Небе хорошо сделал свою работу. В любом случае эта Жанна Гальперн нам пригодится.
До завтрака в присутствии рейхсфюрера мне даже удалось вздремнуть часок.
После завтрака, первым делом я приказал от имени рейхсфюрера местному Гестапо задержать Моисея и Анну Гальперн и содержать в приемлемых условиях до моего особого распоряжения.
Затем вызвал к себе русского представителя местной администрации для поездки в больницу с инспекцией.
Представитель оказался невысоким плотным мужичком с наголо выбритой головой и усиками в стиле фюрера. Глазки за круглыми очками в металлической оправе постоянно бегали, что очень раздражало. Тщательно выглаженный серый твидовый костюм, лакированные туфли и хороший кожаный портфель, говорили о том, что, скорее всего, это же место он занимал и при советской администрации. Наверное, из раскаявшихся коммунистов, которые составляли большинство в новой администрации Рейхскомиссариата. Выяснять это у меня не было ни времени, ни желания.
В ресторане Рейхскомиссариата для старших офицеров я приобрел несколько марокканских апельсинов и пару плиток французского шоколада.
Блюме уверял, что в Минске вполне безопасно, поэтому мы поехали вдвоем на, предоставленном мне «Адлере», не считая водителя из НСКК.
До бывшей 1-ой советской, а ныне просто клинической больницы мы доехали быстро. Улице досталось сильно во время наших бомбардировок, даже один из больничных корпусов был разрушен, но больница работала, и главврач был на своем месте.
Руководитель больницы тоже остался от прежней властипрофессор Клумов (Евгений Владимирович Клумов (4 (16) декабря 1878, Москва13 февраля 1944, Малый Тростенец) хирург и гинеколог, профессор медицины, участник Минского подполья, Герой Советского Союза). Он был довольно тучным мужчиной лет шестидесяти, но стариком не выглядел. Идеально белый и даже, по-моему, накрахмаленный халат. Слегка уставшее лицо. Хирург, наверное, решил я.
Профессор был достаточно дерзок с местным представителем администрации, который придирался буквально к каждому пункту финансовой документации, предоставленной главврачом. Я в этом ничего не понимал, но усердно изображал ревизора из Германии. Даже задал несколько ничего не значащих вопросов на тему того, довольны ли врачи больницы жалованьем при новой власти, хватает ли лекарств и продуктов питания и еще что-то такое же незначительное, что именно, даже не помню.
Только где-то к обеду дошла очередь до проверок насколько оправданно долго содержатся в стационаре больные до выписки.
Мне пришлось выслушать обоснования примерно десятка случаев, пока я решил, что мои вопросы по поводу Гальперн не вызовут подозрений.
Ничего нового я не узнал.
Профессор, действительно, полагал, что тяжелая контузия вызывала у данной пациентки шизофрению, потому и перевел ее в психиатрическую больницу для дальнейшего лечения, после консультации с местными врачами. Так что, видимо, никакой связи с основанием гетто в Минске и переводом Гальперн под присмотр психиатров не было. Случайность.
В деревню, где располагалась психиатрическая колония я поехал уже только с водителем.
При въезде в деревню, где находилась колония, я предъявил документы. Мне доложили, что дежурный офицер предупрежден о моем визите и предложили сопровождающего. Я отказался.
Колония занимала несколько зданий бывшей помещичьей усадьбы, неподалеку от каких-то построек бывшего советского совхоза, в которых квартировали люди Небе.
На территории больницы, язык как-то не поворачивался называть ее колонией, было идеально чисто. Кое-где прогуливались пациенты в больничной одежде, больше напоминавшей нижнее белье русских солдат.
Административный корпус я нашел быстро, предположив, что самое большое двухэтажное здание этого комплекса, по всей видимости когда-то главная усадьба местного помещика, и есть место пребывания лечащего состава больницы.
Доктор, который занимал пост главврача до войны, куда-то исчез и меня встретил его преемник. Сравнительно молодой мужчина среднего роста с копной густых каштановых волос на голове и тем самым пронзительно- изучающим взглядом, который так свойственен всем психиатрам.
Видимо кто-то сообщил ему о подъехавшей машине, и он выбежал прямо на крыльцо.
Доктор, предположив, глядя на мой мундир, что имеет дело с большим начальством, и поэтому замер в смущении, не зная, как себя вести дальше.
Кстати, насчет начальства, он оказался прав. Я решил сделать первый шаг.
Доктор Крюков, я полагаю? улыбнулся я и протянул ему руку для рукопожатия.
Он спешно ее пожал. Предварительно зачем-то вытерев свою ладонь об халат, как будто он не врач, а, как минимум, токарь, которого внезапно оторвали от работы, и он не успел вымыть руки.
Появление офицера в больших чинах, судя по наличию личного штабного автомобиля с водителем, без охраны, да еще и говорящего по-русски, похоже окончательно выбило его из колеи.
Да, я Крюков. буквально выдавил он из себя.
Да не волнуйтесь вы так. постарался успокоить я его. Завтра вашу больницу с инспекцией посетит рейхсфюрер СС. Я прибыл накануне, чтобы все подготовить.
Вместо того, чтобы успокоиться, он еще больше занервничал:
Что вам угодно?
У него начали дрожать руки. Он не знал, что с этим делать и, в конце концов, спрятал их за спину.
Я ободряюще приобнял его за плечи, почувствовав через халат, что плечи у него тоже заметно дрожат.
Вы опять по поводу пожара? спросил он со страхом в голосе. Нашу колонию он даже начал заикаться, такой ужас внушил я ему своим появлением. ликвидируют? наконец, удалось ему закончить фразу.
Успокойтесь, доктор. я убрал руку с его плеча. Давайте взглянем на эту, как у вас говорят, виновницу торжества. после чего окликнул водителя*Geben Sie mir das Pack! *Подайте мне тот пакет!
Водитель вытащил с заднего сиденья бумажный сверток с апельсинами и шоколадом и отдал мне.
Вы считаете, что гибель 20 человекэто торжество? внезапно осмелел Крюков.
Я предпочел не обратить внимания на его выпад.
Я могу увидеть Гальперн Жанну Моисеевну, прежде, чем мы поговорим?
У меня нет пациентки с таким именем. ответил он.
Теперь есть. объяснил я. Пациентку, которую к вам перевели 20 июля из минской клинической больницы и, которая устроила пожар, зовут Жанна Гальперн. Я могу на нее посмотреть?
Идемте. сказал Крюков. Она в женском беспокойном хроническом отделении.
Указанное отделение оказалось чем-то вроде одноэтажного барака с зарешеченными окнами и дверью, запертой изнутри.
Крюков постучал. Дверь открылась почти немедленно. В дверях стояла маленькая хлипкая старушонка, вместо, ожидаемого мною громадного санитара.
Здравствуйте, Григорий Валерьевич. поздоровалась она с Крюковым. А потом повернулась ко мне. Добрый день, господин офицер!
Мы с Крюковым поздоровались в ответ, он представил мне старушонку:
Беляева Нина Григорьевнамедсестра. Один из старейших наших работников. потом спросил у этой БеляевойКак она?
Сегодня получше. ответила медсестра. Даже поела. Молчит только все время.
Проводите господина начал Крюков и вопросительно посмотрел на меня.
Фон Тобеля. закончил я за него. Показывайте, где ваша Глед?
(Здесь игра слово Глед у древних германцев одновременно обозначает и богиню огня и радость)
Глава 16. Визит к Пиковой даме
Директива Генерального штаба Красной Армии начальникам штабов военных округов от 2 июля 1941 года.
Имеются отдельные случаи, просачивания с фронта дезертиров во внутренние районы,отмечалось в директиве Генерального штаба Красной Армии начальникам штабов военных округов от 2 июля 1941 года.При этом военные комиссариаты якобы принимают таких людей на учет и отпускают домой.
Всем областным, районным военным комиссарам, командирам соединений и запасных частей предписывается немедленно дать указание задерживать и передавать военным трибуналам для привлечения к ответственности по законам военного времени военнообязанных, призванных по мобилизации, а также военнослужащих, просачивающихся с фронта в тыловые районы одиночным порядком или группами без надлежащих документов. Отдельные команды мобилизованных рядового и начсостава, передвигающиеся в свои части, следует строго проверять и принимать меры к передаче их по назначению или в ближайшие запасные части
С о в е р ш е н н о с е к р е т н о
13.8.1941
ОПЕРАТИВНЫЙ РАПОРТ, Сольцы, 72
Командиру I армейскго корпуса генералу пехоты Куно фон Бот-у
11-ая пехотная дивизия
Силами вверенной мне дивизии, при поддержке 8-й авиационного корпуса на левом фланге была атакована, силами 2-го и 23-го пехотных полков, 1-ая горнострелковая бригада противника, которая бросила свои позиции, не выдержав удара. Находящаяся на ее правом фланге, 70-ая стрелковая дивизия противника отступила к станции Батецкой, тем самым открыв путь на НовгородЧудово. В 00 часов 30 минут по местному времени завершено окружение указанной дивизии и 237-й стрелковой дивизии противника в районе западнее населенного пункта Менюши,
Развивая наступлениена Новгородском направлении, вверенная мне, дивизия в 04 часа 30 минут по местному времени, совместно с 21-ой пехотной дивизией, завершила прорыв обороны русской 48-ой армии на участке 128-ой стрелковой дивизии противника, действуя в первом эшелоне I армейского корпуса, чему способствовал факт предоставления разведкой подробного плана обороны указанной русской дивизии, на котором были обозначены минные поля, основные узлы сопротивления и распределение сил между участками обороны.
Воспользовавшись этим 11-ый саперный батальон ликвидировал обширные минные поля русских, после чего вышел к шоссе Новгород-Луга, где уничтожил мост, отрезав русским пути отхода.
Долговременные огневые точки противника были подавлены огнем орудий 8,8 cm FlaK 37 из состава 1-го батальона 47-го тяжёлого артиллерийского полка.
Потерь среди личного состава и техники не имею.
Потери противника уточняются
Чрезмерное количество военнопленных, а также огромное количество трофейной техники и вооружения значительно затрудняют движение дивизии вперед, в связи с чем прошу оказать помощь транспортом корпуса для этапирования военнопленных в тыл и эвакуации трофеев.
Командир 11-ой пехотной дивизии
генерал-лейтенант Герберт фон Бёкманн
Из дневного сообщения Совинформбюро 13 августа 1941 года
В течение ночи на 13 августа на фронтах ничего существенного не произошло.
«Врут все», как любил говаривать доктор Хаусгерой единственного сериала, который мне удалось досмотреть до конца первого сезона. Эта гениальная мысль пришла мне в голову сегодня в семь утра, после прослушивания очередной сводки «Совинформбюро».
Я, далеко, не спец по истории Второй мировой, но точно помню по фильмам про войну и немногим, прочитанным на эту тему, книгам, что в августе 41-го все было еще достаточно грустно, а вот товарищ Левитан своим монотонным голосом сообщал, что мы бьем врага всегда и везде, а некий молодой патриот из Батайска, работая на двух станках, выполнил за шесть часов норму на 1630 процентов на каком-то вагоностроительном заводе. Так вот откуда ноги современного патриотизма в стиле, «без моей работы твое ружье стрелять не будет», растут. Я-то думал, сводки «Совинформбюро» нечто вроде сегодня мы уничтожили столько-то, они столько-то, кто-то куда-то продвинулся на столько-то. Век жививек учись, а дураком помрешь.
Вчера вечером до меня, посредством все того же рыжего политрука, довели приказ военкома о присвоении звания младшего сержанта и назначении на должность помощника командира 1 взвода 1 роты переменного состава Ленинградского ВПП, а следом за ним тут же еще один приказ, теперь уже о назначении меня ВРИО (временно исполняющим обязанности) командира того же взвода.
К тому времени в казарме я остался один. Здоровенный старшина, фамилию которого я так и не успел узнать, вместе с моим единственным знакомым Мамукой и прочими соседями по казарме, в составе некой четырехзначной команды, убыли на двух ЗИСах в неизвестном направлении.
В два ночи, правда, на их место прибыли другие.
Мы с политруком Валероном все, оставшееся до утра, время принимали их, вносили в список личного состава, забирали прод-, вещевые и денежные аттестаты, зачем даже не знаю, и предписания.
Политрук успел мне рассказать, что положение на фронте крайне тяжелое, в райвоенкоматах вовсю формируются дивизии народного ополчения и ОПАБы (Отдельные Пулеметно-Артиллерийские Батальоны).
В пять утра я со своим взводом уже разгружал машины с продуктами для, вновь организованного на нашем ПП продпункта.
С шести часов наступила небольшая передышка до семи, когда должны будут прибыть машины с обмундированием, оружием и БК, поскольку у нас вроде из ментов еще и какие-то истребительные батальоны организовывать собираются, если я правильно понял.
В общем, за прослушиванием Левитана, от которого меня отвлечь не решился даже Валерон, я успел, наконец, пришить петлицы с треугольниками младшего сержанта на свою гимнастерку. Пальцы с непривычки исколол нещадно. Мальцев был та еще белошвейка, сука. Петлицы где-то в столе канцелярии нарыл Валерон, он, кстати тоже был ВРИО, только уже командира всей нашей роты, которая на шесть утра насчитывала 120 рыл в возрасте от 18-ти до 50-ти лет. Всяких. Раненых, больных, косых, кривых и полуслепых. Видимо, военкоматы подгребали последнее.
А, собственно, какая разница? Смерти ведь пофиг какой-ты. Она не разбирает.
Что меня поражало, так это то, что я не слышал за эти дни ни одного авианалета. Питер, что не бомбили в 41-ом?
После завтрака, я решил забить на всех и сходить в магазин. Сходил без проблем. Дежурный на выходе, однорукий литер, с «Красным знаменем» на груди и усталым лицом с плохо выбритым подбородком, только спросил:
Ты куда собрался?
В магазин. ответил я просто.
И все. Больше он ничего не спрашивал.
Магазин и вправду был совсем недалеко, на углу. Занимал первый этаж какого-то старинного дома.
Того изобилия, о котором так много говорят некоторые из моих особо упоротых современников, скучающих за социализмом, я не заметил. Может все разобрали в связи с началом войны? Собственно, мне было похер. Нажитых непосильным трудом, мальцевских сбережений, хватило только на 250-тиграммовую банку молотого кофе с гордым названием «Мокко» за 11,20 и десять пачек папирос «Дели» по 65 копеек. С папиросами реклама сработала. Плакат по пути увидел с улыбающимся мужиком в кепке и забавным слоганом: «На папиросы не сетую. Сам курю и вам советую». Спичек, соли и сахара в магазине не было. Хлеба тоже.
Хотел банку кильки купить, но она стоила пять рублей, дороже, чем какая-то там треска в масле, в два раза. Всегда думал, что должно быть наоборот. Впрочем, на треску у меня тоже не хватало.
На обратном пути я еще зачем-то купил за 15 копеек «Ленинградскую правду» от сегодняшнего числа.
На входе все тот же литер спросил, окинув меня ленивым взглядом:
Водки нет?
А что, товарищ лейтенант, очень хочется? не выдержал я.
Он аж подпрыгнул и, по-моему, вместе со стулом.
Как ты разговариваешь
Мне никогда еще не приходилось в жизни бить морду инвалидам, и я рассчитывал, что и не придется, поэтому я разрядил обстановку в, свойственной мне, манере. Ну во всяком случае попытался.
Как вы разговариваете. повторил я его тираду, специально сделав ударение на слове «вы».
Он вдруг как-то сразу остыл и махнул рукой в сторону, противоположную входной двери:
Проходи.
Странный. За контуженного что ли принял?
В общем правильно, если так. В довесок к контузии Мальцева, мне достались и его головные боли после нее. Радость еще та. Я ее этой ночью прочувствовал в полной мере.
Еще ужасно прели его вонючие ноги и горели, прямо, огнем. Здесь есть медпункт? По идее должен быть какой-нибудь. Надо не забыть спросить у Валерона.
Кстати, и фамилию его стоило бы у него спросить, а то как-то неудобно даже.
Вообще, случай с одноруким литером, это тревожный звоночек. Тело Мальцева жало до безобразия. Именно, такое словечко я подобрал для описания постоянного дискомфорта, который я в нем испытывал. Кроме проблем с ногами и головных болей, добавилась еще какая-то сыпь, которая ужасно чесалась. Не знаю связана она была с переселением душ или с тривиальной грязью, которой я зарастал все больше с каждым днем, в отсутствие душа. В баню-то тут надеюсь водят хоть?
Так вот к чему это я про литера вспомнил. Кроме проблем с телом, были проблемы с духом, если можно так выразиться.