К дому прибежала в страхе, а на месте богатых хором одни головешки лишь ворота остались, а на них
На одной створке висела мать, прибитая здоровенным колом: голова низко опущена, руки плетьми болтаются. На другой отец: синий, жуткий. Узнала по бронена ней знак Лутаковбочка с медом и копье. Ветер подул, качнул ворота, дернул жутко мёртвые тела на них.
Медвяна хотела кричать, но горло сдавило, сжало страхом и горем. С трудом ступая, дошла до матери, обняла тело стылое, повисла. Все на руки ее смотрела: вот они ласковые, теплые, те, что гладили по волосам, утешали да голубили, а теперь
Упала на колени, взвыла, что собака, все качалась из стороны в сторону, горе свое нянчила. Сколько просидела неведомо, но что-то перевернулось в Медвяне, взросло в ней муторное и темное. Злоба лютая горе вытеснила, залила душу и сердце, в голову кинулась. Без единой слезы поднялась девушка, сдернула с матери оберег-огневицу, с которой та не расставалась, сажала в кулачишке и к темнеющему небу глаза подняла.
Военег, будь ты проклят, не сказала, а прохрипела жутко. Жизни не пожалею, а отомщу. За всех. За матушку, за отца, за всех Лутаков. Слышишь? Ты слышишь, пёс?!!
Голос взвился, разлетелся страшным посулом по мертвой веси, забился о высокие сугробы, отскочил от жутких ворот с кошмарным приветом Военеговским. Медвяна осела на землю и замерла. И вовсе заиндевела бы, но рукикрепкие, знакомые обняли хрупкие плечи, согрели теплом.
Медвянка, вставай. Чего сидеть-то? Идем нето, Богша Кривой тянул девушку. Идем в тепло избяное. Сил надо набраться. Ищут тебя, Медвяна. Военег не взял того зачем пришел. Кубышка Лутаков у тебя? Знаешь где? Вот и молчи. Никому не говори. Идем, деваха.
Потащил к избе бабки Сияны, втолкнул в гридницу и на лавку усадил. Вейка лежала все так же, молчала и слез не лила.
Вон оно какБогша все сразу понял, Медвяна, уходить надоть. Люди Военеговские еще шныряют. Я насилу утёк. Издалека видал, как секли Лутаковских-то. Как отец твой помер тоже видал. Собирайтесь. Обе! прикрикнул, но ответа не дождался.
Вейка даже не шелохнулась, а Медвяна только глаза прикрыла, и еще крепче сжала в кулаке матушкин оберег.
Пока не схороню своихне уйду, сказала-то тихо, но властно, уверенно.
Нельзя, девка, никак нельзя. Поймут, что жива ты. Ведь не уймутся, пока не сыщут. Военег-то не дурень, догадается поди, что не всех Лутаков посёк. Из-под земли достанет. Кому ж охота мести родовой дожидаться? Убьет тебя, слышь?
Ты о чем? Не разумею я, Медвяна непонимающе смотрела на Богшу. Так оставить? Деток, родню? Пусть валяются по веси?
Мертвыммертвое, живымживое. Не уйдешьрядом с родней ляжешь. Ты последняя из Лутаков.
Медвяна вняла, будто очнулась и взгляд, уже осмысленный, перевела на Вейку.
Дядька Богша, в шкуру ее заверни и в сани. Есть сани-то? дождалась кивка. Вот и неси. На заимку едем. К ней путь никто не знает. Отсидимся, а далее решим что и как.
Дело говоришь, подхватил Вейку, понес на возу устраивать.
Медвяна чуть погодя за ними отправилась. Богша уж ждал, поводьями тряс нетерпеливо. Девушка посмотрела в последний раз на мать, отца, упала в возок и более не оглядывалась. А зачем? Мертвое останется мертвым. Не погребения ждёт роднямести.
С тем и уехала последняя из Лутаков, покинула гнездо родное.
Глава 3
На дальней заимке тихо: деревья вековые снегом укутаны, сугробы едва не в рост человека. По глуши лесной гулко разносится стук-молоток дятла. Покойно, ворогов нет, а все одно как в могиле.
Медвяна на крылечке стояла, смотрела на солнце яркое, что сияло на снежных шапках елей, на петли звериных следов, куталась зябко в шубейку беличью, ту самую, что накинула на нее мать в страшную ночь, когда Военег напал и сжег родную весь.
Три недели прятались втроем в лесной заимке. Вейка тем временем в себя стала приходить: синяки-царапины сошли, взгляд осмысленный стал. Но слов от нее ни Медвяна, ни Богша так и не дождались. Сама Медвяна возилась с Вейкой: в баньку водила, кашу в миске подсовывала. Жалела молодуху. Да и за такими хлопотами и свое горе забывалось, мутной пеленой покрывалось. Не уходило, но уж мучило и болело тише.
Веечка, ты бы вышла на морозец, вздохнула. Глянь, снега какие аж глаз слепит. Вон и солнышко играется. Пойдешь, нет ли? ответа Медвяна так и не услыхала.
Богша уехал третьего дня: посмотреть, проверить, что и как. Не ищут ли, не пора ли бежать? Вот и осталась Медвяна с молчаливой Вейкой, слушала безмолвие ледяное и сама индевела. Злоба и горе подернули ее холодком, будто инеем присыпали скрипучим. Была девчонка, а в один день повзрослела, построжела: детство окончилось. Вот оно как бываетмать с отцом ушли и нет никого более меж тобой и смертью. Некому защитить, некому пожалеть-приласкать. Один воюй с жизнью, сам вертись, как хочешь и как умеешь. Сироты все на одно лицо, если приглядетьсяглаза недетские, хоть и от горшка два вершка.
Богша никак едет? Медвяна глаза прищурила, вгляделась.
И правда, стайка птиц вспорхнула, указалаесть кто-то на дороге лесной. А кроме Богши тут и быть-то никого не могло. Через малое время показалась мохнатая низкорослая лошадка, тащившая за собой сани. Богша в черной шапке и тяжелом тулупе, присыпанный снежком, сидел в возке.
Как вы тут? из саней вылез легко, ненатужно.
Все хорошо, дядька Богша. Тихо, Медвяна, придерживая полы шубейки, подошла к возку, подхватила мешок с мукой, Ну что ж молчишь, а? Узнал чего?
Узнал. Идём-ка в дом там все обскажу. Намёрзся. Только мерина сведу в тепло.
Медвяна хлопотала: поставила перед дядькой на стол горячего травяного отвару, принесла миску с кашей, кус хлеба отломила. Однако браться за ложку Богша не спешил, отхлебывал отвар малыми глотками. Вейка сидела на лавке, головой прислонясь к стене, в окно бездумно глядела.
Уходить надоть. Шныряют дружинные Рудного. Ежели сей день решим куда податься, то завтрева надо выезжать. Да не по большаку Лутаковскому, а лесом. Я так мыслюнадо ехать в городище поболее. Там народу тьма. Кто ж найдет? А, стало быть, к князю Мезамиру.
Нет, Богша, сказала жёстко Медвяна. Уж слишком далеко от Военега
Опять ты? Да где это видано, чтобы девка сопливая взялась мстить родовитому, а? Сколь раз уж говорил тебебрось, забудь! Смерть на себя накличешь. И мы обое с тобой пропадем.
Я не держу, дядька Богша. Иди, куда глаза смотрят. Деньгой не обижу, сказать-то сказала, но сердце ёкнуло.
Как без мужика? Если б не Богша, они бы с Вейкой погибли: либо от мороза, либо от голода.
Тьфу. Какая деньга? За тебя боюсь. Отец твой велел следить да беречь, Богша головой поник.
Жесткие черные с проседью волосы упали на высокий лоб, плечи широченные согнулись, будто ноша на них неподъемная легла. Глаза карие с медовым ободком погасли, замутились горем.
Дяденька, я зарок дала. Не отступлю. С тобой ли, без тебя ли, все равно помщу. Слово мое крепкое, Медвяна выпрямилась, блеснула яркими глазами. Никто меня с пути того не своротит. И все на том.
Кривой ничего не ответил на такие слова, огрел тяжелым взглядом, головой качнул. А вот Вейка сказала, тем и удивила Медвяну и дядьку.
Я с тобой. Сдохну, но сквитаюсь со всеми. Каждого найду. И прятаться надобно не в городище, а под самым носом у Военега. Чем ближе, тем лучше, сказала и снова отвернулась, принялась в оконце смотреть.
Богша перевел взгляд с Вейки на Медвяну, снова покачал головой, будто удивляясь чему-то.
Стало быть, планида. Второго дня ехал мимо веси Сокуров. Встретил мужика одного, так он сказалперемерли все. Лихоманка чудная одолела. А Нельга Сокур вроде как, утекла. Мать ее к родне спровадила.
И что, Богша, что? Медвяна давно знала дядьку, понимала, что не просто так взялся он рассказывать страшное.
А то, Медвяна. Недалеко Нельга-то утекла. Нашел ее и девку-челядинку ейную. Обе мертвые давно в овражке лежат. Волки обглодать успели. А грамотки-то при них.
С теми словами достал из-за пазухи два берёстыНельги, рода Сокур и челадинки ее Новицы, родства не помнящей.
Дядька, так Сокуры-то Военегу дань платили, а стало быть, не ратились, Медвяна тряскими руками приняла страшную находку Богши. И что ж теперь, а? Куда? Прямо к Военегу? Сказать ему, что я Нельга?
Не примет, промолвила Вейка тусклым голосом, пришлых не любит. Про то знаю от знакомицы своей. У Сокуров-то родня естьРознег, глава рода Новик. С Военегом не дюже дружен, но и не враг ему. Бают, заезжает к нему Рудный. Куда б побежала обезродевшая девка? К родне, хучь и дальней. Ты теперьСокур, значит, ищи защиты у Новиков. Надо же, как совпало. Не иначе Сварог перстом огненным кажетиди, мол, путь твой мне виден.
Медвянка схватилась на матушкин оберег-огневицу, что не снимала с себя, за ней Богша лоб наморщил, глядя на грамоты с затаенным страхом.
И чего ждем? Вейка скинула свою сонную одурь, с лавки поднялась. Медвянушка, так я начну собирать пожитки. Ты бы перстни свои сняла и спрятала, кольца с косы тоже уберисеребро ведь, не деревяшка. Да и шубейку надо поплоше, эта дюже богатая. Сокуры не Лутаки, им такой деньги, как в твоем роду видать не доводилось.
Дело говоришь, Вея, Богша прихлопнул широкой мозолистой ладонью по столу, соглашаясь. Токмо без деньги мы на новом-то месте набедуемся.
Глянул из-под кустистых бровей на Медвяну, мол, понимаешь ли, о чем я? Она понялав схрон надо наведаться.
Ты, Богша, передохни, поешь да запряги мне Василька, бровями показала, мол, поняла все.
Как скажешь, Медвяна, и поклонился слегка, признавая ее первенство в таких делах: ведь не кто-нибудь, а последняя из Лутаков.
Когда солнце окрасило небо закатным пламенем, а морозец прихватил еще сильнее, Медвяна и Богша неторопливо добрались до кромки леса, там расстались ненадолго.
Отец с детства учил Медвяну по лесу не блуждать, путь находить, тогда же и показал, где припрятаны богатства медовые, Лутаковские. Под обрывом, при сходе к речке Шуйке, неприметная нора. С одной стороны ее скрывал крутой холмик, с другой не пускала сама речка, делая петельку-подковку. Вот в ту нору и сунулась опасливо Медвяна, вошла в пещерку малую и под большим камнем выискала сундук. Смахнула пыль, отомкнула замок, крышку приподняла, а там
Золотые монетки, серебряные деньги, собранные в холстинковые мешочки. Не одним годом скопленывсей жизнью отца. Дорого брал Лутак за свои мёды стоялые, за медовуху легкую. Как делал, чего добавлял бортник в свои настои, никто не знал, кроме Медвяны. Она отцу зарок дала, поклялась на его мече никому и никогда не рассказывать. Бочки с десятилетними медами тут же были прикопаны: большие деньги можно было выручить за них, если отвезти к княжьему двору. На каждом бочонке знакбочка и копье. Отцовские-то ценились выше иных. А как теперь везти? Лутаков нет, осталась Медвяна, и та уж имя сменить посулилась, чтобы смерти избежать.
Долго смотреть на схрон не стала, взяла несколько мешочков с серебром и один с золотой деньгой, замкнула сундук, заложила камнем, будто нет под ним ничего, и пошла к свету.
Богша, тут я, подошла неспешно и напугала дядьку так, что он подскочил на возке.
Эх, ты! Ведь не приметил. Хорошо по лесу ходишь, тишком, одобрил мужик. Вались на сани да едем.
Мерин Василёк вез бодро. Закатным солнцем снега окрасило, будто кровью мазнуло. Тихо вокруг, не тревожно, но и не отрадно. Ехали молча, пока Богша не откашлялся степенно и не спросил:
Много ли взяла, Медвяна?
Смотри сколь, показала мешочки. Мыслю так, что хватит.
Богша оглянулся через плечо, брови высоко поднял.
Деньга немалая. На такую-то всю жизнь можно не бедовать. Все вытащила никак?
Медвяна промолчала, не стала говорить, что всего лишь малая толика богатств Лутаковских. Просто кивнула пожившему дядьке.
Вечеряли в темноте. Очаг давал тепло и свет малый. Пареная репа Вейке удалась. Сама ж она очнулась, хлопотала, носилась по заимке. И все бы ничего, но блеск во взглядеопасный и яркийпоказал и Богше, и Медвяне, что не с радости она задышала, а с одного лишь горя и близкого отмщения обидчикам своим.
Ранним утром тронулись. Положили требы богам на добрый путь, и меринок покатил их сани по лесной дороге. Морозец ослабел и через час повалил крупный снежок, будто умягчил путь странникам.
Эвон как. Прям в руку. Следы-то заметёт-спрячет, Богша коснулся легонько оберега Сварожьего у себя на шее, Вейка, нож-то при тебе?
Та кивнула, закуталась покрепче в тулупчик душистый и плат теплый.
Я тоже взяла, Богша. Путь неблизкий, Медвяна проверила ножик в сапожке: не намнет ли ногу.
Не боись. Доберемся, чую, вожжами тряхнул. С этого самого мига нет средь вас, девки, ни Медвяны, ни Веи. Есть Нельга Сокур и Новица. Уясните и инако дружка дружку не кличьте.
Девушки переглянулись, угукнули дядьке и наказ его исполнили.
Через две недели лесных мытарств въехали в Лугань. Медвяна во все глаза смотрела по сторонам, а посмотреть-то было на что. Крутые, высоченные берега полноводного Молога с одной стороны, с другой мелкая, но широкая Свирка. Народу тьма! Лугань не весь, а целое городище! Хоромы большие, богатые, дворы просторныедо трех десятков семей селилось. Волховской домина особняком стоял: нарядный красный конёк на крыше, забор с фигурками богов сильных.
На Новиковском подворье встретил их хозяинРознегпринял Нельгу-Медвяну за свою, обмана не углядел. Путники с дороги лгали хмуро, немногословно с того и поверили им, уставшим, потерявшим дом свой и род.
Снежана, большуха Новиковская, смотрела стыло, но мужу перечить не взялась, приняла в дом пришлых Сокуров. Сыновья Новика, оглядев неприметную Нельгу, и вовсе вышли из гридницы, а вот дочкаЦветаваосталась смотреть и улыбаться ехидно.
Красивая, статная, коса цвета темнейшего мёда, глазасинева небесная по летнему времени, брови вразлёт, губывишни спелые. Вольно ж ей было посмеиваться над Нельгой. Та то лицом вроде недурна, но таких воз да тележка малая в каждой веси. Вот разве что волосы цвета молодого медка могли б затмить многих. Но косу-то на лик не повесишь, волосами его не украсишь.
Через месяц неуютного житья на Новиковском подворье Нельга решилась жить своим домом. Новик посмеялсявиданное ли дело, девчонка сопливая, шестнадцати лет, безмужняя и хозяйка? Но соплюха упросила дядьку Рознега дать ей малый земляной надел на краю городища, поклонилась ему серебряной деньгой тот и согласился по жадности. А к лету у Нельги уж новый домок стоял и поодаль заимка с бортями. На чистом подворье объявились трое челядинцев из булгар. А потом и денежка потекла к девице: медовуху делала и на торг носила.
Рознег стал было расспрашиватьоткуль, мол, знаешь про бортное делоно Нельга отговорилась Богшиными умениями. Языком попусту не трепала, отмалчивалась больше, Рознег и отстал. Так и полетело времечко, покатилось
Глава 4
Два года спустя
Некраска, ты ли?! Местята бежал к другу давнему. Вот где довелось свидеться. Здрав будь, Квит.
Боровой! Некрас шагнул навстречу, обнял крепенько, по спине ударил широченной ладонью. Ты как тут? Слыхал, что подался в дружину к князю Ладимиру.
Подался, да не пригодился, вздохнул тяжко Местята. Теперь тут обретаюсь. В Лугани пристал к мельнику Шуеву. Работаю за деньгу малую и харчи.
Вон какНекрас покивал. А что ж домой в Решетово? Мамка твоя по зиме болела. Батя седой весь стал.
Не поеду, от друга отвернулся, руки на груди сложил. Чего я там не видал?
А здесь-то что? Медом помазано? Иль зазнобу сыскал? Говори уж, Местька.
Некрас улыбался озорно, словно хвастался зубами: белыми и крепкими.
Стыдно. Куда я поеду? Без деньги да без ремесла? Местята спесь унял, загрустил.
Эх, друже, не туда глаза твои телячьи смотрят. Ты вот что, головы-то не опускай. Айда ко мне на насаду? При мне будешь. Сленишьсяне спущу, а помогать начнешьбез деньги не останешься, Некрас хлопнул по плечу дружка своего неудачливого.
Возьмешь, Некрас? Взаправду? Местята удивился, но и обрадовался. К себе? Ты теперича птица важная. Слыхал, что отец тебе грамоту свою отдал. Теперь ты сам-один купечествуешь.
Ну, будет тебе, Некрас вроде и удерживал друга от слов льстивых, а все же, гордился. Я за себя беру Цветаву Новикову. Гостить к новой родне приехал, подарки привез. Лёд тронется через месяц, так и собирайся. Токмо помни, коли со мной, значит мой ты человек. Уяснил, голова твоя дубовая?