Не стоит так переживать. Вам муж не предлагал уехать отсюда на время?
Да, он предлагал уехать в Финляндию, закончив всхлипывать, ответила Саломея Оболенская. Но это процесс долгий и мы никак не можем решиться на него, пока муж на фронте.
Я бы не советовал вам Финляндию. Уж лучше уехать в Португалию или в любую другую страну, например, в Швейцарию. Целебный воздух Швейцарских Альп, несомненно, сможет исцелить ваши душевные раны.
Да, спасибо. Мы бы со всем удовольствием, но Это очень дорого, нам придётся многое продать и снять все деньги в банке.
Ну, я бы сказал, что не дороже жизни. Но решать вам с вашим уважаемым мужем. От себя могу сказать, что в Петрограде становится опасно. Даже, можно сказать, что очень опасно. Мне очень приятно видеть вашу старшую дочь. Признаться, она очаровала меня своей отвагой и самопожертвованием, и потому мой долг министра и гражданина повелевает предупредить вас о возможных последствиях.
Спасибо вам. Но вы же, господин министр, женаты?
Да! Точнее, уже нет. Я, к великому моему сожалению, развёлся, сделав это для пользы дела и по велению сердца. Бывшая жена уже в Швеции. Прислала мне телеграмму, что всё хорошо. Увы, сердечный холод в наших отношениях вызван просто катастрофической занятостью. У меня нет времени ни на что. Да и так будет лучше: и для меня, и для супруги с детьми. Что же, раз у вас всё хорошо, то я спешу откланяться.
И, бросив мимолётный, но чрезвычайно пристальный взгляд на Нину Оболенскую, он встал, собираясь уйти. Девушка залилась жгучей краской смущения и спрятала взгляд, не решаясь посмотреть на Керенского в упор.
У вас просто чудесный чай и воистину прекрасные дочери, но мне действительно пора. За сим, я прошу вашего разрешения удалиться. Дела, дела. Ужасно много дел.
Нооо, господин министр, попыталась его задержать хозяйка. Впрочем, я вас понимаю и не смею задерживать. Спасибо вам за ваше участие и советы.
Бросив последний взгляд на хрупкую девушку, Керенский удалился в сопровождении слуги. Оделся и сразу вышел из особняка во двор, чтобы тут же сесть в автомобиль и уехать к контр-адмиралу Рыкову.
По дороге он вспоминал хрупкие плечи девушки, её горделивую осанку, шарм, который не выработать и годами, а только происхождением, и невольно вздыхал.
Вот так, наверное, и надо классически ухаживать за дамой своего сердца, начиная с ничего не значащих разговоров и нечастых посещений. Не настаивая на встречах, даря скромные, сначала, подарки, а потом всё более и более дорогие. Вот только шлейф разведённого человека, с двумя, по сути, брошенными, детьми, будет ему изрядно мешать. Да что тут поделать. Не он таков, жизнь такая. Подлая человеческая жизнь морального отщепенца и первостатейной мрази. Но с этим теперь жить, пока не отмоется.
А чем отмыться? Да и надо ли? Вариантов было немного, и он невольно вздрогнул от мыслей, которые сразу пришли ему на ум. Страшные мысли, очень страшные. Проводив взглядом вздувшийся труп, неспешно плывущий по реке вдоль берега, Керенский отвёл взгляд и зябко поёжился.
Кровь, кровь, везде кровь. Как выкрутиться из этого кровавого круга? Слабаки не выживают, сильные идут по трупам своих врагов. Идут по трупам своих враговА иногда и по трупам своих друзей.
Пока друзей нет, да, наверное, никогда не и будет. У тирана и деспота нет друзей по определению. Не будет и у него. Но, как же поступить так, чтобы на нём было как можно меньше крови? Как? Наверное, только с помощью интриг и здравого смысла, и то, если получится. Нет, не отмыться. Так и придётся оставаться одиноким, беспощадным и никому не нужным. Он задумался. Внезапный порыв холодного ветра с Финского залива, обдав ледяной зябкостью, выдул из головы мрачные мысли, переключив внимание на обыденные дела.
Доехал Керенский быстро. Контр-адмирал Рыков встретил его радушно, выстроив на плацу первых набранных людей в уже довольно большой отряд инвалидов. В этом строю, который со стороны мог бы показаться убогим, стояли навытяжку одетые в старую, тщательно выстиранную форму люди разных возрастов и с различными увечьями.
Алекс Керенский помнил, каких успехов добивались на соревнованиях параолимпийцы. Да, они были объективно слабее аналогичных спортсменов, но и ему были нужны люди не сильные физически, а сильные морально. Сейчас ему просто было не на кого опираться.
Всё суета и неоднозначные фигуры. Приходилось идти на риск. Он не был уверен ни в Юскевиче, ни в Климовиче, ни в Секретёве или Беляеве. Ни в ком не было уверенности. Ведь он ничего не знал об этих людях. Их просто объединяло одно и то же. Все они получили свободу с его помощью или благодаря ему. И все они недолюбливали, а может, и ненавидели, его.
И ещё одно обстоятельство руководило им. Эти люди не оказались предателями. С вероятностью до семидесяти процентов, они не состояли в масонской ложе и не работали на французов, немцев или англичан. Работать нужно, как говорил Ленин: «С теми, кто есть, других людей никто не даст».
Сейчас перед Керенским стоял строй ветеранов русско-японской и первой мировой войны. Усатые немолодые лица, и совсем молодые, но со стариковскими глазами. Это были лица людей, видевших и свою и чужую смерть собственными глазами. Они умирали, идя в атаку, падали, пронзённые насквозь пулями на поле боя. Истекали кровью, моля Бога не дать им мучений, заочно прощаясь с жизнью навсегда. А потом?
Сколько сил им потребовалось на то, чтобы не покончить жизнь самоубийством и не висеть на шее родных и близких? Нет, перед ним стояли лучшие из тех, что он мог набрать сейчас, готовые выполнить любой его приказ. Для этого им надо было дать надежду и дать веру. И они будут в него верить, он добьётся этого. «Увечная гвардия»вот как он будет их называть.
Колыхались на ветру подвёрнутые пустые брючины и пустые рукава, заткнутые за пояс. Бугрились уродливыми шрамами от ранений лица воинов. Стояли в строю потерявшие глаз или пальцы в жестоком бою, стояли все те, кто оказался выкинутым и позабытым в жизни. Все те, кто услышал, что они ещё нужны, что государство вспомнило о них. Все те, кто смог, кто захотел, кто не погиб, не спился и не ушёл из жизни, добровольно наложив на себя руки.
Впереди строя стоял одноногий контр-адмирал.
Рааавняйсь! Смирно! разнеслось на площадке перед зданием Дома инвалидов.
Идя хромающей походкой на деревянном протезе, Рыков прижал ладонь к козырьку форменной фуражки, собираясь представить доклад по всей форме. Керенский хотел было остановить его. Но, взглянув в глаза контр-адмирала, ярко блестевшие восторженной решимостью, передумал.
Выслушав доклад и поблагодарив Рыкова, он обратился с речью к стоявшим перед ним матросам и солдатам.
Братцы! Тяжёлые времена настали для нашего государства. Самодержавие рухнуло. Революция победила! Но не все восприняли это с честью. Бесчестие и вседозволенность подменяют свободу выбора. Все обещания торжества справедливости забыты.
Вместо свободы мы получаем хаос и разгул преступности. Контрреволюционные силы и уголовные элементы терроризирует добропорядочных граждан. Грабят и убивают, насилуют и издеваются. Город полон мародёров и дезертиров. Они не хотят воевать, они сбежали с фронта. Вы проливали свою кровь. А они сидели в тылу и сразу сбежали, как только их отправили на передовую. Мы не можем дольше терпеть эти издевательства над горожанами, нашими братьями и сёстрами. Я призвал вас, как истинных героев своего времени, оказать помощь своему народу.
Помощь матерям и дочерям, детям и знакомым. Помощь всем тем, от кого зависит наша жизнь. Помощь тем, кто вопиет от ужаса и взывает к наведению порядка. Наш врагхаос, наш врагдезертирство, наш врагуголовные элементы и хулиганы. Эти люди были выпущены на свободу революцией. Они обещали и клялись вступить на новый путь, путь свободы, равенства и справедливости. Они обманули нас. Они предали революцию, предали её сущность, её смысл, её идеалы.
А, значит, никакой пощады предателям. Я надеюсь на вас, как на героев, отдавших Отечеству самого себя, отдавших свою кровь на его защиту. Отечество вас не забыло и вновь призвало на борьбу со своими врагами. Всем, кто грабит народ, убивает и насилуетникакой пощады. Кто оказывает вооружённое сопротивление, тот должен быть уничтожен. Те, кто сдалсяпрепровождены в тюрьму. Туда, откуда они и вышли, туда, где им нравится больше, чем на свободе. Туда, где им самое место.
Вместе с вами мы наведём порядок в Петрограде и будем это делать по всей стране. Только вместе, только в сомкнутом строю, только отдавая всего себя борьбе с бандитизмом, мы победим! Ура, товарищи!
Громовое УРА вспугнуло своей мощью ворон и чаек, круживших поблизости. Издавая визгливые крики противными голосами, они разлетелись во все стороны. Чайкив Финский залив, а воронына окрестные здания, где их не смогли бы достать люди своими криками и стрельбой.
Керенский внимательно оглядел ряды стоявших перед ним инвалидов. Они все до одного были вооружены. Кому позволяло увечье, тот держал на плече винтовку, кому нет, носил на кобуре револьвер. В строю были даже два пулемётчика со станковым пулемётом.
Людей было немного, человек двести, но глядя на их решительные и мужественные лица, Керенский понимал, что они настроены выполнить свой долг до конца. И теперь только от него зависело, сможет ли он направить их туда, куда ему было необходимо. Это было сложно, но возможно.
Рыков негромко шепнул.
Господин министр. Люди настроены решительно, но несколько ободряющих слов не помешают никому.
Я понял, кивнул Керенский и направился к ровным шеренгам бойцов инвалидной команды. Он не знал с чего начать. Просто не умел.
Вас Как зовут?
Солдат 5 Сибирского стрелкового полка, а ныне демобилизованный, рядовой Серебрин.
Чем могу Вам помочь?
Ничем! Вы уже и так нам помогли, вашбродь.
Не высокоблагородие, а товарищ министр, мягко поправил его Керенский.
Так точно, вашб товарищ министр.
Славно. Есть ли нужды? обратился Алекс к следующему инвалиду.
Никак нет, отрапортовал, судя по нашивкам, бравый унтер с одной рукой. Нам главное быстрее к делу приступить. А то руки, ужо, чешутся с вражинами разобраться. С дезертирами энтими, да насильниками. Мы, значит, кровь свою за Отечество проливали, а они бегут, как крысы с тонущего корабля. Не допустим мы этого, ни в жизнь. Сами поляжем, а всю трусливую нечисть повыведем.
Правильно вы думаете, товарищ. Как есть, правильно.
Отойдя от унтера, Керенский прошёл дальше вдоль строя, знакомясь с инвалидами. Он не решался похлопать их по плечу. Да и был выучен держать дистанцию с людьми. Здесь же поневоле приходилось эту дистанцию соблюдать. Потому как, глядя в эти яростные глаза, Керенскому становилось не по себе. Слишком он был слаб по сравнению с этими людьми. Но зато он хорошо знал, чего хочет, и знал, чего хотят они. Их цели совпадали, всё остальное несущественно.
Есть ли у кого какие нужды? спросил он у всей следующей шеренги.
Протезы нужны, вашбродь, проговорил немолодой солдат.
Керенский оглянулся на Рыкова. Тот демонстративно приподнял брючину и показал свой деревянный протез. Немного картинно Керенский полез во внутренний карман и достал оттуда пачку пятисотрублёвых ассигнаций и громко крикнул, чтобы все его услышали.
Для ветеранов, для революции скидывались граждане Петербурга. Свято выполняю их наказ и отдаю эти деньги для производства для вас протезов. Деньги вручаю вашему командиру. Не хватит, привезу ещё. Никто, братцы, не забыт и ни что не забыто.
На последних словах что-то в его закалённой офисной душе надломилось. Может, вспомнил фотографию не вернувшегося с войны деда, может, любимую бабушку, которая каждый раз плакала, вспоминая погибшего на войне совсем молодым старшего брата отца. Хотел, как лучше, с пафосом, а получилось
В общем, как получилось, так получилось. Голос на последних словах дрогнул, и дрогнули в ответ невозмутимые лица инвалидов. Их никто и никогда не жалел. Они были никому не нужны, были обузой. А здесь кто-то, абсолютно для них чужой, решил о них позаботиться. Им были неведомы его мотивы, да и никто не задумывался об этом.
Спасибо вам, вашбродь! прошептал в первой шеренге совсем молоденький солдатик с чёрной повязкой на правом глазу. Спасибо вам за вашу заботу. Век вас не забудем. Всё сделаем за вас и Революцию.
Алекс, справившись с нахлынувшим волнением, нашёл в себе силы обойти всех солдат и если не спросить, то хотя бы посмотреть каждому в глаза, после чего адмирал Рыков распустил людей, и они вместе отправились в его кабинет. Рыков был спокоен и удовлетворен.
Сколько вы смогли найти людей, Александр Николаевич? обратился к нему Керенский.
Пока немного, Александр Фёдорович, человек пятьсот. Сегодня вы видели самых лучших.
Ммм, да, инвалидов у нас немного, это я погорячился, надеясь на нихпризнал Керенский.
Нет, к сожалению, увечных много. Война жестокая штука, и она не щадит людей. А пуля или осколок снаряда не выбирает, куда ударить, и к чему это приведёт. Она бездушна и безжалостна. Странно, что в русском языке слово война и слово смерть женского рода, вы не находите, господин министр?
Нет!
Керенский задумался.
Нет, не нахожу. Но нам сейчас не до философских размышлений, господин адмирал. Сколько мы сможем поставить под ружьё по всей стране и в Петрограде?
В Петрограде? Около тысячи, а если брать с госпиталей выздоравливающих, то около двух, может быть, больше. По стране тысяч десять, но там я не властен. Всё зависит от местных властей, а они, я думаю, не захотят заниматься этим вопросом.
Я понимаю. Тогда организуйте инвалидную команду здесь, насколько это возможно, и в Москве. Пошлите отсюда надёжного человека или найдите уже там, по своим связям, и информируйте меня об этом. Я выделю из бюджета все необходимые вам средства. Это нужно сделать как можно быстрее. Формируйте команды и патрули и выставляйте их на всех вокзалах, а также возле почты и телеграфа. Но на почте и телеграфе патрули должны быть меньше, и состоять из совсем уж покалеченных. Они должны там вызывать лишь сочувствие и не мешать работать. И лучше, чтобы они находились внутри, как контролёры. Но это должны быть проверенные и умелые люди. Вручите им бомбы, чтобы они могли биться до конца, это будет самым правильным решением. Пусть бандиты не опасаются их, это нам на руку.
Вы боитесь за телеграф?
Я боюсь за всё, потому как я министр внутренних дел. Но надёжных людей нет, их катастрофически мало.
Рыков всё же не сдержался и сказал.
Но я слышал, что уничтожение полицейских и жандармов поощрялось.
Поощрялось? Возможно. За всех я отвечать не могу. Я думаю, это был гнев народа и происки чужеродных элементов, проникнувших в среду русской революции. Я не в силах был с ними бороться и потому только пытался смягчить последствия праведного гнева. И вот теперь настал момент собирать всё заново. Благо времени прошло мало и ещё есть возможность всё воссоздать. А потому, прошу вас мне помочь в этом многотяжком для меня деле, господин адмирал.
Я всегда буду на страже Отчизны и останусь с ней навсегда, без всякого пафоса ответил Рыков.
Прекрасно, тогда я жду от вас уведомлений и надеюсь, что через два дня уже увижу на вокзалах и почте ваши патрули. Только не назначайте туда людей при приезде известных революционеров. Помочь они не смогут. Людей будет много, это лишь привлечёт ненужное нам внимание.
Так и будет.
Хорошо! и Керенский, крепко пожав руку Рыкову, быстрым шагом вышел из его кабинета.
Глава 8. Вопрос о земле
"История революционной антрепризы едва ли будет когда-нибудь написана. Люди, сведущие по этой части, налгут, конечно, с три короба и не скажут настоящей правды. Но даже то, что они не скрывают, подчас характерно для них в высшей степени." Михаил Меньшиков
Уже устроившись в кресле на очередном вечернем совещании, Керенский достал и положил перед собой лист чистой бумаги и аккуратно, не спеша, стал выводить на нём буквы, изредка прислушиваясь к ожесточённой перепалке министров. Никто громко не кричал, скорее это был яростный спор непримиримых оппонентов. Речь шла о реформе образования, в частности, о том, чтобы брать на обучение детей всех сословий и делать это бесплатно.
Нашли о чём сейчас спорить! усмехнулся Алекс. И правда, ожесточённый спор вскоре сам по себе затих, завершившись выводом о том, что надо менять орфографию письма и брать на обучение всех. Благополучно закончившись, спор плавно перетёк к главному вопросу, который волновал и крестьян, и помещиков, и всех социалистов, то есть о земле.