Ему все чудилось движение в ближайшей посадке, в левой. Настороженный Колька перешел на правую сторону броневика; откинул, как показывал командир, сошки пулемета; поставил их на покатый капот и левой рукой прижал приклад к плечу. Кое-как прицелился в темную посадку (мушка в прорези прицела совсем не просматривалась); поводил стволом пулемета из стороны в сторону; поклацал переводчиком огня; напряг зрение. В посадке явно кто-то был. И не один. Что-то тускло блеснуло. Или ему показалось? Так и подмывало нажать на спусковой крючок и проверить работу незнакомого пулемета. Но командир категорически приказал первым не стрелять, если только поляки не полезут из посадки или не станут приближаться вдоль путей. С сожалением Колька опять включил предохранитель, повесил пулемет обратно на несчастную шею и снова принялся кружить возле бронеавтомобиля. Вокруг второй машины с наганом в руке степенно расхаживал Никитин.
У польского эшелона движение постепенно прекратилось: поляки, очевидно, расползлись по вагонам спать. Только перед паровозом, все еще слегка пофыркивающим белым в ночи дымом, между путей стояли и на чем-то сидели вблизи разложенного костерка полдесятка караульных. И что они охраняют? Можно подумать, два советских бронеавтомобиля с восемью членами экипажей первыми нападут на несколько сотен или даже тысяч польских солдат. Делать нам больше нечего. Вы нас не трогайте и спите себе спокойно. До утра. А мы вас трогать не будем (пока подмога не придет).
Из башни высунулся командир и тихо позвал.
Гурин, подойди. (Коля подошел). Танки приближаются. По рации сообщили. Дуй на переезд. Но не беги. Спокойным шагом. Встретишь их и объяснишь ситуацию. Комбат с ними. Пусть теперь он командует. Мы свою работу, можно сказать, сделали.
Есть, товарищ командир, обрадовано козырнул Колька. Встретить танки и объяснить комбату ситуацию.
Колька перекинул ремень уже опостылевшего ему чертового пулемета через плечо, забросив ставшее тяжелым оружие за спину, и зашагал между путей к переезду. Когда он дошел, танков еще не было, но неясный гул моторов и металлический лязг гусениц уже явственно доносились в ночной тишине. Вскоре приблизились, стали громче, из-за поворота пробились лучи фар. Светомаскировку танкисты не соблюдали. Торопились и не хотели сбиться с дороги, луны им, очевидно, не хватало и скрытностью решили пренебречь, а авиации польской и вовсе не опасались. Пока танки не приблизились, Колька отошел немного от дороги и посмотрел на подходящую колонну сбоку. Танков было пять. Характерные вытянутые силуэтыбэтэшки. Не густо. Не батальон. Но и не два бронеавтомобиля, с которыми они уже несколько часов панам полякам путь на запад геройски преграждают.
Колька вышел на дорогу и пошел навстречу долгожданной подмоге. Когда его осветили фары первого танка, он остановился, поднял перед собой руки крестом и улыбнулся вовсю ширь, сияя белыми зубами на испачканном немытом лице. Его танкистский комбинезон и характерный советский шлемофон узнали. Танк, качнувшись по инерции своей многотонной массой вперед, остановился в паре метров от него и обдал теплом и таким родным запахом бензина, масла, выхлопных газов и разогретого железа. Освещенный со спины фарами второго танка над башней с поручневой командирской антенной виднелся черный силуэт стоящего в открытом люке танкиста. Колька, подойдя к танку сбоку, узнал повернувшееся к нему круглое, наполовину закрытое очками лицо своего комбата и вскинул ладонь к виску:
Товарищ командир батальона, разрешите, начал по уставу Колька, но был прерван комбатом.
Отставить! Фамилия?
Гурин. Красноармеец Гурин. Водитель лейтенанта Иванова.
Эшелоны где?
Вон там железная дорога, показал рукой Колька, на ней эшелоны. Скольконе знаем. Наши бронеавтомобили в пятидесяти метрах перед первым паровозом. Товарища Иванова слева от рельсов, а товарища Сердюка справа.
Ясно. Залазь на танк, красноармеец Гурин. Показывай дорогу.
Колька перевесил пулемет с плеча наискосок через спину (по-кавалерийски) и, с трудом забравшись на танк, стал позади башни, ухватившись обеими руками за поручень антенны.
Вперед, скомандовал Персов своему механику-водителю и танк тронулся. А это у тебя что, спросил он, перекрикивая лязг гусениц и кивнув на пулемет.
Пулемет, гордо ответил Колька. Трофейный. Системы, как сказал товарищ лейтенант, Браунинга. Геройски добыт в бою! Мы там поляков покрошили
Ты лично сколько покрошил? улыбнулся майор.
Да, я сам-то и не крошил, смутился Колька. Я же водитель Зато я первый заметил, как они бросились на нас с бутылками бензина, чтобы поджечь и успел дать задний ход. А уже пулеметчик наш, Голощапов, вот он их и покрошил из курсового ДТ. А потом и товарищ лейтенант подключился, а потом и наш второй броневик В общем, поляки сдались, а мы трофеи забрали. А вы их видели?
Поляков ваших? Видели. Но проехали без остановкик вам спешили.
Переезд! крикнул Колька. Нам на право.
Майор поднял руку вверх и скомандовал своему мехводу остановиться. Справа в нескольких сотнях метров чернели под тусклым лунным светом два застывших по обе стороны от железнодорожных путей броневика; за ними просматривался поддерживающий пары в топке паровоз и маленький огонек костра перед ним. Персов внимательно осмотрел открывшуюся диспозицию в бинокль.
Гурин, сказал он, оббежишь все танки и передашь командирам мой приказ: второй и четвертый съезжают с переезда с правой стороны от рельсов, идут вперед и останавливаются в десяти метрах от бронеавтомобиля с такой же дистанцией между собой. После остановки выключают фары, глушат моторы и разворачивает башни: второй вправо, четвертыйназад. Третий и пятый танки следуют за мной. Дистанция при остановке та же. Третий, остановившись, поворачивает башню влево, пятыйназад.
Есть, оббежать все танки, сказал довольный поручением Колька и, как и положено, повторил приказ.
Да оставь ты свою железяку системы Браунинга, ухмыльнулся Персов, не украду. Положи на башню.
Колька с облегчением скинул на крышу башни свой поднадоевший трофей, спрыгнул вниз и побежал передавать приказ комбата. Вернулся, влез на башню, но пулемет больше на себя уже не вешалпросто придерживал его рукой. Командирский танк осторожно съехал с переезда и медленно залязгал траками вдоль путей.
Гурин, позвал сквозь лязг гусениц комбат, звать-то тебя как?
Колька, товарищ комбат, то есть Коля. Николай.
Что-то я тебя не припоминаю. На сборы призвали?
Так точно. На сборы.
Погоди, так это тебя Иванов на своего прежнего водителя сменял?
Меня, обрадовался своей скромной известности Колька.
А после окончания сборов остаться служить не хочешь? Стать кадровым красноармейцем?
Да, смутился Колька, я об этом, как-то еще не думал.
Сам-то откуда будешь?
Из Харькова.
Да ты что! И я из Харькова. Родился там и вырос. Где работаешь?
Шофер я. На нашем паровозостроительном полуторку вожу.
Вот совпадение. А у моих родителей сосед по квартире тоже там на полуторке шоферит. Случайно не знаком? Нефедов Саша?
Да вы что! теперь уже удивился Колька. Товарищ майор, Сашка Нефедов ваш сосед? Это ж мой лучший друг. Мы с ним еще в Куряжской колонии подружились. И на завод вместе пришли. И жену его Клаву я хорошо знаю. Свидетелем у них в ЗАГСе был.
Вот так совпадение, тоже обрадовался Персов. Я Сашу видел как раз в конце августа, когда в Харькове в командировке был. Отошел он уже после своей аварии? Память вернулась?
Так вы ничего не знаете? помрачнел Колька.
Чего не знаю?
Пропал Сашка. В начале сентября как-то странно пропал. Вдруг оставил Клаве непонятное письмо и пропал. А, скорее всего, арестован. Потом взяли всех, кто с ним был близок: и Клаву, и меня, и начальника нашего цеха и еще многих других. Через несколько дней внезапно, без объяснений, выпустили. Всех, как я понял, кого по его делу брали, выпустили. А сам Сашка так и не вернулся. Что с ним? Меня, как выпустили, буквально на второй день на учебные сборы призвали. К вам. Больше я ничего и не знаю.
А соседей его по квартире не брали? забеспокоился помрачневший майор.
Вроде, нет. Я когда вышел, заходил к Клаве. Надеялсяи Сашка вернулся. Соседей по квартире не арестовывали. Это точно! Я вспомнил. С мамашей вашей, бабой Раей, вы, кстати, на нее похожи (я даже иногда думал: кого вы мне напоминаете?), я столкнулся в коридоре и поздоровался. Мы с ней знакомы.
Ясно, кивнул слегка успокоенный Персов. Стой! крикнул уже своему мехводу и поднял руку вверх остальным экипажам.
Танки замерли, плавно качнувшись на гусеницах; фары погасли; уставшие на марше перегретые моторы перестали гудеть; и в наступившей тишине до Кольки отчетливо донесся скрип разворачивающихся в нужных направлениях орудийных башен.
Ну что, земляк, обратился Персов к Кольке. Веди к своему командиру. Пулемет свой не забудь. Который системы Браунинга.
И Колька, закинув за плечо опостылевший трофей, повел спрыгнувшего с танка майора к своему броневику. Радостный Иванов уже спешил на встречу. Требования устава слегка похерили обачесть никто никому не отдавалкомандиры ограничились лишь крепким рукопожатием. Лейтенант оперативно ввел майора в курс дела и в конце добавил:
Вы уж извините, товарищ командир, но я полякам представился вашим званием и должностью. Для большей, так сказать, солидности. Петлицы под комбинезон спрятал и представился.
Ну, сверкнул в темноте желтизной прокуренных зубов Персов, если для солидности, то можно. Только кто теперь, по-твоему, буду я? Полковник? Или сразу комбриг?
А вы оставайтесь, как и я, майором. Еще одним майором. Почему бы еще одному танковому батальону не прийти на подмогу нашему?
И то верно. В первом танковом батальоне аж целых два бронеавтомобиля, а во второмуже прогресс: пять легких танков! Ладно. Разберемся. О! Смотри. Что-то паны поляки забегали возле паровоза. Кто-то даже чем-то машет. Зовет, что ли?
А! Это наш, то есть их, переводчик, всмотрелся Иванов. Поручик польский. По-русски пан хорошо говорит. Я через него с остальными и общался. Я им к нашим броневикам ближе подходить запретил и велел, если что надо, оттуда фуражкой помахать. Слушаются. Пойдемте, товарищ майор, к ним. Пообщаемся.
И они пообщались. Сначала через чернявого поручика-переводчика с белобрысым капитаном. Потом пришел не выспавшийся встревоженный пан полковник в накинутой на плечи, по случаю ночной прохлады, шинели. Зачем Советы подогнали к эшелонам танки? Да так, на всякий случай. Чтобы у панов поляков не возникло желание в потемках сделать какую-нибудь глупость, о которой оставшиеся в живых сами же потом будут жалеть. Полковник уже ни с кем советоваться не намеревался. Он просто пообещал сдаться всеми, как оказалось, четырьмя эшелонами. Но только утром. Пусть солдаты выспятся спокойно перед пленом. Да и темно к тому же. К чему спешить? Никто уже на запад не едет. Котлы в паровозах потушить? Хорошо. Встречаемся на этом месте завтра, нет, уже сегодня в 6.00.
До назначенного срока, когда уже светало, к всеобщей радости, подъехали четыре грузовика с пехотой, еще один с боеприпасами, два бронеавтомобиля из взвода Иванова и бензозаправщик. Персов приказал Иванову обслужить свою бронетехнику, а переговоры с поляками взял на себя. Майор скинул комбинезон со шлемофоном и облачился в черную кожаную куртку с командирской фуражкой. Умылся из фляги и даже успел побриться умелой рукой, не порезавшись.
Во время обсуждения условий сдачи, слух Персова среди польского пшеканья неприятно резануло слово «жид». Круглое лицо майора побагровело и он расстегнул кобуру ТТ:
Кому-то не нравится моя национальность? не повышая голос, спросил он. (Все смолкли). Кто сказал? Пусть выйдет.
Пан майор, принялся успокаивать Персова чернявый переводчик, никто не хотел вас обидеть. Это в русском языке для вашей национальности существуют два слова: обычное, так сказать, «еврей» и, так сказать, с обидным смыслом«жид». А в польском языке, так сложилось, слово только одно. И обидным оно у нас не считается. Так же, как и «юде» в немецком. Вы уж извините.
Все равно, не успокаивался майор, не убирая руку с расстегнутой кобуры, пусть выйдет! (Поручик перевел и вперед протиснулся побледневший белобрысый капитан). Что он говорил? Когда меня так необидно назвал?
Он удивлялся, что в Красной Армии еврей может командовать батальоном.
Передайте ему, что в Советском Союзе все нации равны. Командир батальонаэто ерунда. Евреи у нас командуют и полками, и бригадами, и дивизиями, и корпусами, и армиями. Главноеличные качества. Пожалуйста: командир авиакорпусаЯков Смушкевич, командармГригорий Штерн. Оба только что командовали нашими войсками в победных боях на Халхин-Голе, это в Монголии, если кто не знает или позабыл, где мы японцев разбили. В соседней с нами армии танковую бригаду возглавляет комбриг Кривошеин Семен Моисеевич. Еще вопросы по национальности будут? (Поляки молчали). Тогда продолжаем обсуждать условия сдачи ясновельможного польского панства советскому майору-еврею.
Продолжали недолго. Ясновельможное польское панство приняло все требования, выставленные майором, хоть и евреем. А куда им было деваться? С танками воевать?
Пока поляки аккуратно складывали оружие у эшелонов, экипажи лейтенанта Иванова заправили и привели в порядок свою бронетехнику, пополнили израсходованный боекомплект, плотно позавтракали и улеглись рядышком, подстелив под себя и укрывшись брезентом сверху, отсыпаться в посадке возле своих машин. Ждали прибытия подкрепления в виде танков и пехоты.
4. Встреча на перекрестке.
Вестовой Персова позвал Иванова к комбату. Новое-старое заданиепродолжать разведку в сторону Дубно. По коням! Опять впереди всех два броневика с красными флагами на башнях: Сердюка и самого комвзвода. Колька опять через открытую в походном положении бронезаслонку глотает пыль, поднятую первой машиной. Не привыкать. Пыльне пули. Лишь бы не стреляли.
Проехали село Рачин, встретив, кроме мирных жителей, только усатого полицейского на велосипеде и с карабином за спиной. Полицейский остановил на обочине свой педальный агрегат и спокойно проводил взглядом чужие броневики. Стоящий в своей башне Сердюк приветливо помахал ему рукойполицейский не ответил, но и убегать не стал. За селом, почти сразу, начиналось Дубно.
На въезде прямо у дорожного знака в седлах расслабленно восседали полдесятка всадников в стальных каскахуланский патруль. Карабины кавалеристов мирно торчали стволами вверх наискосок за спинами, эфесы сабель спокойно желтели отполированной до блеска латунью в закрепленных под левыми крыльями седел стальных ножнахк бою никто не готовился. Сердюк сбавил ход и медленно приблизился к патрулю. Иванов молчал и Колька, включив нейтралку, осторожно подкатился по инерции к корме переднего броневика.
Стой, скомандовал Иванов, и Колька плавно нажал на тормоз метрах в пяти от первой машины. Откинулась правая дверца броневика Сердюка и на дорогу выбрался пулеметчик Никитин. Он о чем-то переговорил с верхоконными и вернулся к своему отделенному. Доложил. Получил у него несколько листовок с речью Молотова и отнес нагнувшемуся с седла улану. Приветливо махнул на прощанье полякам рукой и быстрым шагом вернулся к своей машине. Опять переговорил с Сердюком и, наконец, подошел к терпеливо ожидающему в открытом верхнем люке Иванову.
Товарищ командир, они говорят, Никитин кивнул на поляков, их пан полковник получил приказ в бой с Красной Армией не вступать и сопротивления не оказывать. В городе в основном тыловые части: несколько тысяч солдат и несколько эшелонов с имуществом. Их пан полковник ждет кого-нибудь из советских старших офицеров, уполномоченных вести переговоры.
Ясно, кивнул Иванов и слез на землю, пошли, скомандовал Никитину. Они уже вдвоем подошли к уланам, сидящим на крупных черных лошадях. Лошади, изредка шевеля губами, позвякивали свисающими удилами и лениво обмахивались хвостами, отгоняя надоедливых осенних мух.
Скажи им, приказал пулеметчику, что офицеров в Красной Армии нет. А наши старшие командиры скоро прибудут и пообщаются с их паном полковником. (Никитин повторил по-украински. Уланы, похоже, в основном поняли). Спроси: мы можем проехать через Дубно?