Вокруг множественной неприятельской армады, состоявшей из огромной стаи хищных, жаждавших русской крови кораблей разного водоизмещением и боевого назначения, начали подниматься огромные столбы воды, словно гигантские кристаллы, в мгновение ока выраставшие над поверхностью воды перед доносившимся через несколько секунд звуком мощных разрывов снарядов явно очень крупного калибра. Развернувшееся перед нами зрелище своей логикой напоминало грозу: сначала внезапная вспышка молниизатем оглушающий звук грома, но никогда наоборот. Похоже, из-за горизонта по врагу наносят серьезный упреждающий удар, подумалось мне и стало как-то поспокойнееслава Богу, командование не оставило нас один на один с главным калибром неприятеля. Хорошо, что у нас имеется свой главный калибр, не менее грозный, чем турецкий, и он сейчас крепко вжарил по нападающей стороне. Капитан первого ранга Щетинин в офицерском собрании говорил, что на корабли Черноморского флота поступили новые типы радаров, позволяющие обнаруживать противника еще до визуального контакта, и вести по нему прицельный огонь.
В небе появились маленькие, но стремительно увеличивающиеся в размере точки. «Наверное, это наши знаменитые «Альбатросы», тоже сама собой всплыла мысль. А другая мысль ее крыла как козырная картапростую масть: но почему не «МиГи» или «Сушки». Почему-то мне более привычными казались именно эти аббревиатуры, а не какие-то птичьи имена. Вот «Мигари», «Сушки»этода, этосила, этомощь и вооружение, этобыстрота полета, этогроза всех проклятых америкосов и иже с ними прихлебателей-табаки. А что такое эта птицая вам ее сейчас мигом из рогатки: хрясь и нет. Кстати, а как вам каламбурчик про «мигом», а? Даже мне понравился. Скромно, но с армейским вкусом. Как и должно.
Однако, они стали с боевого разворота заходить для атаки на вражеский флот. Турки не сразу открыли огонь по самолетам: по всей видимости, прозевали их прилет или вообще еще не привыкли к участию авиации в проведении морских сражений. Кто знает, мне трудно было дать оценку действиям турок. И, тем не менее, к самолетам потянулись огненные трассы, и среди них начали появляться белые облачка от взрывов снарядов зенитных орудий. Не хотелось бы мне быть в кабине самолета. Защиты от орудий и пулеметов никакой, а в бомбоотсеке подвешена стокилограммовая дура, и ее надо сбросить точно на палубу корабля. По моему мнению, пилотыотчаянные ребята, проще говоря, смертники. Малейшее повреждение самолета, и все, до берега не долетишь, упадешь в воду. Настоящее счастье, если кое-как сядешь или упадешь рядом со своими кораблями, и успеют выловить свои же моряки. А если упал рядом с неприятелем, то однозначно смерть, никто из воды доставать не станет, просто расстреляют из пулеметов.
Минут через тридцать в зоне видимости появились наши корабли. Я насчитал двадцать девять крупных и три десятка помельче. Наши корабли вели интенсивный огонь по противнику. Я отметил несколько удачных попаданий. Вот крупный турецкий броненосец окутался паром, где-то в районе кормы вспыхнул пышный такой пожар, размахивающий по сторонам огромными огненными языками пламени, оттеняющийся плотным, сажистым дымом, что превращало картину в более зловещую и контрастную. Не успело взорваться там, как туда же ему прилетел еще один увесистый гостинец, взорвавшийся в надстройке. Броненосец вывалился из общего строя, с креном на левый борт начал заваливаться. Он еще не лег на борт, когда прогремел сильный взрыв, и броненосец развалился на две части. В разные стороны, с разной скоростью, в зависимости от своего размера, разлетелись куски того, что еще секунду назад составляло цельный металлический корпус грозного морского хищника, управляемого вражеской рукой. Похоже, наши комендоры удачно поразили машинное отделение и взорвались котлы, а с ними, возможно, и весь боекомплект. Откуда я знаю все это? Я никогда подобных броненосцев не видел, даже в Интернете. И откуда я знаю, что это броненосцы? Да все оттуда, подсказала память, у каждого командира батареи есть блокнот силуэтов своих и неприятельских судов, и знает он их наизусть, до самого последнего штриха.
Несмотря на усилия нашего флота и пилотов, вражеские десантные баржи под прикрытием миноносцев быстро приближались к нашему берегу. Десяток наших миноносцев бросились на перехват, натужно выжимая из машин максимальный ход. Ведя на ходу беглый огонь, наши корабли смогли поджечь только один турецкий миноносец, к большому всеобщему сожалению, а вот баржи не пострадали вообще. Плохо, сейчас эта орава барж выплеснет на наш берег очередную партию десанта, и кто его знает, вдруг турки смогут захватить плацдарм и развить наступление. Ладно, хватит размышлять, надо готовиться к отражению наступления, очнувшись от завораживающе страшного зрелища, решил я.
Еще раз пробежался по позиции батареи, проверил готовность к ведению огня. Приказал посадить рядом с дальномерщиком телефониста, при стрельбе услышать его доклад сложно.
Виталий Иванович, позвал я поручика Смирнова, озаботьтесь, пожалуйста, баржами с десантом на подходе. Видите остатки нескольких в полукилометре от берега, показал на них рукой. Прикажите дальномерщику взять до них дальность. Выделите первый взвод на обстрел подходящих суден. Второй и третий взвод пусть приласкают турок, когда они начнут высадку. Чередуйте фугасные и шрапнельные снаряды.
Я вас понял, ответил поручик. Дадим жару этим туркам, снарядов у нас много, буквально десять минут назад доложили о подвозе еще одного боекомплекта.
Отличная новость. Рассредоточьте повозки по нашим позициям, чтобы не толпились в одном месте, в темпе. Десант будут прикрывать миноносцы своими орудиями, да и самолеты прилететь могут. В прошлой атаке турки самолеты использовали, потрепали нашу батарею. Попадет снаряд или бомба в боеприпасырванет так, что мало не покажется.
Мы еще легко отделались, хмуро сообщил поручик. Соседняя батарея капитана Зачиняева понесла существенные потери в живой силе. Четыре орудия разбиты. Из офицеров уцелел только сам Зачиняев, получив ранение обеих ног. Сидит на своем командном пункте и управляет батареей. Телефонная связь у него пришла в полную негодность, поэтому использует посыльных. Очень тяжелое у него положение, но он старается держаться, демонстрировать всем солдатам свой боевой дух, несмотря на ранения и боевые потери.
А я видел, что его батарея при отражении первого десанта вела довольно прицельный огонь.
Унтер-офицеры сами выбирали цели и самостоятельно принимали решения, к тому времени капитан Зачиняев был без сознания, ему делали перевязку. Мне санитар говорил, что капитана нужно срочно эвакуировать в госпиталь, одна нога сильно повреждена, сломаны кости. Но Зачиняев категорически отказывается покидать позиции батареи. Вы бы, господин штабс-капитан, повлияли на Зачиняева, как-никак приятельствуете, а так пропадет ведь.
Хорошо, Виталий Иванович, отобьемся, обязательно прослежу за отправкой его в госпиталь. Идите, готовьтесь, полагаю, через полчаса начнется.
Началось, но гораздо раньше. Прилетели турецкие самолеты. Встретили их плотным пулеметным огнем пехотинцы, ведь наши позиции, как ни странно, не прикрывал ни единый зенитный расчет. И, надо отметить, встретили довольно удачноодин самолет задымился и затерялся где-то в нашем тылу. Если летчик остался живего найдут, кому положено, и выкачают из него развединформацию. А как иначе. Надо использовать любую возможность для получения дополнительной информации о противнике, его замыслах, передислокации подразделений различных родов войск, запасах боеприпасов, да и о моральном состоянии войск тоже. Есть у нас специалисты. Но это уже не наша забота. Нашане дать пройти вглубь нашей территории солдатам турецкого десанта, уничтожить как можно больше живой силы и техники врага. Это мы умеем. Этим и займемся, что умеем.
Я поспешил укрыться в окопе рядом со своим командным пунктом. Периодически осторожно выглядывал, чтобы определить место неприятельского десанта.
Отбомбившись, самолеты улетели. Моей батарее вреда не нанесли, разрыв пары линий связине критично. Занял свой боевой пост, получил доклады о готовности к ведению огня. Туркам осталось пройти примерно четверть километра и они попадают в зону уверенного поражения первым взводом. Я уже мысленно потирал руки, когда на позиции батареи начали рваться снаряды. Ох ты, Боже мой, это миноносцы решили поддержать свой десант, обстреливая наш берег. Куда смотрят командиры наших миноносцев? Почему допустили обстрел берега? Мысленно возмущался я, периодически приседая, пережидая, когда пролетят надо мной комья земли и осядет пыль.
Из нашего тыла по турецким миноносцам открыла огонь крупнокалиберная батарея. Врагу прошлось постоянно маневрировать, поэтому об обстреле берега на некоторое время турки забыли. Как говорится: не до жиру, быть бы живу. Сейчас мы разберемся, каким боком к туркам повернется эта наша пословица.
Вот и наш черед наступил. Первое прямое попадание в подходящую баржу получилось после третей серии из трех снарядов. О, как замечательно попали! Баржи турок использовали топочный мазут для своих машин и, похоже, в бак одной из них угодил снаряд. Огромный красно-черный шар вначале вспух, а затем лопнул с оглушительным взрывом. На поверхности моря остались догорающие останки баржи и несколько десятков барахтающихся в воде людейтех, кому повезло выжить. Хотя насчет везенияэто вопрос спорный. Может на самом деле повезло как раз тем, которым уже не суждено быть на белом свете, так как многие из еще держащихся на воде находились в огненных капканах пылающего топлива, а их предсмертные вопли ужаса доносились до наших позиций. Даже мне стало как-то не по себе. Войнаэто сплошной ужас, да, это так, но мы их к себе не звали. Напросились, что же делать. Иначе нельзя.
Взглянул на воюющее море, там канонада не прекращалась, кто кого одолевал непонятно, дым от выстрелов мешал нормально рассмотреть, но я очень надеюсь, что выучка и мощность нашего флота окажется значительно выше турецкой. Сейчас будем встречать с распростертыми объятиями десант, ведь в этот раз к берегу подходит в два раза больше турецких барж.
На подходе батарея уничтожила примерно десяток суденышек, несколько повредила, однако они смогли приблизиться к берегу и начать массовую высадку войск.
С пехотных позиций по десанту начали работать легкие тридцатимиллиметровые автоматические орудия системы Орехова («орешки»). Калибр малый и снаряд не слишком тяжел, но скорострельность в сто выстрелов в минуту и более пятисот мелких осколков для атакующего противника хорошая пилюля. К «орешкам» подключились минометы разных калибров. Интересно когда успели их передислоцировать? В предыдущем отражении, минометы не были слышны. Это очень грозное оружие. Больше всего убитых, покалеченных и израненныхименно их работа.
Естественно и моя батарея тоже начала собирать свой кровавый урожай. Стрельба велась без спешки, упор делался на точность огня, правда, темп поддерживали высокий.
Максимум еще три часа светлого времени, подумал я, а потом сплошная темень. Неужели турки надеются к заходу солнца захватить плацдарм на нашем берегу? Это сделать совершенно невозможно, тем более при такой плотности огня. Еще час и от десанта в прямом смысле слова не останется и живого места. Да и вражеские корабли прикрытия наши миноносцы отогнали от берега, потопив три турецкие лоханки.
Тонкий свист снаряда крупного калибра, выпущенного в сторону моей батареи, я не слышал. Потому что он не пролетел мимо, куда-то вдаль. Потому что он такой же как те, уже упоминавшиеся мной молния или разрывы снарядов в моресначала мгновенное физическое воздействие, а затем более медленный, чем визуально получаемая информация, звук. Звук грома, что звук взрыва. Снаряд взорвался в ходе сообщения к моему командному пункту. Что-то сильно ударило в левое плечо и в левую руку, я это успел осознать, не почувствовав боли, но ощутив, что меня развернуло в сторону тыла батареи, открыв моему уже почти ничего не воспринимающему взгляду Керчь. Я всего одно мгновение, его миллионную долю, смотрел в ту сторону, но ничего толком не видел. «А на город турки налет не совершили, дыма от пожаров нет», была моя последняя мысль перед наступлением полной темноты. Звука взрыване расслышал, пронзившая меня боль отключила всю нервную систему. Мое «я» исчезло и куда-то провалилось вместе с моим телом
Глава 1
Весна, 1928 год. Керченский госпиталь, параллельная реальность
Не скрываете ли вы от меня его состояние уважаемый, Петр Илларионович? спросил высокий широкоплечий генерал-лейтенант в повседневном мундире, ладно сидевшем на его поджаром теле.
Генералу на вид примерно пятьдесят лет. Прожитые годы посеребрили его пышную шевелюру цвета воронова крыла, а также пометили лицо кроме нескольких морщин еще и длинным, немного изогнутым, шрамом, идущим от левого виска, вниз по щеке. Несмотря на годы, генерал выглядел бодрым и подтянутым, был подвижен, во время беседы все время расхаживал по кабинету начальника госпиталя. Его карие глаза строго и пытливо смотрели в лицо собеседника.
Петр Илларионович Санаев, облаченный в ослепительно белый халат, в очередной раз поправил на носу круглые очки в дорогой оправе. Он в который раз пытался успокоить гостя, свалившегося к нему в госпиталь, словно снег на голову. Многих повидал профессор Санаев на своем веку, в том числе сановников самого высокого ранга, но перед военными всегда робел.
Профессор с первых дней объявления войны России Турцией сформировал гражданский госпиталь из числа профессорско-преподавательского состава Симферопольского института хирургии, где занимает должность ректора. Вспомогательный персонал набирали в губернских больницах. Инструменты, лекарства и перевязочные материалы Санаев получил на государственных складах в достаточном количестве. По распоряжению военного командования госпиталь развернули в городе Керчь, где размещалось управление Южной группировки русских войск.
В первый день начала боевых действий, ближе к вечеру, в госпиталь доставили тяжелораненого штабс-капитана Воронова Александра Васильевича, сына графа генерал-лейтенанта Воронова Василия Михайловича, губернатора Южной губернии империи.
Помилуйте, ваше сиятельство, мне утаивать от вас нечего, спокойным тоном ответил профессор. Александр Васильевич попал к нам в крайне тяжелом состоянии. Обширная скальпированная рана головы, слава Богу, без видимых трещин и повреждений черепа. Мы провели проверку рентгеном: ни трещин, ни переломов не обнаружили. Пришлось вашему сыну лишиться части волос, мешавших качественному наложению швов. Ранением в левое плечо довелось заниматься долго. Там между сухожилиями и крупными кровеносными сосудами застрял внушительных размеров осколок. Чтобы не повредить что-либо, пришлось расширить операционное поле, но осколок извлечь удалось. Ранение левой руки обработали быстро. Дренирование сквозной раны показало, что она совершенно чистая, никаких сторонних предметов не выявили. Поскольку было большая кровопотеря, довелось делать переливание. Благо, вашему сыну подходит любая группа крови, ведь у него четвертая положительная.
Как у меня, задумчиво произнес генерал.
Да-да. Так вот, после операций штабс-капитан помещен в отдельную палату. За ним закреплен квалифицированный медицинский персонал. Сестра милосердия Глафира Потаповна Разумова очень ответственная особа. Она работает в нашем институте старшей операционной сестрой, ассистирует мне уже два десятка лет. Состояние вашего сына пока не вызывает волнений. Он находится в беспамятстве, но это и не удивительно. Я подозреваю, что при ранении головы штабс-капитан получил еще и сильную контузию.
И сколько суток сын в беспамятстве?
Шестые сутки пошли. Не переживайте, ваше сиятельство, его состояние стабильно. Я уверен, молодой организм Александра Васильевича справится.
Он ничего не говорил за это время?
Нет. Глафира Потаповна докладывала мне, что штабс-капитан что-то бормочет. Я был у него несколько раз, но внятной речи не услышал.
Петр Илларионович, прошу вас, как только сын очнется, дайте мне знать.
Всенепременнейше сообщу, обязательно, будьте в этом уверенны. И прошу вас успокоиться, несмотря на многочисленные ранения, контузию и потерю крови жизни вашего сына уже ничего не угрожает, мы полностью контролируем ситуацию и абсолютно уверены в его скорейшем выздоровлении. Сейчас ему нужны только покой, сон и хороший уход, а все это мы обеспечиваем в полной мере, будьте уверены.
После этих слов, генерал покинул кабинет начальника госпиталя, и профессор вздохнул с облегчением.
Я пребывал в непонятном состоянии. Вроде бы очнулся, и в то же время не пришел в себя окончательно. Как ни странно, но я тело чувствовал, и оно болело, особенно левое плечо и левая рука, да и голова отдавала саднящей болью. О, вспомнил, говорил денщик, меня задело по голове, а потом рванул рядом снаряд. Похоже, от этого досталось плечу и руке. С этим разобрался. А как быть с приходом в сознание? Что-то не получается полноценно очнуться, застрял в промежуточном состоянии. И, самое главное, надо понять, что со мной. Какая-то вокруг меня не совсем понятная обстановка, непонятные мне люди, какая-то странная война.