Так что не удивительно, что на второй день я отпросилась погулять. Пришлось приложить недюжинные усилия, но всё же я убедила Сергей в том, что вряд ли по столице разгуливают гвардейцы в поисках нас с ним и вглядываются в лицо каждой мимо проходящей барышни. Тем более что по легенде мы должны быть где-то по дороге Москву.
Граф не хотел отпускать меня одну, долго хмурился.
Мне будет спокойней, если я пойду с тобой. Твердил он снова и снова. Да и мне было бы спокойнее, если он пойдёт со мной. Но, увы, удушливая атмосфера постоялого двора действовала на меня столь угнетающе, что мне просто необходимо было развеяться.
Я очень боялась, что мой «Помощник» действительно неисправен. И если капсула заработала, то я могу об этом не узнать. Рядом с Уваровым такова вероятность была гораздо меньше. И я уже, признаться, привыкла, что «брат» где-то недалеко. Всё же с ним было как-то спокойнее за то, что я не упущу хорошие новости. Теперь обо всём приходилось снова беспокоиться самой.
Выторговать у Голицына прогулку до капсулы удалось только взамен на подробное объяснение, куда я иду.
Обещай, что не будешь следить за мной. Сергей помогал мне с платьем. В отсутствие Авдотьи завязать все хитрые верёвочки на нём стало непросто. А просить помогать местную горничную я наотрез отказалась.
Такое впечатление, что ты пытаешься от меня сбежать. Завязка на платье опасно хрустнула.
Не говори ерунды. Я посмотрела на Голицына сквозь зеркало.
Просто пообещай, что не уедешь, не предупредив меня. Он тяжело вздохнул.
Обещаю. Не раздумывая, соврала я.
И вот теперь я стола напротив злополучной двери, с которой всё начиналось. В окружении кудахтающих наседок, неповторимого запаха помёта и помоев. Кривая, но всё ещё крепкая деревянная дверь была тёплой, грязной и всё ещё вела в курятник, сколько бы я ни пыталась воскресить ДНК-замок.
Я отошла от окон, из которых обычно появлялась суровая хозяйка постоялого двора с разнообразными угрозами, и присела на завалинку. Совсем как в первый день здесь. Теперь я задумалась не о том, как вернуться и что же делать дальше, а о том, хочу ли я возвращаться?
О своей матери я почти ничего не помню, знаю только из обрывочных рассказов отца, который не любил эту тему и всячески избегал разговоров. Мне не было ещё года, когда мать решила, что семейная жизнь с аспирантом исторического институтане для неё. И благополучно укатила в закат с новым ухажёром, оставив на отца и его диссертацию, и свежеиспечённый проект в виде меня.
В детстве образ матери всегда ассоциировался у меня с чем-то страшно злым и несправедливым. Ладно я, но как можно было бросить отца? Я думала, что он чрезвычайно её любил.
В подростковом возрасте, когда не только раскрываются глаза на мир, но и всё рисуется в чересчур ярких цветах, я, к своему ужасу, начала её понимать. Папа к тому времени стал доктором исторических наук, профессором, получил свою кафедру. Это несмотря на то что карьеру пришлось совмещать с моим воспитанием, простудами, соплями и всевозможными кружками. Отец стремился контролировать всё в своей жизни. И меня в том числе. Причём иногда это доходило до абсурда и глупых запретов. Но папа как-то подзабыл, что я его дочь. А потому упрямство и стремление к независимости во мне было сильнее, чем дочернее послушание.
Ох, сколько скандалов, побегов из дома и прочие прелести подросткового максимализма мы с ним пережили. В итоге к тому времени, как я поступила в институт, между прочим, сама, без его связей и помощи, мы почти не разговаривали.
Да и разговаривать-то особо было не с кем, так как отец начал активно разъезжать по командировкам, не бывал дома неделями. Но уезжая не забывал оставлять мне список дел и запретов размером с простыню. Которые я практически полностью игнорировала.
И чем дальше, тем больше я видела в его глазах вперемежку со злостью разочарование. Последней каплей была брошенная мне вслед фраза: «Ты такая же, как мать». Не знаю уж почему, но это ранило меня больше всего.
Только в последний год я первая начала налаживать мосты между нами. Постепенно, потихоньку. Это приносило свои плоды. В глаза отца взамен колючей жестокости вновь начала возвращаться теплота. Но к сожалению, всё чаще меня посещала мысль, что это нужно одной мне. Отец настолько привык жить обособленно от меня, постоянно ждать очередного «удара», что не верил в мою искренность.
Хочу ли я вновь тащить весь этот эмоциональный груз на себе?
Давно надо было съехать от него, пытаться жить своей жизнью, не зависеть от его похвалы и одобрения. Так, по крайней мере, говорили подруги. И я была с ними согласна. Но каждый раз снова и снова возвращалась в нашу с ним квартиру, чтобы вновь застать её пустой и холодной со списком дел на холодильнике.
Моя «прогулка» в прошлое позволила мне огородиться, не думать. Беспокоиться, но лишь краешком сознания. Ведь сколько всего интересного здесь и сейчас! А отец он там, никуда, конечно, не денется.
Стоит ли сбегать от своего неожиданно обнаруженного счастья в виде Голицына обратно в холодный и неуютный Петербург будущего? Конечно, нет.
Я горько вздохнула. Пока я тут предавалась своим тяжёлым думам, на улице уже начало смеркаться. Скоро придёт хозяйка загонять своё хозяйство обратно в мою «капсулу», надо добраться до постоялого двора затемно. Хотя судя по стремительно удлиняющимся теням, уже не успею.
Вставая, я заметила, как одна из теней в проходе оживает и движется в мою сторону. Через мгновение я поняла, что это мужская фигура в тёмном плаще. Я всегда относилась к интуиции и всяческим предчувствием, как к чему-то из рода эзотерики. Я же учёный, в конце концов! Но в это мгновение могла поклясться, что это было седьмое чувствотень здесь не с добрыми намерениями.
Опять двадцать пять! Что за невезучая подворотня?
* * *
Я по стеночке, по стеночке начала огибать фигуру, чтобы двинуться к единственному выходу из двора. Но меня заметили. Мужчина повернулся на шорох и начал ко мне приближаться. Пришла нехорошая ассоциация с охотником, который загоняет жертву. Я завертела головой, соображать надо было быстро. Справа каменная стена постоялого двора, ближайшие окна на уровне метров трёх, не вариант. Слева хлипенький заборчик. Эх, была не была!
Я медленно стянула с себя плащ. Тень сбилась с шага на секунду, но движение своё продолжила. Я подождала, пока фигура приблизится ко мне и кинула плащ ему в лицо. Ага, попала! Пока мужчина пытался выпутаться из ловушки, я быстро подоткнула подол юбки за пояс и ринулась к забору. Прыжок, подтянулась на руках, ладони мои соскальзывали, туда немилосердно впивались занозы из необтесанного штакетника. Вот и понадобились тренировки акробатики. А отец говорил, что всё это баловство. То-то же! Надо не забыть по возвращению поблагодарить тренера. В тот момент, когда я, наконец, перемахивала на другую сторону, меня потянули за подол обратно. Я всем телом завалилась вперёд, раздался треск ткани. Гравитация оказалась сильнее моего преследователя, и я полетела на землю. Ударилась бедром, вскрикнула. Но быстро вскочила на ноги, некогда было разлёживаться.
Ах, окаянный! Опять припёрлись курей моих красть!
Мой преследователь побежал к выходу из подворотни, в арку, и там, судя по всему, наткнулся на хозяйку постоялого двора. Отлично, у меня есть небольшая фора. Я выпустила порванную юбку из-за пояса, подняла подол, ловя на себе ошалевший взгляд дворника, и побежала, что есть мочи стараясь не обращать внимания на пронизывающую боль в бедре.
Я впервые в жизни видела, чтобы лицо человека так стремительно теряло краску. Сергей смертельно побледнел, когда увидел, в каком виде я вернулась в наше убежище. Хотя в первые мгновения мне больше стало страшно за него. А ну как сейчас в обморок грохнется?
Что случилось? Но обошлось. Голицын лишь плотнее сомкнул бледные губы.
Пока граф вытаскивал из моих ладоней занозы, я кратко пересказала случившиеся. Сергей не сказал ни единого слова укора, но я буквально видела у него на лбу красную бегущую строку: «Нельзя была отпускать тебя одну». Теперь он меня и на шаг от себя не отпустит. И будет прав.
На бедре обнаружился стремительно наливающийся синяк. К тому же дала о себе знать вывихнутая рука. Ко всем прочим бедам у меня не было запасного платья! Так что на следующий день, я в сопровождении моего обеспокоенного кавалера, отправилась в магазин готового платья, выбрать что-то приличное, из того что можно было вообще найти на окраине Петербурга.
Сергей был похож на взведённую пружину. Мне то и дело казалось, что он вот-вот сорвётся, но ничего такого. Никто за нами не следил, да и вообще мало обращал внимание на парочку. Разве что на костюм графа, который несколько выбивался из местной моды потёртых и дырявых кафтанов. Так что под конец нашей прогулки он даже немного расслабился и повеселел.
Глава 24. Предпоследняя
Седьмое августа 1803 годадень, когда экспедиция капитана Крузенштерна и капитана Лисянского отправилась в первое русское кругосветное путешествие. И полтора месяца с того дня, как я застряла в прошлом.
Почему-то утром, когда я сидела перед старым, потёртым зеркалом, наверняка перекупленным у какого-то старьёвщика, не могла унять дрожь в руках. Здесь, в прошлом, отчего-то моя интуиция обострилась как никогда. Быть может, потому, что полагаться на гаджеты и подсказки информационного поля теперь не приходилось? Только на собственное чутьё. Вот и сегодня мне казалось, что обязательно должно произойти что-то.
Сергей, хорошо чувствующий моё состояние, то и дело спрашивал, всё ли в порядке, но вразумительного ответа я и сама дать не могла. Просто прижимала его тёплую ладонь к своей щеке и наслаждалась минутами успокаивающей близости. Однако унять свою неугомонную сердечную мышцу никак не получалось.
Голицын сменил тактику. Уверенный в своём успехе в разговоре с императором, он всю дорогу без устали рассказывал мне о том, что сегодня же мы вернёмся обратно домой. Как Жерар приготовит его фирменную рыбу в терпком соусе, как вытянется в изумлении лицо Николая, как рада будет грозная Аглая. И я, с удивлением замечая, что теперь тоже воспринимаю особняк графа, как дом, немного успокоилась. Крепко держась за руку любимого человека, это было не так уж и сложно.
Утренняя верфь была залита летним солнцем, которое щедро бликовало на поверхности воды, и заполнено людьми. Если я думала, что на запуске воздушного шара было много народу, то я ошибалась. Поглазеть на отплытие кораблей собралось едва ли не пол-Петербурга. Здесь были и разряжённые в пух и прах дамы со своими кавалерами, то и дело в толпе мелькали кружевные зонтики, закрывавшие своих обладательниц от наглого солнца. И купчихи с выводком детей и дородными мужьями, и остальной люд столицы, от дворянина до сапожника.
Поскрипывая всеми деревянными телесами, стояли «Нева» и «Надежда». Там муравьями сновала команда, совершавшая последние приготовления к отплытию. Я силилась высмотреть среди маленьких фигурок знакомый силуэт поручика, но с такого расстояния это было, конечно, невозможно.
Мы просачивались сквозь толпу поближе к пирсу, где стоял император, но чем ближе были корабли, тем сложнее это было сделать. Народу здесь было больше и толпился он как в метро в час пик. С одной стороны, до Александра с его свитой было рукой подать, с другоймежду нами лежала людская река плотным потоком.
Сергей Александрович. Я потянула своего спутника за руку. Я думаю, что лучше Вам пойти одному.
Голицын посмотрел на меня недоумённо, будто не сразу понял, о чём я говорю. На деле же я понимала, что он не хотел меня оставлять одну.
Я никуда не денусь. Улыбнулась я ободряюще. Постою вот здесь. Кивнула на молодую барышню с двумя детьми. Девочка постарше, наряженная, словно фарфоровая куколка, откровенно скучала, а мальчик на руках восторженно тыкал пальцем в шлюп и что-то вдохновенно рассказывал на своём детском языке.
После коротких колебаний граф кивнул.
Я скоро вернусь. На прощанье он аккуратно сжал мои пальцы в перчатках, памятуя о том, что руки после позавчерашних приключений всё ещё саднили, и растворился в разодетой толпе напротив. Я следила за его высокой фигурой, пока могла, а потом перевела взгляд на корабли.
Сложно было поверить, глядя на этих левиафанов, что есть где-то стихия, способная навредить такому творению рук человеческих. От чего-то мне хотелось прикоснуться к борту корабля, почувствовать нагретое солнцем дерево, услышать его «дыхание».
Из моих размышлений меня выдернул удивлённый возглас:
Вера! Прямо рядом со мной стоял Уваров. Разодетый с иголочки, из-под камзола выглядывал жилет, вышитый серебряными нитями. Жених на выданье, ей-богу.
Николай. Я улыбнулась. Доброе утро.
Я так и знал, что вы никуда не уехали. Он нахмурился, отвёл взгляд. Но может оно и к лучшему
Внутри меня всё натянулось, опасно зазвенело. Я вцепилась в рукав Уварова.
Что-то случилось?
Николай будто бы нехотя кивнул.
Граф с тобой? В ответ я кратко объяснила куда и зачем ушёл Голицын. Николай снова кивнул. Хорошо, нам надо поговорить в более тихом месте.
Я сначала было двинулась вслед за «братом», придерживая того за локоть, но быстро остановилась.
Я должна предупредить Сергея Александровича. Хотя слабо понимала, как это можно сделать. Уваров кивнул на пирс. Издалека я узнала фигуру Голицына, который стоял недалеко от императора.
Идём. Твёрдо решил за меня Николай, перехватил меня за запястье и потянул за собой. Делать было нечего, хотя мне и казалось неправильным, что я вот так вот сбегаю с условленного места. Надеюсь, удастся вернуться до того, как Голицын меня потеряет.
Мы пробрались сквозь толпу, вышли к дороге, откуда народ тонким ручейком стекался к набережной. Но Уваров упрямо шёл вперед, к одному ему известной цели.
Николай. Попыталась воззвать я, но ответа не получила. Уваров, упрямо сопя тащил меня на буксире. Это мне уже перестало нравиться. Николай Иванович!
Да тише ты. Шикнул на меня «брат». На нас начали оборачиваться. Кто-то даже остановился поглазеть, надеясь на семейный скандал. Почти пришли.
Куда мы идем? Зашептала я, чтобы меньше привлекать внимания. Не было ответа, зато мы повернули в какую-то тихую подворотню, которых было здесь в избытке. Кроме одинокого экипажа, здесь не было ничего. И никого. На козлах было пусто.
Нехорошо, ой как нехорошо! Я уперлась ногами в землю, пытаясь остановить Николая и вырваться. Но тот неожиданно из тихого ботаника превратился в чудовище. Лицо его было искажено яростью.
Иди вперед, иначе я тебя понесу.
Никуда я не пойду! Уваров дернул меня к себе, я взвыла от боли. Только-только восстановившаяся после вывиха рука снова, кажется, вышла из сустава. Дура. Прокомментировал мужчина. Пойдешь сама?
Нет! По лицу моему градом текли слёзы.
Николай даже с некоторой элегантностью сделал шаг назад, заламывая мне руку. Я сама не поняла, как он оказался сзади.
Сама виновата. К моему носу был прижат платок, пропитанный каким-то отвратительно пахнущим раствором. Пару судорожных вдохов, и я почувствовала, как проваливаюсь в вязкую черноту.
* * *
Я очнулась от тянущей, навязчивой боли в руке. В нос мгновенно ударил запах гнили, я тихо застонала, пытаясь занять удобное положение.
Очухалась?
Понадобилось несколько минут, чтобы ощутить себя в пространстве, понять где я и в каком положении нахожусь. Сначала я ощутила две неприятные вещи: во-первых, мои руки связаны за спиной, и непросто за спиной, а ещё и позади какого-то столба, на который я опиралась спиной. Во-вторых, я сижу на коленях, на земляном, холодном полу. Меня била мелкая дрожь и непонятно отчегоот холода, или оттого, что тело моё затекло, болело, особенно вывихнутая рука, и требовало пощады. В голове шумело, так что очень хотелось снова потерять сознание. Но я заставила себя разлепить глаза и осмотреться.
Мы находились в какой-то то ли избушке, то ли полуземлянке. Покосившаяся дверь, покрытые мхом стены сруба, низкий потолок и маленькие световые оконца прямо под ним. На улице было светло, но сколько я провалялась без сознания?
Судя по всему, сидела я у несущего столба. В зоне моей видимости был столь же дряхлый стол без одной ножки, который опирался на стену, на стуле слева от входа сидел Уваров. На коленях у него покоился пистолет.
Зачем? Вот и всё, что я смогла выдавить из себя.
Николай закинул ногу на ногу, улыбнулся. Удивительно, насколько сильно смена роли его преобразила. Он был уверенным, даже самодовольным, расслабленным. А в его улыбке сквозил яд.
Ох, Вера Павловна, это долгий рассказ. Уваров чуть склонил голову набок, глянул на меня лукаво. Но так и быть, в качестве прощального подарка расскажу. Садись поудобней.