Мишенин, подперев голову, о чем-то мечтательно задумался.
Ильич, ты послушай, как излагает! локтем двинул приятеля Зверев, отчего нос Ильича едва не достиг столешницы.
Ну, так трибун! Я вот помню наш зав. кафедрой так же однажды шпарил, а потом помер.
Помер? почесывая шевелюру, оторопело переспросил Дима. Фамилия того зав. кафедрой была случайно не Гвоздев?
Да ты что! Его фамилия была Кацман.
Дык я и говорю, что Кацман, а у нашего какая фамилия?
Причем тут фамилия?
А притом, что русские не сдаются!
А-а-а-а, понял, не сдаются. Это правильно. Степаныч, ты что замолчал? с пьяной искренностью обратился математик к Борису. Ты на нас не смотри. Ты позицию излагай. Так сказать, концептуально, значимо. Мы тебя внимательно слушаем!
Вы что угодно похороните, вам и повода не надо, опечаленно вздохнул докладчик.
Так я же тебе говорю: давай открывать спортклуб! Дима вновь озвучил идею, за которую готов был драться до конца.
Димка, погоди, дойдем и до конкретики, с досадой отмахнулся Федотов. Так вот, господа, мне представляется, что нам предстоит определиться. Определиться, чтоб не было мучительно горько, чтобы и дети наши, и правнуки помнили и чтили. Но дабы не растекаться мыслью по древу, я позволю предложить высокому собранию алгоритм.
Пригубив коньяк, он с еще большим воодушевлением продолжил:
Мы знаем будущее и знаем, что будущее России незавидно. Отсюда нам надо решить, как нам поступить. На что направить нам свои усилия. Выехать на запад? Выехать сейчас или делать ноги завтра? А может, нам следует пойти по тернистому пути коррекции истории нашей державы или даже истории всего мира? Давайте рассмотрим и такую перспективу!
За это и выпьем! перебил оратора Ильич, осознавший, что словоизлияние необходимо немедленно прекратить. Слишком уж долгим был этот тост.
Ильич, не торопись! неожиданно интеллигентно и будто протрезвев, остановил приятеля Дмитрий. Борис Степаныч, уважаемый, а куда это Вы историю рулить собираетесь, в какую сторону?
Вот и я о том же, Дмитрий Павлович, и я о том же. Прежде чем рулить, надо спросить самих себя. Да! Именно самих себя. Потому как в этом мире мы безумно одиноки. Здесь нам никто не поможет. Спросить, а есть ли у этой телеги рулевое колесо или, на худой конец, штурвал? Опять же, если таковой имеется, надо выяснить, а хватит ли сил у рулильщиков?
Степаныч, ты о чем? Зверев начал терять нить разговора.
Да о том, дорогой Дмитрий Павлович, что ни Вы, ни я даже с дикого перепоя не рискнем столкнуть с курса супертанкер. Или я не прав?
Степаныч, я что-то совсем запутался, причем тут
Дима хотел о чем-то спросить, но закончить ему не дал Ильич, что встрепенувшимся воробьем запальчиво зачастил:
Минутку, Борис Степанович! Вы нас не путайте. Вы нас в правах не ограничивайте! Как это у танкера нет руля? Всем известно, что у танкера руль имеется. Это доказанный факт. А значит, танкером можно рулить!
Доцент, а ты помнишь такой стишок, не думая сдаваться, с сарказмом ответил Старый, «по Бессарабии кочуя, толкали задом паровоз». Так вот, мы с тобой даже не голозадые, мы, можно сказать, утопленники.
Утопленники?! взвился Ильич. Какие такие утопленники, это мы утопленники?!
Голозадые! рявкнул Федотов.
Степаныч! Остановись! простонал Дима, окончательно отчаявшийся что- либо понять.
Наступил тот самый момент, когда дипломированный психолог, наконец, осознал: если немедленно не вмешаться, завтра здесь будет трудиться бригада людей в белых халатах, окончивших психиатрическое отделение.
Мужики! сказал он серьезно и строго. А коньяк-то чудо как хорош! Давайте срочно промоем наши мозги этим, как говорит Степаныч, превосходным напитком! За единую и неделимую иначе мы вообще
Простенький тост, но прозвучал он настолько глубокомысленно, что Ильич забыл, что все они «утопленники» и не обратил внимания на специфическую концовку тоста.
Точно, по чуть-чуть, тут же откликнулся Вова, протягивая пустой бокал.
«Наверное, я что-то неправильно говорю», с тоской подумал Степаныч, опрокидывая в себя очередную порцию.
В иные моменты спиртное обладает чудодейственной силой. Вот и сейчас всего лишь один глоток придал оратору силы:
Коллеги, я должен констатироватьпятизвездочный Багратион лучше шустова, но главное в другом. Призываю всех вас осознать тот факт, что РоссияВеликая страна. Именно так, Великая страна, что пишется с большой буквы! Страна с вековыми традициями и устоями, и с поистине фантастической постоянной времени!
Степаныч, какая на хрен постоянная времени и причем тут история и супертанкер? разъярился Зверев.
Димыч, не история, а Россия! толком не слыша, о чем его спрашивают, продолжал Борис и, воздев вверх руку на манер известного исторического персонажа, с подъемом в голосе продолжи. Я Россию сравниваю с десятком, нет, даже с сотней супертанкеров, что идут своим курсом, вперед и вперед!
Не понимаю, причем тут нефтевозы или это аллегория? Мы что, не будем менять революцию? А-а-а, понял! осенило вдруг Ильича. Мы станем нефтепромышленниками! Боже, какая блестящая мысль! Нет, ну какая блестящая мысль, это надо же!? Это обязательно надо записать.
А зачем нам менять революцию, пусть себе будет, какая будет! удивленно пожал плечами Борис. Ты, Ильич, вспомни, как тебя воспитали местные менты, когда ты запел о скорой гибели эскадры Рожественского.
Я в тот раз попал не к тем людям, не к тем стражам порядка. И вообще, я попал в полицию ограбленным, а меня выгнали, пьяно взъерошившись и языком нащупывая качающийся зуб, запальчиво ответил Ильич.
Ильич! укоризненно глядя на Доцента, вещал Борис, Ты попал к нормальным русским патриотам. Ты им открытым текстом забубенил, что они тупее желтолицых макак. А разве они тупее? Нет, и еще раз нет! Они нормальные русские патриоты, потому дали тебе в глаз! Еще спасибо скажи, что тебя перед этим грабанули.
Эт точно, восторженно заржал Дима. Пришел бы наш Доцент в полицию, да весь в стареньком пальтишке от фабрики «Большевичка». Пришел и выложил из помойного пакета «вещдоки». Вот видите, это я надкусил утром двадцать шестого декабря две тысячи четвертого, а этот огрызок я ел сегодня вечером, двадцать шестого декабря тысяча девятьсот четвертого. Ильич, тебя тут же определили бы в желтое здание. В детективах всегда так пишут.
Да, Ильич. И сидеть бы тебе тогда в тепле и уюте. Хорошо сидеть. с завистью подхватил Федотов. За это и выпьем! Стоп! А причем тут детективы? И это о чем я хотел сказать? Так, надо собраться Ага, вспомнил! Ильич! осенило наконец Федотова. Реакция общества действительно проявится! Я точно помню, что войну мы проиграем, на что последует реакция. Это будет колоссальная энергия! Вова, ты ж математик! Попробуй-ка сопоставить энергию наших воплей с инерцией системы! Это же воздействие с энергией дельта функции. Стоп! опять сам себя остановил Степаныч и, очень медленно выговаривая каждое слово, продолжил. Я хотел сказатьэквивалентно реакции мас-сив-но-го тела на воздействие типа дельта-функция.
На последних словах Федотов сник, опять забыв, с чего начал. Зверев также ничего не понял, но на этот раз промолчал, убоявшись прослыть невеждой. Ильича же словно укусила муха:
Математика тут не причем, и постоянная времени не причем. Не надо мне рассказывать сказки! взвился он.
Эй, старички, а ну-ка брык по углам, по углам. Вы тут не забывайтесь! Тут вам не там, тренер здесь я! Нам только дельтанутых функционалов с шизоидными наклонностями не хватало. Кстати, не мешало бы налить, поднять и вспомнить, как славно мы ушли из поезда.
За уход!
Празднование продолжалось. Как-то незаметно со стола исчезло шато, вроде бы вино не разливали, но факт оставался фактомоно исчезло. По всему получалосьпраздник удавался все больше и больше.
Дима, Степа-аныч! с трудом выговаривал изрядно набравшийся Доцент. МуМужики!!! Вы уверены, что нас (ик!) не причислят? (Слово «причислят» прозвучало как «прчсльт»).
Иль-ыч, нараспев вырвалось у поперхнувшегося от изумления Зверева, рановато тебе к Святым? Ты вроде пока живой!
Дмтр Дмитрий Павлович! Вы ж-же пркрс-с-но понимаете, что я хотел сказать. Вы длж-жны мне ответить: Нас не не вычс-слят?
Наш дорогой Ильич! обрадовано вскочил Дима, будто собираясь обнять Доцента. Да, ка-ак только колье за-агоним
Ка ка какое колье?
Дорогое колье, с брильянтами, которое ты со старенькой ба-абушки очень изящно стянул!
Я?! изумился Мишенин.
А кто?! Я что ли? Впрочем, какая разница. Как только мы это колье загоним, нас сразу же и вычислят, и причислят, как положено!
Так это же кандидат наук встрепенулся, откинулся в кресле и добавил трагическим шепетом, Это же ка-тор-га!!!
Ни-ка-кой ка-тор-ги! по слогам произнес Дима.
Его указательный палец, как метроном, маячил туда-сюда перед носом доцента.
А что же тогда? Повешение?! шепотом произнес Мишенин, втягивая голову в плечи.
Владимир Ильич! Ты пойми! Это тебе говорю я, диплом-мированный психолог двадцать первого века! наклонившись над Мишениным, с напором выговаривал Дима. Миром всегда пра-авят и закон, и понятия. Так было, есть и будет. Все остальное интеллигентские рефлексии и самообман! По закону нас тут нет. Значит и поезда нет. А в поезде была граната Был инц-дент. Получается парадокс. Так о чем я сейчас говорил?
О том, как оп-поздал поезд с гранатой, подсказал Федотов, заглядывая к Звереву под кресло. Дим, ты не знаешь, где мои папиросы? Была почти полная пачка.
Старый, посмотри у себя в нагрудном кармане. Ильич, там живут по понятиям!
Где там? забыв о папиросах, заинтересовался Федотов.
Там, подтвердил Дима, уперевшись указательным пальцем в потолок.
Все заинтересованно подняли головы, пытаясь разглядеть это самое «там».
В этом мире это царь, энд кэмпани, а царь немец. Так во-от, в этой системе ценностей твоя виновность или невиновность с позиции закона не ра-ассматривается! Не рас-смат-ри-ва-ет-ся, палец Зверева опять превратился в метроном.
Дмтр Дмитрий Палыч! Ну что вы меня все пу-утаете?
Не рас-смат-ри-ва-ва-ет-ся! указательный палец психолога по-прежнему гипнотизировал Мишенина.
Я же ва-а-ас ко-онкретно спросил! попытался возмутиться Ильич. Поч-чему нет поезда? Куда он под-девался? А вы пе-ереносите все из нашего времени! Так не-ельзя, Дима! Тут все по-другому.
Ага, нельзя, как же, как же, нельзя. Нельзя спать с теткой на потолке. Тетка свалится. И то не факт. Дима вновь посмотрел на потолок, будто оттуда действительно могла свалиться тетка. А может, и не свалится, самому себе ответил Зверев. Проверить надо. Слушай, Вова, а давай еще нальем.
Точ-чно, отлич-чный здесь коньяк, заплетающимся языком выговорил Доцент.
Степа-аныч, Дима, я предлагаю выпить за не-е-известное будущее!
Име-енно, столь же растягивая слова, поддержал Доцента Дима, но будущее делаем мы сами. Господа, за свободу пьем стоя, за на-ашу свободу!
Уже проваливаясь в сон, Борис подумал: «Крепко же мы сегодня набрались, а главного так и не решили. Завтра надо будет продолжить. Кстати, а что за идея со спортклубом?».
Глава 5Вместо серьезного разговора пьянка с горя
2 марта 1905 г.
Ближайшая церквушка была небольшой, но голосистой. Когда ее колокола позвали к утренней службе, Дима откинул лоскутное одеяло. Ни вчерашнее возлияние, ни поздний отбой не смогли поломать привычку вставать рано. Остальной «народ» еще спал. Свидетельством этого был богатырский храп Старого и тонкое посапывание Мишенина. Воздух светелки был пропитан перегаром. От такого безобразия лампадка перед иконой Спасителя погасла.
Поплескавшись в сенях ледяной водой, Зверев докрасна растерся полотенцем. Жизнь сразу предстала в ином свете. Скорее сего по этому, он вдруг понял, что пить больше не будет, по крайней мере, сегодня.
С этой мыслью Зверев совершил богоугодное действие, плеснув в лампадку конопляного масла и запалив фитиль. Прежде чем «вживаться» в новый мир, он растопил печь и открыл крохотную форточку.
Улица встретила только-только встающим солнцем и утренним морозцем, тем, какой бывает только в погожие мартовские дни. От распирающей изнутри радости захотелось скакать козлом и хохотать.
Призрачный дым курился над трубами деревянных домов, разливая вокруг удивительный аромат. Дима вдыхал и вдыхал этот пахнущий детством запах. Как же здесь все по-другому!
Напротив, через дорогу красовался двухэтажный деревянный особняк. Шесть окон по фасаду были щедро украшены резными наличниками. Заснеженный конек венчал раскрашенный петушок. На высоком нарядном крылечке выделялись украшенные резьбой колонны. Мастер сделал их в виде жар-птиц, тянущих жадные клювы к вечно зеленым яблокам. Как и все в этом наивном времени, он не знал, что станет с его творением через каких-то полсотни лет.
В особнячке скрипнула дверь. Хлопочущий у крыльца дворник снял шапку, пропуская хозяина с женой и дочерью. Коротко кивнув на Звереву, барин неспешно спустился с крыльца. Задрал бороду в сторону колокольни, размашисто перекрестился.
По сравнению с дородной супругой был он невысок и строен. В каждом его движении сквозила уверенность. Супруга, несмотря на почтенные габариты, оказалась шустрой. Отодвинув благоверного могучим плечом, она ловко скатилась с лестницы, протянув руку дочери. Девушка, опираясь на эту руку, грациозно спустилась с порожка. Проходя мимо остолбеневшего Зверева, она как бы невзначай бросила на него взгляд из-под черных ресниц.
Дима вдруг осознал, что не может оторвать взгляда от ее фигурки. Высокая, стройная, в длинном до пят темно-зеленом пальто, она как будто плыла по заснеженной улице. Гордо поднятая головка была закутана в зеленый платок с бордово-красными узорами.
«Мать моя женщина! присвистнул про себя Зверев. Вот это глазищи! Да это с такой писан Портрет незнакомки. Боже мой, кто научил этих тихонь так смотреть? Все в ее власти! Сегодня одарит взглядом, а завтра сразит наповал! Где же с таким чудом познакомиться? Черт возьми! А как под этим длинным пальто смотрятся каблучки! Нет, брат Елдырин! Это тебе не голые ляжки под мини-юбкой! Это настоящее! Это действительно..!»
Дима, замерев, словно доберман на охоте, позабыл, как минуту назад хотел резвиться.
«Па-апа-апапапапара, зазвучал в душе Дмитрия Павловича марш Мендельсона, интересно, а этот марш уже написан? Сегодня же справлюсь у Ильича. У него в голове, как в Викпедии, все найти можно».
Девушка держалась за локоть матери, а отец семейства чинно шествовал впереди. Вскоре они смешались с людским потоком, движущемся к церквушке.
«Все, с завтрашнего утра начну посещать храм, легкомысленно зарекся Зверев. Охренеть можно! Какие тут девушки! Какие девушки, это же лики России!»
Прогуливаясь и разглядывая лица спешащих в храм, Дима с трудом заставлял себя больше не думать о прекрасной незнакомке. Постепенно все прочие мысли затмили дела насущные.
Дом встретил его привычными звуками: скрипом некрашеных половиц и мышиной возней. Под дверью стоял неутихающий «мяв», так ругаясь, в комнату рвался соседский кот, существо наглое и сварливое. Не удержавшись, Дима попытался слегка поддеть его носком валенка. Куда там. Кот как всегда увернулся и, подняв хвост трубой, бросил на обидчика по-кошачьи презрительный взгляд.
В горнице потеплело, а затхлый дух подвыветрился. Пахло рыбными пирогами и домашним хлебом. Господи! Вот же он, баловень русской печи, с румяной, хрустящей корочкой, чуть подкрашенной яичным желтком! Рядом с караваем на крытом льняной скатертью столе жалобно попискивал самовар. Расписной фаянсовый чайник венчал его медное великолепие.
«Проживальцы», поджидая товарища, о чем-то беседовали.
Дима, завтракать садись, окликнул его Борис, нам хозяйка пирогов принесла. С рыбой!
Смотреть на раскрасневшегося после часовой прогулки Дмитрия Павловича было одно удовольствие. Впрочем, и не мудрено. Зверев отличался отменным здоровьем и неунывающим характером. Друзья с удовольствием обнаружили, что, несмотря на круг своих занятий, человеком он оказался не испорченным цивилизацией начала XXI века.
Диссонансом выглядел Ильич, хмурый и какой-то внутренне всклокоченный.