Лариса ШубниковаОгневица
Глава 1
Где-то в Древней Руси до крещения. Все события выдуманы, все совпадения случайны
А ну стой! Стой, Некрас, кому сказала?! Ах, ты нелюдь! Щеня блудливый! Видана выскочила в сени, не успела ухватить сына за рубаху. Вот я тебя!
Выбежала за ним на крыльцо, но и там не смогла поймать проворного парня! Пришлось грозить кулаком и ругать непослушное чадо издалека.
За что?! Некрас с хохотом соскочил со приступок и встал посреди двора: босой, рубаха дорогого льна, штаны крепкие новые.
Ты зубы-то не скаль! Ишь удумал девок портить! Как нам теперь людям-то в глаза смотреть? Кобель, как есть кобель!
Матушка, прости. Я и близко к девкам не подойду. Хочешь зарок дам, а?
Видана после его речей слегка унялась, но бровь, все же, гнула недобро:
Клянись, Некрас. Велесом клянись, и правда ждала сыновней покорности.
Парень вытянул из-за пазухи знак Велесов на суровой нити, приложился губами и громко на весь двор прокричал:
Чтоб я сдох! По девкам более не пойду, токмо по бабам. А если девки сами будут тянуть, то отказа не дам, после таких слов осталось однопоскорее за ворота и бежать подальше от богатых хором. Видел, паскудник, как мать взялась за коромысло, что бросила у крыльца нерадивая челядинка.
Босым бежать неурядно, но кто же сына самого Деяна Квита осудит? Вот и бежал Некраспыль из под ног. На повороте к реке напоролся на дружка своего верногоМестяту Борового. Тот шапку на макушку сдвинул и глазами хлопал что телёнок.
Некрас, ты чего босой-то? Никак батька отходил?
Квит остановился, дух перевел и засмеялся громко так, весело. Местята смотрел на друга своего заполошного и удивлялся. Вот влетело, а хохочет. И как оно так?
Не батя, а мамка. Грозилась коромыслом.
Ну-у-у! Тётка Видана? А ты чего?
Чего, чегоутёк, Некрас оправил рубаху, поглядел на босые ноги свои. Айда на Прилучу? Там нынче девки купаются. Вон день-то какой аж с утра палит.
За что грозила? Местята и без слов определил, за что схлопотал друг его, но был слегка тяжел на мыслишки, а потому и просил рассказать все, как есть.
А то ты не знаешь? За Жданку Сомову, Некрас улыбнулся глумливо, глаза прикрыл, будто в мысли свои провалился.
Местята смотрел на высокого, крепкого Некраса, оценивал. Вот вроде некрасивый: волосы темные, глаза бесстыжие, а девки вешаются. Не сдержал зависти мужской и спросил:
И чем ты их берешь, Некраска? Ну, стать есть, чего уж, но морда вроде обычная. Вон Перемысл Кудин и кудрявый, и ясноглазый, и статный. А ты что?
Дурень ты, Местята, Квит очнулся, на небо синее поглядел. Девки любят крепче не за морду нарядную. Даже не за подарки щедрые. Да и стать ни при чём.
А чего ж им надоть? Местята в делах любовных славы не стяжал, а потому и слушал серьезно, даже подался к товарищу своему ближе.
А чтоб сердчишко у них, дурёх, стучало. Пламенем окатывало. Для того рассмотреть деву надо, да узнать, что ей любо, а что нет.
Ага, как же, загрустил Местятка, так она и рассказала. Я ни об чем думать не могу, когда девка-то рядом. Токмо о плотском.
А вот это никак нельзя. Сам разума не роняй, инако она вмиг под себя подомнет, и будешь ты, как тот козел на веревье вокруг нее бегать. Уразумел?
Не-а.
Эх, Местька, хороший ты парень, но туговат, Некрас потянулся рукой к шапке друга и надвинул тому на нос, мол, примолкни и соображай.
Боровой шапку на место вернул и засопел злобно. Ведь Некрас ему ровесникдвадцать зим обоим стукнулоа наставляет, как волхв. Пока обиду свою нянчил из-за поворота показался Деян Квит: сам верхом и человек пять дружинных князя при нем.
Некрас, тикай! Батька твой! и шмыгнул в кусты, что росли у тропы.
Некрас лицом посуровел, но не сбежал. Повернулся к отцу, плечи распрямил.
Во как. Хорошо ль тебе, сын, босым скакать? Чай, не челядинец, не вдач, отец поравнялся с Некрасом, но с коня не сошел, заставил смотреть снизу вверх. На-ка, обуйся, борзый, и подпоясайся.
Вслед словам полетели в Некраса сапоги, пояс, а чуть позже ударило мягко по голове шапкой.
Спасибо, отец, поклонился шутейно.
Ну, ну, скаль зубы-то, коль охота есть, хохотнул Деян. Вот тебе слово моееще раз девку спортишь, ответ будешь держать уже передо мной, а не перед матерью. Я не пожалеюне баба слезливая. А вот еще мое тебе словосговорил я за тебя Цветаву, дочь Рознега Новика из Лугани. Ты с пару зим еще попасись, купеческое дело перейми, баб потопчи. Но, токмо баб, уразумел? Вдовых навалом, того и ждут. За девок платитьразоримся. Понял, щеня?
Новикову? Да ну-у-у! Бать, да она ж из богатейшего рода. Ай, спасибо, Некрас поклонился еще раз, но теперь уж безо всякой шутки.
То-то же, Деян подкрутил ус гордо. Знал за тобой, что не дурень. Да и через бабье не угодишь в беду. Не того ты корня, Некрас. Свою выгоду не упустишь. Моя кровькупеческая! Иди нето. Нынче девки в Прилучи купаются. Я б не пропустил. Третьим днем собирайся. Князь Ладимир зовет на вече. На границах люди Военега Рудного озоруют. Так и до нашей веси докатятся. Он нам не ворог, но кто ж его разберёт. В башку-то стукнет и пожжёт тут все. Понял?
Понял, отец, Некрас шапку на голове поправил, кивнул Деяну, мол, чего же не понять?
А коли понял, то чего встал столбом? Кыш отсель, шельма!
Некраса словно ветром сдуло, а отец долго еще ухмылялся, ус крутил. Радовался сынку: смекалистому, умному, пускай и озорнику.
По дороге Некрас уцепил за рукав рубахи дружка своего и оба пошли к берегу Прилучисветлой, многоводнойвысматривать себе красавицу. А у реки уж и места для схрона не осталось. Почти все парни веси в кустах засели. Отовсюду тихий глумливый перешепот и смешки потаенные.
Тихо ты, Некрас толкнул локтем одного конопатого, услышат и врассыпную. Так любуйся, примечай себе зазнобу.
А посмотреть-то было на что. Девки и бабы-молодухи в реке резвились. Иные и рубахи побросалижаль лён беленый в воде красить. Солнце светит-слепит, ивы ветвями над водой полощут. Девки визжат, аукаются, жизни радуются. И нет в такой день мыслей дурных и серых: ни о войне, ни о голодухе не вспоминается. Юность плещет через край, жизнь легкой делает.
Вот уж и солнышко покатилось к закату. Девушки уселись косы сушить-плести, иные еще в воде нежились. Парни часа своего дождались тихим посвистом себя и обозначили.
На берегу переполох, смех, прибаутки. Среди всех красавиц углядел Некрас одну: сама стройная, мокрая рубаха льнет к телу, не скрывает спелой груди, тугих округлых бедер. Двукосая, а стало быть, мужатая. Некрас улыбнулся хитро да встал во весь рост.
Молодуха не растерялась, смело взглянула на Некраса, еще и спину изогнула, мол, любуйся, а что дальше, видно станет.
Стыда у вас нет, охальники! крикнула сердито, а взгляд с младшего Квита не спустила.
Есть стыд-то, красавица, а сил на тебя не глядеть нету. Не сердись, но от такой-то красоты не отвернешься так просто. Уж не приворот ли? Некрас бровь приподнял, словно удивился.
Тебе, молодец, все хороши. Ай, не так? сама косы от воды отжала и потянулась за понёвой.
Так, не такне ведаю. А вот нынче кроме тебя никого не вижу, не замечаю, и будто прилип взглядом к женщине красивой.
Вокруг шум-гам, парни гурьбой на берег высыпали, девушек смешили, разглядывали. А Некрасу хоть бы чтовсе на молодуху смотрит. Та не снесла горячего взгляда и заговорила первой:
Меня Ружаной зовут. Муж до свадьбы Ружкой кликал, а как помер о прошлом годе, так и прозвание позабылось.
Меня-то ты знаешь поди, да, Ружка?
Все Решетово тебя знает, Некрас Квит, подошла ближе, косы за спину перекинула.
А коли знаешь, так изамолчал, ждал ее ответа.
Приходи, как стемнеет к баньке старой. Она аккурат супротив мостка через Прилучу. На крыше конек надвое развалился. Узнаешь, коли охота будет.
Охота, Ружана.
Вдовая пошла по тропке крутой, а Некрас все смотрел вслед, любовался, как косы по спине ее вьются, как мягко ступают небольшие ножки по зеленой мураве.
Уже в ночи Некрас тихо собрался. Накинул чистую рубаху, порты, в сапоге удобно нож устроил. А как иначе? Бывал уж в передрягах по ночному делу. На пороге осмотрелся и крадучись вышел со двора. У старой баньки оглянулся, никого не увидел и толкнул тяжелую дверь.
Долго идешь, молодец, Ружана молвила тихо, вздохнула глубоко, прихлопнула дверь за Некрасом и скинула с себя рубаху.
Он горячим взглядом прошелся по спелому женскому телу, не ответил, только качнулся к Ружане и обнял. А что говорить, когда вон оно, живое, горячее и дрожащее в его руках.
Много время спустя, когда уж рассветная муть пробивалась сквозь малое оконце баньки, Ружана счастливо выдохнула, улыбнулась и уронила голову на грудь Некраса: тот растянулся на лавке, в потолок смотрел бездумно, руки под голову себе положил.
Выдумщик ты, озорник. Я такой-то любви с роду не знала, целовала крепкую грудь, ласкала мягкими распущенными волосами. Токмо стылый ты, никого кроме себя не любишь.
Как не люблю? Тебя вон люблюсегодня, хмыкнул лениво. Ай, не угодил? Так ты скажи, Ружка, я удоволю так, как пожелаешь.
Охальник, засмеялась и оттолкнула жадные его руки. Не о том я, Некрас. Сердца в тебе нет, любви.
А что это за зверь такой любовь, а? Все твердят о ней, а кто ее видел? Чуял? Все к одному сводится, Ружана. Мы как раз то самое сейчас и вытворяли. Не так?
Разве это любовь? Это плоть неугомонная. Любовьиное дело, вздохнула Ружка, прошлась ласковой ладошкой по тугому Некрасову животу.
Не знаю, красавица. Люблю, как умею. Скажешь не сладко тебе? Некрас схватил ее, подмял под себя, навис.
Сладко. Люби еще
Проснулась Ружана одна. Солнце высоко на небо забралось, светило и согревало. Вдовица потянулась сладко, принимая радостно свою женскую истому, оглянулась и увидела на лавке подле себя серебряную деньгу. Хотела брови свести сердито, но передумала. Подарок уж очень щедрый. А любовьТак может прав Некрас? Нет ее, и не будет никогда.
Глава 2
Беги, беги, Медвянушка! Капелька моя, кровиночка, мать обнимала крепко, целовала мокрые щеки и заплаканные глаза. Помни про схрон. Помнишь?
Помню, все помню, Медвяна вцепилась в рукав матушкиной рубахи все боялась отпустить. А ты? Мама, ты-то?
Не думай. Беги! К бабке Сияне беги. Спрячет. Схоронись и не вылезай пока я не приду. Слышишь, капелька моя? мать поцеловала в последний раз и вытолкнула дочь в морозную темень с задней двери богатых хором. Храни тебя Лада Матушка.
Медвяна, утопая в сугробах, пробиралась задками к малой соседской избушке, а за спиной слышались крики, вопли, лязг мечей. Страшно, ох, страшно! Более всего за мать тревожилась. Все вернуться хотела, но отец велел слушаться, вот и пришлось. Ведь не челядинка, а родовитаяотцовское слово крепко блюла.
Добежала до избы, когда позади всполохи огненные замерцали. Жгут! Лютуют дружинники Военега Рудного!
Сюда, сюда, Вейка, дальняя родня Медвяне, манила рукой с обледенелого крылечка. Бабка спрячет.
Затащила в сени, подпихнула в спину. Бабка Сияна перехватила растерянную девушку, приподняла дверцу подпола и толкнула вниз по приступке крутой.
В угол забейся. Там ямка. Ляг в нее, я тебя землей закидаю. Вейку опосля схороню рядом-то. Молчком, деваха, молчком сиди, инако услышат лиходеи.
Медвяна лежала в студеной земляной ямке ни жива, ни мертва. Бабка проворно накинула на нее полотнище старое, драное и землей присыпала. Чуть погодя зашебуршалось снова: Вейкин голос и копошение.
Девки, тихо тут! Род, спаси и сохрани. Отведи напасть, бабкины тяжелые шаги и стук дверцы.
А потом тишинамогильная, землянаяукрыла Медвяну. Она не слышала Вейкиного дыхания, не ощущала ничего, кроме ужаса и слез, что текли по щекам, попадали в рот, солонили и горчили. Все замерло вокруг, затишилось, словно лес перед бурей.
Буря не миновала, явилась и показала всю свою страшную мощь. Грохот вышибленной двери, вскрик бабки Сияны и мужские голосагромкие, дурные. Дернули дверцу подпола, загрохотали сапогами по ступеням.
Ищи, Ганька. Тут она. В хоромах девку-то не сыскали. Ее Военег ждет. Слышь? Ищи.
Тут, Хотен! Глянь, затихарилась!
Медвяна услышала визг Вейки и громкий глумливый смех мужчин.
Не та, дурень. Медвянке Лутак шстнадцать годков. А эта уж в летах. Глянь, вдовая! Давай ее сюда. Ты-то куда, Ганька? Еще смотри.
Медвяна дышать перестала, заледенела от крика Вейкиного и хохота мужицкого, что раздавался сверху.
Без меня не берите! Сотрете бабу-то, а мне как всегдамертвячка! невидимый Ганька шарил руками прямо над головой Медвяны. Тьфу, нет никого. Меня-то, меня погодите!
Стукнулась дверца подпола и Медвяна осталась в темноте одна. Сверху слышался отчаянный крик Вейки и гомон мужиков, леденили кровь ужасом и разумением того, что творили сейчас дружинные с молодой женщиной.
Медвяна лежала долго все боялась перевернуться на другой бок, застыла. Губы искусала в кровь, слезами умылась. А Вейка все кричала, кричала, кричала Потом умолкла. Мужики погоготали недолго и все стихло.
Медвяна выходить не спешила, помнила наказ матери и ждала. Чуть погодя провалилась с забытье муторное, что принесло ей сон недобрый и непонятный.
Ты не тряси их с рубахи-то, дурка. Пчелы того не любят. Смирно стой и смотри. У отца-то твоего первейшее в округе бортное хозяйство, а ты что ж, так и будешь неумехой? Братьев нет, так тебе-то и быть главой рода Лутак. Чего лупишься? Лутаков хоть и немногие знают, но срамить родню не можно. Учись, Медвяна, поглядывай, Богша Кривой все говорил, говорил.
Медвяна ходила меж бортей за здоровым мужиком и слушала. Пчелы гудели ровно, правильно. А что ж не гудеть? Лето-то какое: травы с цветами да солнышко, небо синее да облака сметанные. Зелено вокруг и привольно. Вон из-за хоромины матушка показаласьулыбается, глазами сияет. Тятенька подошел, мать обнял, сморщился-засмеялся. Всё глядели на Медвянку с улыбкой, а потом отец рукой взмахнул, мол, прощай, дочка. За ним мать простилась, светлую слезу уронила.
Медвяна испугалась, что уйдут, бросят ее и уж хотела бежать к отцу и матери, да встала столбом. Пчелы роями вылетали из бортей, кружились страшно, все не пускали, удерживали.
Дядька Богша, а чего это пчелки красные? Глянь, искры сыпят! Дядька, дяденька!
Проснулась и, себя не помня, сдернула дерюгу, под которой пряталась. Села, прислушалась Тишина страшная, дурная, разливалась по избе: ни вздоха, ни шевеления. Медвяна услышала только стук двери о косяк. Ветер? Запах дыма прополз даже в подвал бабкиного домка
Мама, мамочка Где же ты? заскулила, запричитала шепотом тихим.
Чуть позже, все же, осмелилась и поползла из подпола. В избе скверно: лавки перевернуты, полки с горшками порушены. А посреди единой гридницы лежит Вейка
Руки и ноги привязаны туго к четырем кольям, что вбиты тяжелой рукой прямо в деревянный пол. Рубаха бабья разодрана от горла до пят. Голое тело отсвечивает синевой в тусклом зимнем свете. И до того оно поругано, избито, расцарапано места живого нет. Распяли, надругались и оставили подыхать, что собаку .
Веечка, ВеечкаМедвяна тряскими руками бросилась отвязывать веревьё да куда там!
Туго прикрутили: вгрызлась веревка в запястья, в щиколотки. Медвяна задохнулась ужасом, кинулась в бабий кут за ножом, с трудом разрезала путы. Только потом додумалась потрогать Вейкино лицожива ли?!
Жива, спаси тя Макошь светлая! потянула молодуху с пола.
Та застонала, забилась, пятками застучала по полувидно приняла Медвяну за мужика-насильника.
Тихо, тихо Веечка. Я это, я!
Молодуха голос девичий узнала, страшно посмотрела одним глазомвторой заплыли потянулась к лавке, что одна осталась стоять в избе. Упала на нее, сжалась в комок, подтянула колени царапанные к животу и замолкла.
Медвяна бросилась за шкурой, накинула на Вейку, дверь притворила, чтобы дом не студить. Уселась на полу в уголочке, все прислушиваласьушла Военегова дружина или нет?
Уж когда солнце к закату склонилось, вышла наружу и ахнулане было более веси Лутаков, все спалили-сожгли. Остались всего три домкаБогши Кривого, бабки Сияны, да старая баня, что сама уж готова была развалиться, до того ветхая. Дым везде и тишина до одури страшная: дети не кричат, скотина не шевелится.
В сугробе поодаль приметила девушка темное пятно и едва не закричала, когда понялабабка Сияна, только без головы. Зажмурилась поскорее и к своему дому метнулась. Все надеялась, глупая, что мать с отцом живы. Пока бежала тут и там натыкалась на мертвяков. Всех не узнала, но уразумелапосекли Лутаков, вчистую род свели.