Вахмистр «причастился» и смачно захрустел огурцом.
Благодарствуйте!
Остальные слова застряли в луженой глотке.
Обретя свободу, раскосый тип, вопреки ожиданиям, не бросился убегать. Вместо этого он пулей взлетел по ступенькам и, поравнявшись с лицом жандарма, что-то яростно ему зашипел.
Вахмистр, багровея, судорожно извлек бумагу. Едва глянув на документ, он тут же вернул ее владельцу.
Обознался, ваш сясь! Покорнейше прошу извинить!
Придерживая «селедку» и втянув голову в плечи, вахмистр торопливо зашагал прочь.
Что лыбишься, хам?! взвился «косоглазый», пихая в шею проводника. Пошел прочь!
Паровоз, окутываясь облаком пара, загудел. Пропуская вперед пассажиров, переселенцы намеренно замешкались. Шамаева без церемоний подтолкнули под зад, где его приняли Тришка с проводником. Проводник, обиженно сопя носом, потирал ушибленную шею.
Прошу, господа, проходите! повторял он, как автомат, без гостеприимства в голосе.
Едва последний переселенец поднялся на площадку, как вагон дернуло.
Просторный тамбур встретил новоявленных гангстеров ярким светом газового фонаря и зеркалом в полный рост. Было тут чисто и восхитительно пахло! Воздух казался насыщенным и густым, словно свежеприготовленный мясной соус.
Дима почувствовал, как в груди разливается неукротимая радость и уверенность в успехе. От этой яростной уверенности чувства обострились, движения стали по-кошачьему мягкими и стремительными. Время будто замедлило свой бег.
Оглянувшись, он увидел глаза Федотова, в которых разгоралась такая же шальная уверенность. От этого сложилась столь же лихая мысль: «Ну что ж, за тылы можно не волноваться. Приятно работать в хорошей компании, только бы Ильич не сплоховал».
Прошу, господа, проходите! по-прежнему лепетал проводник.
«Ну черт, заладил: Господа, господа, проходите, проходите. Тебе только дятлом работать, здоровенным дятлом, под сотню килограммов дятлом. Не болит голова у такого дятла или все-таки болит? Ладно, сейчас проверим», мысленно произносил Зверев, все больше заводясь от адреналиновой атаки.
По-видимому, проводник почувствовал неладноелюди холопской профессии всегда предчувствуют угрозу.
Взятки даешь, сволочь? А ну посмотри назад! неожиданно гаркнул Дмитрий.
Оборачиваясь, халдей жалобно всхлипнул, и тут же рубящий удар по шее отправил его в нокаут. Растерянно пискнул протирающий очки Мишенин.
Влетая в обеденный зал, Дмитрий выхватил главное. Восемь столиков по четыре с каждой стороны. Почти все заняты. Увидел двоих, поднимающих бокалы у дальнего столика, эти угрозы не представляли. Увидел беспечно присаживающегося Шамаева и напряженно поворачивающегося Тришку. Разум мгновенно вычленил опасных: Тришку, «японца», и широкоплечего военного у дальнего столика слева.
Заметил удивление в глазах престарелой пары за ближним столиком.
«Не тормозить, Степаныч подстрахует, мысленно произнес Дима. Ну, господа, сейчас вы удивитесь, сильно удивитесь».
В момент броска взрывпакета, Зверев буквально спиной почувствовал, как такой же «огненный подарок» Старый метнул в поварскую. Оба синхронно присели, зажав уши руками.
От дробного взрыва Дмитрию показалось, что по голове ощутимо приложило чем-то тяжелым. Мир на мгновенье дрогнул. Даже сквозь прикрытые веки по глазам резануло магниевой вспышкой.
«Дьявол, по ушам-то как бьет! А ведь прикрылись. Надо бы Доцента подтолкнуть на пожарные работы, сгорим же! стремительно проносилось в голове Зверева, подталкивающего в зал обалдевшего математика, Так, все явно ослепли. Пока они смирные, проверим вторую часть вагона. По пути успокоим Тришку и военного. Кстати, а военный-то в стельку пьян! Это радует. Что здесь в служебном? Да тут пусто, и это тоже радует. Хотя сплошные радостиэто не к добру. Теперь запрем туалет. Мало ли кто там сидит, пусть обсирается до Твери, Целее будет, да и нам спокойней».
Сноровисто накидывая на руки стяжки из сыромятного ремешка, Дмитрий про себя отметил, сколь удобны оказались «наручники». И держали надежно и рук не царапали. Впереди зашевелился Тришка.
«Черт, Вова, что ты на него смотришь, успел подумать Дима, в прыжке доставая охранника по литой шее. Отдохни, родимый. Так, теперь мы тебя зафиксируем, чтобы больше не хулиганил. Кстати, а что это косоглазый елозит ручонками по сюртуку? Ладно, Федотов разберется. А Старый силен, как он вовремя метнулся в тамбур, там уже проводник зашебуршился. Смотри-ка, проводник вроде бы и не велик ростом, а крепок. Вяжи его, Степаныч, накинь ему стяжку на руки, пока не очухался. Дверь на запор, вот так, теперь точно ни Рембо, ни северный зверек не влезут».
Боковым зрением заметив, как доцент из пузатой бутылки красного шото вдохновенно заливает тлеющую скатерть, Дима привычно отметил: «Вова, ну ты точно в детстве бредил пойти в пожарники». Поворачиваясь к возвращающемуся Борису, он с ужасом увидел звероподобную рожу повара и руку, поднимающую мясницкий топор.
Позже друзья долго спорили, отчего никто не вспомнил о поваре, и что заставило Федотова рухнуть на пол: выражение лица Димы или его поднятая рука с «травматическим обрезом»? Как бы там ни было, но выстрел отбросил повара к стене. Резкий звон выпавшего топора вызвал к жизни истошный женский визг.
«Вова, что б ты гадил колючей проволокой. Кляп ей быстро, она же ничего не видит», стоя на четвереньках, чуть было не рявкнул Борис.
К счастью, Ильич не подвел. Глядя, как тот профессионально вставил тетке салфетку в рот, Федотов осознал: «Все! Самое главное позади. Теперь можно спокойно работать. Кстати, на сколько децибел орала эта тетя? Я чуть не оглох. А может, в этом мире орут не в децибелах, но тогда в чем? Но крепки предки. Окажись наши на Диком западе, хрен бы там поезда грабили. А что это Дима показывает? Ого! Саквояж толстого оказался сейфом. А вот это действительно удача, вот что значит экспромт! Не иначе, как в столицу гонят откат или как это тут называется».
Добравшись до связанного «японца», Борис выудил у него из внутреннего кармашка небольшой пистолет и бархатный чехольчик. Раздернув шнурок, он увидел блеснувшие огранкой камушки.
«Все интереснее и интереснее, и чей он коллега? Наш или Шамаева? Кстати, а напишет теперь Куприн свой Гранатовый браслет? Хотя этот тип на бедного телеграфиста не тянет. Любопытно, это и называется брюлики? Жаль, не понимаю я в этом. Ладно, потом разберемся. А что это Вова неприкаянным ходит? Вова, дружище, работаем. К женщинам не подходи, не для тебя это. Ищи, где добропорядочные господа хранят ценности. Смотри на поясе и в разных прочих местах. А кто тебе сказал, что у грабителя чистая работа? Работа грабителя грязнее, чем у негра задница. Не хочешь? Ну и не надо, походи так. Ох, до чего же самому-то гадко. Вова если бы ты только знал! Это же только на словах мы с Димоном безбашенные. Обобрать косоглазого или Шамаеваэто почти благое дело. От такого совесть не взбунтуется, но снять колье с шеи престарелой леди, все равно, что такое страшно даже представить. Видишь, как ее Димка старательно обходит и правильно. И без того изгадились».
Эти мысли проносились в голове Бориса, освобождающего от бумажников двух мордатых господ.
Умом он понимал, что все сделано правильно. Всё, в чем он с Дмитрием убеждал Ильича, все это правильно. Им, действительно, надо было единожды переступить некоторую грань. В реальности понять, что же за ней скрывается. В противном случае предвидеть действия будущих соперников не получится. Книжного опыта и умозрительных заключений в деле, на которое они замахнулись, явно недостаточно. Нужна практика.
Была и еще одна цель. Надо было гарантированно удержать Доцента от желания донести до властей о его необыкновенных знаниях. Увы, но таким рычагом мог быть только настоящий страх.
Борис вновь начал мысленно общаться с Мишениным: «Вот пройдешь ты сейчас мимо тети с умоляющими глазами, и будет тебе плохо. Совсем плохо. И начнешь ты, Вова, метаться. Прежде всего, тебя посетят страхи. Потом твое подсознание начнет искать виновника. И кто этот виновник? Разве не ты сам? Нет, конечно. Виновников окажется двое. Я даже подскажуэто будем мы с Димоном! Так функционирует подсознание пациента, если верить нашему психологу. Вот в этот-то момент и надо будет тебе, Ильич, подсунуть объект внимания. Да такой, чтобы он отучил тебя от мысли стать спасителем отечества. Та еще задачка. Вова, а ты, похоже, приплываешь. Ремесло грабителя явно не по тебе. Это тебе, брат, не досужая болтовня о праве сильной личности и первичном накоплении капитала. Это реальность, а она пахнет совсем иначе. Вова, ты думаешь, мы будем обходить вагон за вагоном, копаясь в грязном белье? Вова, а оно нам надо? Вот и Димон дал знать, что можно уходить».
Взяв Ильича за рукав, Борис буквально выволок его в тамбур.
Вова, успокойся, все окончено, ни по каким вагонам мы не пойдем.
Я не могу этого больше видеть, это гадко! взвизгнул Ильич.
Вова, Вова, все позади. Ты послушай, мы уже все сделали. Все уже позади. Все ценности теперь наши. Теперь домой.
На бледном лице Ильича недоверчиво мелькнула вымученная улыбка.
У нас еще полчаса до стрелки пред Волгой. Ты сейчас прими водочки, закуси, чуть слышно приговаривал Борис, заводя Ильича в столовый зал. Вот так. Водочка, она твое лекарство. Видишь, пошла, как водичка, продолжал Степаныч, держа наготове нанизанный на вилку грибочек, вот и закусили, и все теперь будет хорошо.
Глава 3Главноекрасиво уйти
25 февраля 1905, опять где-то между Москвой и Тверью
Из вагона десантировались у стрелки перед волжским мостом. Поезд здесь едва тащился, а яркая луна была союзницей. Прыгали без опаскиЗверев еще в прошлую поездку прощупал шестом нанесенный ветром и лопатой обходчика здоровенный сугроб.
При приземлении захмелевший Мишенин слегка потянул руку, но потому, как он стал сетовать на судьбу, внимания на это обращать не стали.
Из-под куста достали прикопанные в снегу лыжи и холщевые мешки с припасами. Мешки естественно были выполнены на манер рюкзаков. Через пяток минут направились к Завидово.
Село встретило переселенцев яростным лаем и запахом дыма. В подслеповатых окошках замелькали огоньки лучин.
Барин, да куды ж на ночь-то глядя? испуганно вопрошал мужичонка с всклокоченной бородой.
Стоя в накинутой на исподнее овчине, он истово крестился, удерживая левой рукой лампу.
Деньги взял? строго спросил Федотов. Держи уговор!
А это тебе для освежения памяти! с угрозой добавил Дима, сунув ему под нос револьвер.
После такого средства от склероза, мужик пулей бросился запрягать саврасок и через тридцать минут переселенцы неслись сквозь морозную ночь в сторону старинного города Дмитров.
Зверев присел с возницей. Закопавшегося в сено Ильича укрыли медвежьей шкурой. К нему спиной притулился Федотов. От вброшенных в кровь гормонов не спалось. Он ожидал от себя рефлексий, но обошлось. Ни паники, ни переживаний не наблюдалось. Более того, Борис с удивлением ощутил в себе странное удовлетворение.
По ассоциации нахлынуло воспоминание. В такой же зимний вечер перепивший приятель бросался на двух своих друзей. Пытались урезонитьне помогало. Пытались измотать, но уходы от летящих кулаков и броски в сугроб только провоцировали агрессию. Участь засранца была решена, когда тот засветил своей будущей жене. Очередной бросок и удар в челюсть не остановил забияку. Он продолжал двигаться в сторону Бориса, но его ноги стали подкашиваться, а глаза приобрели бессмысленное выражение. Лежащего долго приводили в чувство и сочувствовали. Федотов тоже сочувствовал, но одновременно испытывал такую же, как и сейчас первобытную радость.
«Оказывается и своя душа потемки!»отстраненно подумал Федотов.
Постепенно Борис переключился на окружающее. Ему, жителю атомного века, скрип полозьев и запах сена, оттененного ароматом конского пота, были по-прежнему непривычны и волнующи. Борис наблюдал макушки заснеженных елей, подпирающих шатер Мирозданья. И спадала по их плечам небесная благодать, разливалась по зимнему тракту Ни конца ей, ни краю!.. Погрузневший до неприличия месяц едва поспевал за полозьями розвальней, рассыпая на каждом шагу тысячи звездных искр.
Федотов смотрел и не мог насмотреться на феерическое зрелище, в котором ощущалось величие Вселенной и собственная ничтожность. Ничтожность эта не была унизительной. Наоборот, он чувствовал в этом всепрощение. Хотелось, чтобы этот санный путь никогда не кончался.
Постепенно потянуло в сон.
Дима же, накинув на плечи хозяйский тулуп, восседал по соседству с полумертвым от страха Трофимом (так звали возницу). Снежная пыль летела из-под копыт, впивалась в лицо. Психолог без практики то и дело прикладывался к фляге и говорил, говорил
Все понял, мужик? в сотый раз спрашивал Дима.
Токмо не убивай, барин! Токмо не убивай! в сотый раз отвечал Трофим.
Он испуганно втягивал голову в ямщицкий тулуп и напряженной спиной каждый миг ожидал выстрела.
Повторяю для тупоголовых, терпеливо втолковывал Димка. Если к тебе завтра придутне отпирайся. Так фараончикам и скажи: Заявились, мол, ночью, пьяные. Морды бандитские, пропитые. Называли себя «три Ивана». «Ливольвертами» угрожали. Вези, мол, Трофимка, куда скажем! Не то, мол, жену молодую снасильничаем, а коней за так отберем!
Токмо не убивай!
Вот же блин горелый! Дима стащил с возницы треух и стукнул его кулаком по башке. А ну, повтори, что я сказал!!!
Иванами звать, залепетал Трофим, ружжами угрожали. Коней снасильничали, жонку
Сзади, затрясся под медвежьей шкурой Федотов.
Молодец! похвалил Зверев возницу, водружая на место треух, сымай рукавицу!
Возница повиновался.
Эт тебе за сообразительность! В дрожащей ладони возницы оказался увесистый кошелек. Ты его спрячь хорошенько! А когда все уляжется, купишь себе корову.
Корова, оно конечно!.. расплывчато ответил ямщик.
А про задаток скажешь, мол, сразу заплатили. Хотели отобрать, да торопились сильно. Задаток отдашь властям, а про кошель умолчишь.
Весь оставшийся путь Димон молчал. Если же с его уст срывались вздох или кашель, Трофим лихорадочно начинал кивать головой, по самые уши ныряя в пропахший деревней тулуп.
Перед провалом в дрему Дима успел подвести под теорию случай с возницей: кнут и пряник для придания мотивации, путем экзекуции и стимуляции.
Получилось в рифму.
Под утро остановились. От перекрестья зимников до Дмитрова было еще долгих двадцать верст. Не торопясь выгрузили рюкзаки и упакованные лыжи. Дрожащему вознице посоветовали не слишком спешить домой, отдохнуть у родни и крепенько выпить.
Нахлестывающий коней извозчик не верил, что его отпустили.
Когда сани скрылись за поворотом, великодушные грабители, одев лыжи, тут же скрылись за елями. На скованном утренним морозом снегу не осталось ни царапины.
Перепутье санных дорог со стороны стоящих стеной елей просматривалось великолепно. Друзья насчитали три каравана саней, спешащих на воскресный рынок. Этого оказалось достаточно, чтобы полностью скрыть все следы.
Самая скорая погоня будет не раньше вечера. К тому времени горячее солнце конца февраля истребит даже запах.
Концы в воду, господа вольнонаемные моряки!
* * *
Монотонно скользили лыжи да поскрипывал жесткий наст. Умом все понималисыщикам начала XX века их не найти. Понимали, но, подгоняемые очередным выбросом адреналина, не могли остановиться. Шли по полтора часа с пятиминутными привалами.
После полудня снег под лыжами стал заметно проседать. Скорость существенно упала. К этому времени по причине вчерашнего происшествия и бессонной ночи все прилично вымотались. Да и отмахали под тридцать километров. Адреналин давно пришел в норму. Даже удача больше не радовала.
Открывшееся лесное озерко в окружении громад вековечных сосен показалось зимней сказкой. Здесь, вдали от жилья, решили встать лагерем.
Ильичу досталось копать до земли яму, размерами три на четыре метра. Это обстоятельство оптимизма Доценту не прибавило, но роль экскаватора он исполнил с блеском. Из снежной ямы вперемешку с ворчанием летел почти непрерывный поток снега. Судя по темпу, там пробивалась на волю пара приговоренных к смертной казни.
Вот что значит в студенчестве ходить на байдах. глубокомысленно изрек Степаныч оторопевшему от такого зрелища Звереву. Учись, сынок!
Когда под Вовино ворчание яма была откопана, в центре развели огонь. Вдоль длинных сторон ямы уложили пару сухих бревен-сидений. Вскоре в центре пылал яркий костер, над которым повис медный котелок.
Еще два часа друзья усердно запасали сосновый сухостой. Принеся очередное бревно, каждый наливал полкружки натопленного из снега кипятка.
Закатное солнце и усиливающийся морозец, жар от костра и непередаваемый вкус кипятка из талого снега рождали ощущение подлинного блаженства. Пока добывалось очередное бревно, очередная порция снега вскипала и вновь выпивалась.