирился с этим; возможно, он устал от новых шепотков и взглядов в церкви, от слухов о нём, которые, как он надеялся, исчезнут, когда мы поженимся, но они так и не исчезли.
Что бы там ни было, он смирился с тем, что мы станем родителями, хотя, я думаю, он всегда надеялся, что у нас будет только один ребёнок.
И когда появление на свет моей маленькой дочери чуть не убило меня, он получил то, на что надеялся.
Больше никаких детей, сказала я Дани, приказ врача. Они перевязали мои трубы сразу после родов. Но у меня есть она. И она стоила всего этого.
Он молчал, пока я говорила, но всё это время не сводил с меня глаз.
Ни разу он не отвернулся и не сдвинулся с места; он просто сидел и слушал. Тёмные глаза изучали меня, пока я рассказывала обо всех ужасных вещах, которые произошли, об эгоистичном выборе, который сделала, и о последствиях, которые, как я говорила себе, я заслужила.
Проблема заключалась в том, что он молчал, даже когда я не могла придумать, что ещё сказать. Отчаянно нуждаясь в чём-то, я схватила стакан с водой и выпила всё.
Тем не менее Дани продолжал молчать. Не выдержав, я рассмеялась, уставившись на пустой стакан на журнальном столике.
Теперь ты меня осуждаешь? спросила я.
Он ничего не ответил. Он должен был, но не сказал. Вместо этого он взял меня за руку.
Я ничего не сказала. Я должна была. Я должна была очень, очень чётко сказать «нет», но я этого не сделала, и Дани притянул меня в свои объятия и поцеловал.
В этом поцелуе было многое. Печаль и сочувствие, но не жалость. Ни капли жалости, но много печального гнева, который я так хорошо знала.
Его руки с бережной силой обвились вокруг меня, прижимая меня так, как никто не прижимал раньше. А его губы чёрт.
Они были потрясающими, и это было несправедливо. Это было так несправедливо.
Я ему немного потакала. Я знала, что не должна, и знала, что играю с огнём, целуя его в гостиной Эшли, пока её дочь спала в комнате неподалёку.
Но в день, когда всё в моей жизни разбилось вдребезги, он был тем, в чём я нуждалась, и он был рядом.
Поэтому я поцеловала его, позволила себе утешиться им и его близостью, и попыталась отключить свои мысли на мгновение.
Или два.
Или три.
Он коснулся боковой стороны моего лица, пальцы нежно ласкали мою кожу, прежде чем он погладил мои волосы.
Я задрожала, когда он провёл языком по моим губам, нежно обводя их.
И когда он просунул язык в мой рот, я потакала ему ещё мгновение, достаточно долго, чтобы почувствовать тёплый прилив энергии по коже и нервам до самых костей, а затем положила руку ему на грудь и легонько толкнула.
Он остановился, отодвинувшись настолько, что его губы больше не были на моих.
Я чувствовала его дыхание напротив моего рта, его лоб прижимался к моему, а его руки ослабли настолько, что я могла отстраниться, если бы захотела.
Теперь ты понимаешь, да? прошептала я. Почему мы не можем почему я не могу забрать у тебя эти годы?
Ты ничего у меня не заберёшь, ответил он.
Это был самый раздражающий ответ, который я только могла себе представить, и я села обратно. Моё лицо исказилось от боли.
Я только что закончила говорить тебе
Твой опыт не имеет никакого отношения к нам с тобой, сказал он, или мой возраст. Или твой возраст.
Давид забрал у меня эти годы, сказала я. Он убедил меня, что никто другой в мире никогда не полюбит меня, потому что я сломлена и повреждена. Что я должна выйти за него замуж, потому что он будет любить меня, несмотря ни на что. Я превратилась из подростка в жену. У меня не было шанса повзрослеть, и посмотри на меня сейчас, просто, блин Чёрт! Он украл у меня эти годы, и я никогда не смогу их вернуть, и я не хочу так поступать ни с кем другим, никогда, ясно? Я не хочу красть эти годы у тебя.
Чего бы я ни ожидала от него в ответ, он криво улыбнулся.
Я был взрослым дольше, чем ребёнком, сказал он.
Я открыла рот, потом закрыла его и нахмурилась. Он усмехнулся, покачал головой, глядя вниз.
К тому времени, когда меня выгнали из дома и я переехал к Эшли, я уже не был ребёнком. Мне было пятнадцать, но всё началось задолго до этого. Когда ты беспокоишься о таком дерьме, как где ты будешь жить, будет ли еда на столе и
Он остановился, затем покачал головой.
Эшли ушла в хорошие времена. Я имею в виду, настолько хорошие, насколько это вообще возможно. После её ухода им стало хуже. Это не её вина, очевидно, но это была не её вина. Мой отец был
И снова он остановился, пытаясь подавить гнев в голосе. Я прикусила губу, моя рука потянулась к его руке под действием силы, которую я не могла контролировать.
Мои пальцы коснулись тыльной стороны его руки, и через мгновение он повернул запястье ладонью вверх, чтобы сжать мою руку.
Он был дерьмом, наконец сказал он, не как Давид. Он не был не знаю, достаточно умён, чтобы быть таким манипулятором. Но он был злым. Ленивым. Весь мир должен был быть у его ног, только тогда он имел право существовать. Правдой было то, что он был просто мусором. А моя мама никогда не должна была стать мамой. Она любила только себя. Когда ты говоришь, что Давид убедил тебя, что ты упала я понимаю это. Есть вещи, которые я помню с детства, и я до сих пор не уверен, что они настоящие, и никогда, блин, не узнаю. И не хочу, блин, знать.
Он поднял голову, взгляд был настолько твёрдым, что им можно было сломать.
Мне было десять, когда я узнал, как платить за коммунальные услуги. Одиннадцать, когда я начал использовать для этого свои собственные деньги, потому что отец надрал мне задницу, когда понял, что я каждый месяц пользуюсь его кредитной картой. Я считал дни до того момента, когда смогу уйти, и когда они наконец выгнали меня хочешь знать почему?
Я не знала, хотела или нет.
Это было потому, что я прогуливал школу, чтобы работать на углу. Чтобы у нас было достаточно денег на продукты. И только потому, что меня поймали за прогул, и школа устроила им разнос, так как это был уже третий раз на той неделе. Я сопротивлялся, и отец чуть не убил меня. Мама сказала, что у меня есть тридцать секунд, чтобы уйти, или она позволит ему столкнуть меня с балкона квартиры и рассказать всем, что я прыгнул сам.
Он сделал паузу, не глядя на меня.
Думаю, я успел выскочить за дверь примерно за три секунды. Я вывихнул колено, пытаясь убежать от него, так что
Слов не было. Всё, что я могла сделать, это сжать его руку. Он сжал её в ответ, затем посмотрел мне прямо в глаза.
Я понимаю, почему ты беспокоишься. Чёрт, я мог бы даже согласиться с тобой, если бы у меня была нормальная жизнь. Но ты не можешь отключить эту часть себя, когда всё наладится. Я не могу вернуть те годы. Я пытался, вроде как, когда думал, что стану следующим большим событием, но всё, что мне удалось сделать, это стать таким же засранцем, каким были мои родители. Потому что я не знаю, как быть нормальным. Всё, что я могу сделать, это двигаться вперёд с тем, что у меня есть. А у меня есть много хорошего. Родители были бы потрясены, если бы увидели меня сейчас. У меня хорошая работа, у меня есть люди, которые мне дороги Может, это и ненормально, но это чертовски хорошо.
Его рука снова сжалась вокруг моей, как будто он пытался убедиться, что я слушаю, но я уже была полностью очарована его глазами.
Так что ты не сможешь украсть у меня эти годы, Кэти. Они уже прошли очень, очень давно.
Это был не то чтобы идеальный ответ. В лучшем случае он был душераздирающим, в худшемужасающим.
Он не решал многих проблем, которые я испытывала из-за того, что была с ним, хотя этот список становился всё меньше, поскольку Эшли больше не хотела быть моим другом.
Но этого было достаточно. И я так устала. Я устала от борьбы, от постоянных пинков, когда я лежала на земле, от бесконечной спирали дерьма, которая, казалось, кружилась вокруг меня.
Разве мне нельзя было быть эгоисткой? Разве мне не разрешалось уступать время от времени, делать что-то для себя, следовать тому, что подсказывало мне моё сердце?
И я уступила.
Его губы утешали меня; теперь была моя очередь поцеловать его демонов, обнять его и попытаться дать ему понять, что он очень нужен.
Я касалась его груди, проводила пальцами по его шее, убирала волосы с его лица, а он целовал меня в ответ, ещё, ещё и ещё.
Пообещай мне кое-что, пробормотал он, прижимаясь губами к моим губам.
Если я смогу это выполнить, ответила я.
Я почувствовала, как его губы дрогнули в улыбке.
Обещай, что ты целуешь меня, потому что хочешь этого. Не потому что ты расстроена, или тебе плохо от моего рассказа, или
Я настойчиво прижалась ртом к его губам, впитывая в себя все его страхи.
Я обещаю, прошептала я, и это была абсолютная правда.
Я тоже почувствовала эту улыбку и то, как ослабло напряжение в его плечах.
Я почувствовала тихий вздох и прикосновение его рук, которые тянули меня и направляли, пока я не оказалась у него на коленях, ноги по обе стороны его бёдер. И он целовал меня снова и снова.
На мгновение мне показалось, что в мире всё правильно, по крайней мере, в том маленьком пространстве, которое занимали мы с Дани.
Его руки блуждали по моему телу, исследуя изгибы целенаправленно и в то же время с наслаждением.
Я держала руки по обе стороны от его лица, прижимаясь к нему, когда он прикасался ко мне, целовал меня и утешал. Я теряла себя в ощущениях, забывала на мгновение о боли, разбитом сердце и стрессе.
Всего на один удар сердца.
Рука оказалась под моей рубашкой и тут же переместилась к лифчику. Когда он обхватил мою грудь, я почувствовала, как она подрагивает, возбуждение дало о себе знать, когда он прикоснулся ко мне.
Я не могла сдержать себя, чтобы не сдвинуться, позволяя растущей выпуклости прижаться к стыку моих бёдер, почти дразня себя, думая о том, как хорошо будет чувствовать себя прижатой к чему-то более внушительному.
Он застонал, и его выпуклость увеличилась, как и моя потребность почувствовать её.
Он просунул руку под мой лифчик, потрогал пирсинг на соске и провёл подушечкой большого пальца по затвердевшему узлу.
Это было чувствительное место, о чём он, очевидно, знал; потребность забурлила в моём теле, и я заскулила, прижавшись к его рту.
Кэт, вздохнул он.
Я хочу тебя, Дани, пробормотала я, и то, как его смех вибрировал во мне, было самым сексуальным, что я когда-либо слышала.
Это длилось недолго.
Смех перешёл в горловой звук, когда я позволила своим пальцам пройтись по его груди и животу, переместившись на его коленях настолько, что смогла взяться за пуговицу его джинсов.
Мне удалось расстегнуть их, прежде чем он отвёл мои руки, чтобы снять мою рубашку через голову.
Прежде чем я смогла продолжить работу над его брюками, он расстегнул мой лифчик, нетерпеливо спустил его с моих рук и остановился, чтобы посмотреть на мою грудь с выражением неоправданного благоговения.
Я ждала, забавляясь, пока он не поднял на меня глаза.
Нет, нет, сказала я, не торопись. Не торопись.
Он ухмыльнулся.
Знаешь, как давно я хотел увидеть твои сиськи?
Ты видел мои сиськи, когда мы впервые встретились.
Он покачал головой, перемещая руку вверх к моей левой груди.
Я видел очертания твоих сисек. Всё, на что я мог ориентироваться, это общий размер и форма, а также тот факт, что я был уверен, что у тебя проколоты соски. Знаешь, сколько времени я потратил, пытаясь представить себе реальную вещь?
Я подняла бровь, вздрогнув, когда он снова провёл большим пальцем по моему соску.
Насколько близко было твоё воображение к реальности?
Он поднял голову, на его лице появилось лукавое выражение.
Мои самые смелые мечты даже близко не подходили к тому, насколько ты чертовски сексуальна.
О, как же он был очарователен. Но прежде чем я успела что-то ответить, он наклонил голову вперёд и взял мой сосок в рот.
Мне потребовалось всё, чтобы подавить стон; мои соски всегда были чувствительными, но, когда я решила отпраздновать своё освобождение от Давида, сделав пирсинг на всех частях тела, они стали почти невероятно чувствительными.
Я была почти уверена, что при правильном прикосновении я могу достичь оргазма, просто играя с ними.
Я никогда этого не делала, но, конечно, не из-за отсутствия желания.
В любом случае ощущение от языка Дани, который забавлялся с моим пирсингом, было настолько близко к раю, насколько я могла себе представить.
Пока я пыталась молчать, его глаза сверкнули озорным и обожающим взглядом, и, прежде чем я успела потерять рассудок, я снова провела рукой между нами, чтобы вытащить его член из джинсов.
Он вздохнул с облегчением, когда я отпустила его. Тепло коснулось моей груди, прежде чем он вернулся к игре с моим соском.
Его член был твёрдым, уже пульсирующим и горячим, когда я обхватила его рукой.
Внутри меня, казалось, разгоралась борьба: часть меня была твёрдо намерена вернуть его удивительно толстый член в мой рот.
Вторая часть была полна решимости сесть на него как можно скорее, чтобы я могла почувствовать, как моя киска растягивается вокруг него.
И последняя часть меня не желала делать ничего, кроме как гладить его, чтобы не мешать ему ласкать мою грудь.
К счастьюили, что гораздо точнее, к сожалениюмне не пришлось решать.
Какого хрена?! раздался отвратительный голос позади нас, и я чуть не оторвала свой сосок, когда обернулась, чтобы увидеть разъярённую Эшли и ошеломлённого Артура, стоящих в коридоре.
И вместо того, чтобы ответить, я приняла очень хорошо продуманное решение запоздало прикрыть сиськи руками, когда все страхи, тревоги и кошмары разом ожили.
Подожди, я разберусь, сказал Дани, заправляя свой член обратно в джинсы, когда вставал. Эшли, пока ты не взбесилась, помнишь тот раз, когда ты трахнула моего босса и парня, который разрушил мою карьеру, и они были одним и тем же парнем?
Э, чувак, я здесь, сказал Артур, но его голос был практически заглушен кинжалами, которыми Эшли смотрела на меня.
Ты, должно быть, шутишь, сказала она. Я сходила с ума, пытаясь дозвониться до тебя после того, как получила загадочный телефонный звонок, и ради чего? Чтобы прийти домой и обнаружить, что ты трахаешься с моим братом?!
Технически мы не трахались, сказал Дани, и я разрывалась между желанием дать ему пощёчину за то, что он идиот, и дать пощёчину себе за то, что поверила, что он такой взрослый, каким себя считает.
К счастью, Эшли проигнорировала его.
Так что это? Расплата? Ты поэтому позвонила, чтобы сказать мне, что собираешься переспать с моим Господи Иисусе, Кэт, ему двадцать один год!
Эшли, успокойся на секунду, сказал Дани, это не то, что
Меня вообще не волнует, что ты сейчас скажешь, огрызнулась она.