Леонид Михайлович ПоторакСТРАННЫЕ СБЛИЖЕНИЯ. КНИГА ВТОРАЯ
Пушкин сходит за хлебом,
Пушкин вынесет мусор,
И на Пушкина с неба
Вдруг спикирует муза
Глава 1
Допрособыскконспирация снова страдаетцена доверияА.Р. в яростизнакомство с Овидием
В сей книге, в кипе сей стихов
Найдут следы моих мечтаний.
Убью! Убью к чёртовой матери, мальчишка! Молчать! Оторву тебе твою дурацкую голову!
Пушкин висел, еле дотягиваясь носками до земли, и слабо попискивал, веря. Раевский был убедителен.
Кем! Нужно! Быть! гремел в ушах голос Раевского. Чтобы! Отдать!..
Было это в Одессе 1 марта 1821 г.
Четырьмя днями ранее, в Тульчине, происходило следующее:
В тишине, нарушаемой лишь многоголосым цокотом карманных часов и мерным урчанием Муськи, Басаргин обшарил карманы Француза и разложил на скатерти найденное в них: увеличительное стекло, миниатюрный пистолет, два капсюля к нему, три носовых платка, «Брегет» и мятый листок со словами «Нет, не эросовой стрелою, но тёмным ядом поражён»
Пистолетом завладел Волконский, а набросок чем-то полюбился кошке; она увлечённо обнюхала бумажку, тыкнула когтем и съела так никогда и не написанное стихотворение. Поедание бумаги кошкам обычно не свойственно, так что, пронеслась в голове Француза мысль, полосатая Муська, по всей вероятности, оказалась на короткое время пристанищем для блуждающего духа какого-нибудь безвременно почившего критика.
Левый рукав, бросил Юшневский.
Басаргин крепко ухватил Пушкина за руку и ощупал каждую складку рукава.
Ого, сказал он, суя руку в тайный карман в рукаве Француза и выуживая оттуда нож.
Laissez-nous, s'il vous plaît, pour quelques minutes, попросил Юшневский.
Волконский с Басаргиным вернулись в столовую, где Василий Львович и Краснокутский отвлекали разговорами Киселёва.
Пушкин, Юшневский и кошка остались сидеть в тесной курительной комнате, освещаемой развешенными по углам лампадками. Помещение, похоже, давно не использовалась для курения: пахло здесь не табаком, а пылью от ковров и свечным воском.
Объясняйтесь.
Пушкин снял Муську со стола и застучал ногтями по освободившейся поверхности. Огоньки свечей дрожали от прорывающегося сквозь щели оконной рамы ветра. Снаружи с воем носилась метель, на стекло налипал снег, образуя на окне слова: «как же ты влип, Пушкин».
Я состою на службе при статс-секретаре Каподистрии. Весню прошлого года под прикрытием ссылки был отправлен на юг искать турецкого шпиона. Тут я встретил Якушкина и Орлова, увлёкся их идеями
Турецкого? заинтересовался Юшневский. И что же это за шпион такой?
Этого я не могу вам сообщить.
Давно в Коллегии?
Четыре года.
Юшневский покачал головой:
По крайней мере, это объясняет, почему мы встречались только однажды. Четыре года тому я уже был здесь. Ваши бумаги.
Что?
Бумаги, подтверждающее ваше задание и ваши полномочия, предъявите.
С собой у меня только пашпорт.
Юшневский пристально рассмотрел предложенный документ.
Дурная история, сказал он, складывая пашпорт и возвращая Французу. Тайный агент Коллегии Говорите, в прошлом году отправлены? А раньше бывали на юге?
Нет.
Вот это и удивительно, господин Француз. Каподистрии, допустим, может прийти в голову отправить неподготовленного и не знающего местности сотрудника Но Нессельроде бы этого не допустил, а турецкая разведка подчиняется всё-таки Нессельроде, а не Каподистрии. А выслеживать османского шпиона поручили бы мне или, может, Липранди, но уж точно не вам, никогда тут прежде не бывавшему. Другое дело заслать агента в Этерию.
Но я отправлен сюда именно за турком.
А если, Юшневский не слушал Александра, Нессельроде хочет покончить с Этерией, то он как раз пошлёт человека, незнакомого никому на юге. Занимаясь Этерией, вы нашли «Союз благоденствия» и меня. Не сердитесь, Француз, но если моя версия найдёт подтверждение, вы Юшневский печально поднял брови. Понимаете.
Пушкин сглотнул.
Думаете, так легко будет скрыть убийство?
Легче, чем оставить на земле свидетеля. Вы понимаете, что вам грозит?
Александр почесал курчавую голову, отблескивающую в свете лампадки медью.
Наверно, сказал он, неслышно добавив» твою Коллегию и мать твою, и душу твою, иую твою память, сука!» Но как вы собрались доказывать своё мнение?
Осмотрев ваши вещи и найдя соответствующие документы.
Вы найдёте только приказ министра об оказании мне содействия. Всё прочее я уничтожил.
Уничтожили?!
Exactement. Сжёг, когда понял, что моё служебное положение может навлечь опасность на моих друзей.
А шпион?
Я не вправе это говорить, но он, вернее, онапогибла в Каменке. При взрыве. Это могут подтвердить Якушкин, Орлов, Охотников, Василий Львович и
Довольно, Юшневский встал и принялся чиркать огнивом, пытаясь зажечь погасшую лампадку. Муська заворожено глядела на него стеклянными глазами. О каменском эпизоде я наслышан, но как быть с вами
А себя вы не подозреваете? разозлился Француз. Сотрудник Коллегии в генеральском чинеи в тайном обществе? Почему вы не думаете, что я могу быть также искренне увлечён революцией?
Юшневский помолчал и ответил:
Это возможно. Но рисковать мы не будем, и крикнул в приоткрытую дверь. Басаргин!..
Прапорщик вбежал и встал у двери, пружинисто покачиваясь.
Обыщите вещи господина Пушкина. Меня интересуют его бумаги и особенно шифровальный блокнот.
Что, простите?
Блокнот с записями. Особенно с цифрами, пояснил Юшневский.
Приступить к обыску не распакованных вещей удалось не сразу. Застав в отведённой Французу комнате Никиту, развешивающего в шкафу чистые сорочки, Басаргин попросил его убраться. Никита воспротивился, заявив, что к барину кто только не совался, но без позволения никому зайти не удалось. Басаргин прикрикнул на Никиту и потянулся к стоящему у стены чемодану.
Зря вы так, Пушкин взял с розетки-подсвечника серебряный гасильник и вручил Басаргину. Приложите, рассосётся
Басаргин прижал гасильник к заплывающему глазу.
Я убью вашего слугу.
Тогда я убью вас, сообщил Пушкин. Вы, при посредничестве Никиты, нанесёте оскорбление мне, ergo я буду с вами стреляться.
Эвон как, гордо сказал Никита, и тут же заткнулся, поймав взгляд Александра. Виноват-с, пробубнил он. Я, ваше благородие, токмо имушчество барина защищал-с, а перед вами глубоко виноват-с.
Юшневский посмотрел на Никиту, изо всех сил изображающего раскаяние, на окривевшего Басаргина, усмехнулся и обратился к Пушкину неожиданно потеплевшим тоном:
Ну теперь-то позвольте осмотреть ваши вещи, господин Француз. На меня, надеюсь, ваш кутильер не бросится?
Попробуйте, пожал плечами Пушкин. Я не ручаюсь.
Больше ничего, Басаргин, одной рукою продолжавший держать у глаза гасильник, другой протянул Юшневскому стопку бумаг.
Рассевшиеся кругом Киселёв, Василий Львович, Волконский и Краснокутский с любопытством смотрели мимо Басаргинана распотрошённый чемодан.
Перед чемоданом лежали, разложенные рядами, как тела павших в бою:
одиннадцать рубашек;
серый фрак;
чёрный фрак;
тёмно-зелёный фрак;
кирпич высотой в полную пядь, состоящий из носовых платков, сложенных один на другой;
гора носков;
Муська, привлечённая их теплом;
два тёмно-серых жилета;
бархатный жилет глубокого цвета бордо;
жилет радужной расцветки;
ветхий сюртук;
стопка книг;
походный чернильный прибор;
двенадцать галстуков всевозможных цветов;
набор для ухода за ногтями и кожей;
трубка в футляре, обшитом снаружи замшей и внутрикрасным бархатом;
бальные туфли;
сапоги;
прозрачные лосины;
непрозрачные лосины;
шестнадцать пар перчаток;
три футляра с цилиндрами;
боливар;
французское мыло;
пистолет Ле Пажа;
пороховница, шомпол, клещи для литья пуль, свинцовый брусок и кремень;
«маленький дамский вестник» (обронённый Марией не то в Тамани, не то в Кефе, в общемромантическая вещь);
клетчатые брюки;
полосатые брюки;
серые брюки;
чернично-синие брюки;
и гора остальных вещей, не уместившихся на полу и сваленных у ног Никиты, бесстрастно глядящего на привычный гардероб своего сюзерена.
Н-да, Юшневский, надев пенсне, погрузился в изучение найденных Басаргиным бумаг. Оказывать содействие за подписью Нессельроде. А это ещё что?
Поэма, сказал Француз.
Блокнота нет, Басаргин щупал опухшую бровь.
Его и не могло быть, Пушкин раздражённо отодвинул вездесущую Муську, стремящуюся захватить его колени. Всё, что было, я сжёг незадолго до отъезда из Каменки. Говорю же вам: я мечтаю видеть республику! Я хочу быть с вами, господа, и верю: выбудущее, которое одно только и может быть у России.
«А ведь я не лгу, понял он вдруг. Не притворяюсь, не пытаюсь блюсти конспирацию. Агент, вступивший в тайное общество, чтобы найти Зюдена, сделался убеждённым революционером. Нессельроде разорвало бы на куски, узнай он Но странно, ведь сейчас я думаю об этих людях, как о находящихся где-то по ту сторону, не до конца близких мне. Ужели я так легко теряю увлечение, стоит возникнуть первому противоречию между нами?»
Пушкин вдохнул и собрался продолжить о том, как он любит конституцию, но Киселёв, хлопнув по коленям, поднялся со словами:
Вот, господа, и вся молодёжь.
Соглашусь, кивнул Василий Львович. Пушкин, вы та ещё зараза, но я лично вам верю, ну.
Басаргин с Краснокутским одновременно отвернулись и сдавленно захрюкали.
Не смешно, укоризненно сказал Волконский. Алексей Петрович, пожалуйста
Юшневский наклонился к Александру и шепнул:
Киселёв не посвящён в наши дела. Не был, до вашей речи. Но я начинаю верить, что вы не шпион. Господа, продолжил он уже в голос, С вашего позволения. Василий, Сергей, отойдёмте обсудить. Пушкин, подождите нас в курильне.
Начальник штаба иронически глядел на Волконского. У него был с Волконским давний спор о гипотетической возможности военного переворота. Сергей Григорьевич, не признаваясь в существовании тогда ещё «Союза Благоденствия», всячески пытался склонить Киселёва к необходимости создания подобного клуба. Киселёв на это отвечал: «Пусть там будете вы и ваши разумные друзья, но скоро набегут молодые либералы и не оставят ничего от вашей тайны».
С Пушкиным Киселёв познакомился когда-то в Петербурге, у Карамзиных, и быстро отнёс Александра к разряду таких вот молодых либералов, что на языке мудрого и осторожного Киселёва означало попросту «болтун». Пушкин же поставил Павлу Дмитриевичу Киселёву ещё менее приятный диагноз: «придворный». Это, впрочем, не мешало им оставаться в хороших отношениях.
Чувствуя себя частью бездарно поставленного водевиля, Пушкин сгрёб в охапку Муську и удалился.
Через пятнадцать минут вернулся Юшневский.
Кем бы вы ни были, Алексей Петрович вновь прошёлся по углам, зажигая успевшие погаснуть лампадки, при вас нет ничего, за что бы можно было зацепиться. Включая рассудительность.
А как вы объясняли обыск Киселёву? Je me demandais juste
Я же сотрудник Коллегии. Объяснил, что вы прячете документы государственной важности. Киселёв, кстати, вас любит и мне не поверил. А мы, наконец, решили, как с вами поступить.
Весь внимание.
Вам хотели поручить слежку за Инзовым, (Что ж всем так нужен бедный Инзов?) Не скрою, как человек, близкий к нему, вы были бы нам полезны, Юшневский снял пенсне и опустил веки. Когда Александр, решив, что генерал уснул, приготовился кинуть в него Муську, Юшневский выпрямился на стуле и открыл глаза. Вы убьёте Инзова.
Лучше казните меня здесь, генерал. Я не стану убивать никого, пока не получу доказательств, что это необходимо.
Вы получите моё слово. И ничего более. Если вы верите в Южное общество и республику, то вам не нужно доказывать, что мы не станем лишать жизни случайных невинных людей. Инзов представляет организацию, о коей я вам говорить не буду, но верьте мне, Француз, если восстание пройдёт успешно, царь будет убит, дворец захвачен, но Инзов останется живвсё, что мы сделали, пропадёт напрасно.
На третий день тучи разошлись, и над городом развернулась бездонная, торжественная синева. Глядя в неё такими же синими глазами, полулёжа в санях, Пушкин выехал из Тульчина в Каменку с выражением бездумной радости на лицебудто не было ни Зюдена, ни революционного заговора, ни приказа убить Инзова, ни тягучей, тоскливой песни Никиты:
Ты детинушка-сироти-инушка, бесприютная ты голо-овушка-а Без отца ты взрос ты, без матери-и, на чужой, дальней на сторонушке
В Каменке Александр застал только хозяйку поместья и Аглаю с дочерьми. От них узнал, что Раевские из Киева решили не возвращаться к Давыдовым, а направились по прихоти Софьи Алексеевны в Одессу.
Так и вышло, что 1 марта 1821 года в Одессе Пушкин болтался в руках Александра Николаевича и вздрагивал при каждом слове:
Кем! Нужно! Быть! гремел в ушах голос Раевского. Чтобы! Отдать! Шифровальный! Блокнот! Моей! Сестре!!!
Она бы всё равно не разобрала выдавил Пушкин и почувствовал, что твердь снова исчезает из-под ног.
Шифровальный! Блокнот! Самую! Ценную! Вещь!!! Подарил! Моей! Семнадцатилетней! Сестре!!!
Дал почитать, Пушкин перестал сопротивляться. Это было самое надёжное
Отдать Елене шифровальный блокнот!!! Раевский швырнул Француза на лавку. А письма Нессельроде ты кому подарил?! Маше? Кате?! Или кто у тебя ещё заслуживает сувенир?!
Дай блокнот.
Вот он! Раевский обрушил на лавку возле Француза коричневую книжицу.
И нож.
Пушкин, что ты задумал?!
Parbleue, ладно, я так, Александр вцепился зубами в угол обложки и рванул. Держи, отплёвываясь, он вытащил из-под кожи, покрывающей переплёт, сложенные листы.
Это что?
То, о чём ты подумал.
Ты что же, Раевский протёр очки и взял письма, ты
Знал, Пушкин поправлял на шее смятый платок. Уже довольно давно. Понимаешь, меня смущал один момент: почему мы с тобой первые, кто нашёл связь между «Союзом Благоденствия» и Этерией? Да, нам помог Зюден и его «поднимать наших». Но здесь, на юге, прорва других агентов, и хоть один из них должен был заметить, что греки сотрудничают с русским тайным обществом. Тогда я подумал: первое! Я агент Коллегии и вижу вот это, что я сказал. Второе! Почему-то я никому об этом не докладываю. Почему? А? А?! А?! Пушкин заглядывал Александру Николаевичу в глаза, едва не тычась в них носом. Да потому что я самчлен общества! Ай да Юшневский, ай да ёшкин х!
Да, да, хорошо, не плюйся, Раевский усадил Француза на место и вытер лицо. То есть ты ехал в Тульчин, зная, что тебя встретит агент-предатель?
Пушкин слегка поклонился.
Убью, пообещал Раевский. К чёртовой матери. Почему ты мне не сказал?
Из вредности. К тому же, у тебя на всё один ответарестовать. А у нас к Зюдену добавилась тайна Инзова. И я всерьёз намерен разузнать, как старикан сделался врагом Южного общества. Под следствием тебе такого не скажут, я полагаю. Так что арестовывать по-прежнему рано, по крайней мере, пока не разгадаем тайны.
Забирай свой блокнот и письма и катись в Кишинёв, устало сказал Раевский. И если ещё раз узнаю, что ты утаиваешь сведения, он вдруг замер, с ужасом глядя куда-то в сторону. Всё, прошептал Раевский. Довел ты меня. Я тронулся умом.
М-м? Пушкин завертел головой, пытаясь найти предмет, сумевший привести А.Р. в столь несвойственное ему состояние, и увидел, что из коробки для шляп, стоящей у лавки, вылезает маленький рыжий бес. А, Француз взял котёнка и сунул Раевскому под нос. Это Овидий.
Кто?! Раевский отодвинулся.
Овидий, торжественно повторил Пушкин, опуская котёнка рядом с Александром Николаевичем. (Раевский встал и отошёл). Муськин сын.
Глава 2
Война глазами кишинёвцевпереездсудьба Инзова решенаоперация «Клеопатра»
У сердца нежного змею отогревали