О да, сказал Георгий Вазов, что есть, то есть. Перекрестный пулеметный огонь из хорошо оборудованных траншей на фракийской равнине творит чудеса. Но одной обороной войны не выигрываются, тем более что турки опять взялись за свой старый обычай истреблять подвластное им христианское население Фракии и Македонии. Дымы пожарищ поднимаются над болгарскими селами, христианская кровь рекой течет на пересохшую землю.
Царь Михаил сказал:
В любом случае, по вашим же планам переход в наступление должен был начаться не раньше, чем через пятнадцать-двадцать от начала мобилизации, когда существующие соединения будут пополнены до полного штата, а также закончится формирование четырех дополнительных дивизий. Пока с того дня, как все началось, минуло только пять дней, и как бы нам ни хотелось поскорее войти и освободить наш страдающий народ, неподготовленное наступление может закончится катастрофой. Расчистить сухопутный путь снабжения через румынскую территорию для нас сейчас гораздо важнее. А с защитой болгарского населения на турецкой территории пока сносно справляются четы македоно-одринской организации, которым мы загодя перебросили достаточное количество самого современного оружия, чтобы они с легкостью могли отгонять от болгарских поселений подразделения регулярной турецкой армии. А еще я надеюсь, что присутствующий здесь же господин Малинов выполнил мое распоряжение по оборудованию мест временного размещения для людей, которые из-за боев будут вынуждены покинуть свои дома.
О да, ответил главный болгарский демократ, такие лагеря, пригодные для временного размещения людей, приготовлены. Но что нам делать, если война затянется, наступит зима, и жить в палатках будет уже невозможно?
К зиме мы должны построить для людей постоянные места размещения, ответил царь Михаил. Ведь даже если в силу перевеса сил война окажется скоротечна как удар молнии, многие дома беженцев могут быть разрушены и сожжены, из-за чего просто некуда будет возвращаться. И не спорьте со мной: мы сделаем все именно так, и никак иначе.
Болгарский И.О. премьера и вправду хотел что-то возразить, но осекся, едва успев открыть рот. Брат русской императрицы имел такой вид, что у прожженного демократа сердце уходило в пятки. В гневе царь Михаил был воистину страшен, и в такие моменты на ум профессиональному демократу сразу приходили бесконечные колонны каторжников, бредущих по колено в снегу во глубину сибирских руд.
И вот еще что, ледяным голосом добавил новый болгарский монарх, касаемо вашего предшественника на посту премьер-министра господина Добри Петкова, попавшегося на краже денег из фондов помощи беженцам я приказал провести в его отношении полное расследование. И если с ним все так плохо, как пишут в газетах, то этого национал-либерального господина вместе со всеми его пособниками публично живьем прокрутят через мясорубку, а фарш скормят собакам. Не для того болгарский народ сделал меня своим царем, чтобы я попускал подобные вещи. Каждый должен понять, что воровать у слабых и убогих совершенно немыслимое дело, а воровство у государства неизбежно приводит к летальному исходу. Надеюсь, вы меня хорошо поняли, господин Малинов? А если поняли, то идите и не грешите. Если сделаете все как надо, то войдете в историю во вполне положительном ключе как премьер-министр, в правление которого Болгария обрела истинную территориальную целостность и достигла невиданного процветания. И вы тоже ступайте, Георгий Минчевич, все изменения в диспозиции я вам изложил, теперь ваше дело довести их до исполнения
Когда премьер-министр и военный министр вышли, Елена Сербская вздохнула и произнесла:
Мой дорогой, тебе не кажется, что ты готовишься поступить слишком жестоко с этим господином Петковым? Нельзя ли как-нибудь помягче, ведь верные слуги престола имеют право на некоторое снисхождение к своим слабостям
Помягче нельзя, покачал головой Михаил, и это первый урок, который нам с Ольгой преподали Павел Павлович и Александр Владимирович. Когда вокруг монарха создается атмосфера вседозволенности, а личности, облеченные его доверием, уверены в своей безнаказанности, что бы они ни натворили, начинает складываться ситуация, в будущем чреватая революциями и всяческими неустройствами. На самом деле в такой жесткости заключается истинный гуманизм. Если тех, кто грешил по мелочи, можно одернуть и на первый раз простить, то чудовищ, способных обкрадывать беженцев, вдов и сирот то есть людей, по определению обездоленных следует казнить прилюдно, чтобы и другим было неповадно. Не могут они быть верными слугами престола, ни в каком виде. И чем выше положение такого деятеля, тем свирепее и показательнее должна быть его казнь. Народ должен видеть, что монарх как неподкупный судия стоит на страже его интересов, и с тех, кому много было дано, спрашивает такой же широкой мерой
Джорджи, вздохнула Елена, обращаясь к брату, так скажи же ты ему
Так ты и в самом деле готов приказать провернуть этого несчастного через мясорубку? пряча улыбку, спросил королевич Георгий. Не слишком ли это будет, так сказать, «по-турецки»? Быть может, тебе стоит подвергнуть этого типа банальной гражданской казни, лишить прав состояния и всего прочего, а потом банально повесить на древе, будто какого-нибудь Иуду?
Именно это я и собирался сделать, честное слово, сказал Михаил, а про мясорубку сказал только образно, ради красного словца и из озорства, чтобы посмотреть, как красиво пугается этот закоренелый демократ Малинов. Но теперь мне пришла в голову мысль и в самом деле приговорить этого жулика от политики к такой ужасной казни, и лишь в самый последний момент в качестве милости заменить ее на повешенье.
Лучше не надо, покачал головой оберст Слон, вот узнает этот Петков, что ты с ним хочешь сделать, и помрет от страха, не дожидаясь не то что казни, но и самого суда. Он тогда будет жертвой режима, Миша, а ты останешься с несмываемым пятном на репутации. Политическая смерть тут важнее физической, а позор и презрение людей важнее страха смерти. По моему мнению, пожизненная каторга, которую практикует твоя сестра, не подписавшая еще ни одного смертного приговора, для таких персонажей гораздо страшнее банальной петли на шею.
Вы, господин Рагуленко, очень умный человек, сказала сербская принцесса, потупив взгляд, сначала я думала, что вы плохо влияете на моего мужа, но теперь вижу, что это мнение было ошибочным. Иногда вы кажетесь дикарем, который всегда идет напролом, но теперь мне ясно, что это не так.
Просто я, уважаемая Елена Петровна, в два раза старше вашего Мишеля, отпарировал Слон, и видел такое, что не дай Бог никому. Будьте снисходительны к своему супругу, ведь, по сути, он большой мальчишка, и иногда ему хочется похулиганить, хотя бы на словах. Но если это хулиганство перейдет какую-то определенную грань, то мы, его ближайшие друзья я, Командир, Павел Павлович Одинцов, да его сестрица Ольга найдем способ сказать ему об этом во вполне определенных выражениях.
Что есть, то есть, вздохнул Михаил, и по большей части я вынужден признавать вашу правоту. Так значит, ты считаешь, что пожизненной каторги в этом деле будет достаточно?
Не просто достаточно, хмыкнул Слон, она будет даже страшнее смертной казни. То есть суд должен приговорить это типа к гражданской казни и повешенью, а ты, Миша, заменишь это приговор на гражданскую казнь и пожизненную каторгу. И пусть знает, что впереди у него не тридцать секунд удушья в петле и все, а целая вечность мучений в наказании за все его прегрешения.
Ладно, так мы и сделаем, со вздохом сказал Михаил, а сейчас меня беспокоит другое. Тебе, Елена, вместе с Джорджи и нашим другом Слоном пора выезжать в Белград, чтобы побудить вашего отца исполнить вторую часть Марлезонского балета. К тому моменту, когда на Фракийском и Македонском фронте начнутся активные боевые действия, ты должна быть сербской королевой и прочно держать в руках вожжи государственной политики. Я, конечно, буду о тебе скучать, но ничего не поделать: такова наша с тобой монаршия доля приносить свои желания в жертву государственным интересам.
Я тоже буду о тебе скучать, чуть покраснев, сказала Елена, но понимаю, что так надо для государственных интересов. Я лишь хочу надеяться, что, даже отправившись на фронт, ты не будешь рисковать понапрасну и не оставишь меня вдовой с новорожденным дитем на руках
Джорджи, пойдем, сказал оберст Слон королевичу Георгию. Этим двоим сейчас слишком многое надо будет сказать друг другу наедине.
31 июля 1907 года. Полдень. Румыния, Бухарест, Королевский дворец.
Два дня назад, ровно на рассвете двадцать девятого числа, русские и болгарские армии внезапно, без объявления войны и каких-либо переговоров, а также без единого выстрела перешли румынскую границу на всем ее протяжении и двинулись вглубь территории обреченного государства. Одновременно русский Черноморский фронт блокировал Констанцу, которой в ближайшем будущем было суждено оказаться переименованной в Кюстенджи, и высадил в ее порту морской десант. Это были еще не знаменитые головорезы из корпуса морской пехоты князя-консорта (ибо из пушек по воробьям не стреляют), а просто десантные роты с броненосцев и крейсеров, но и такая демонстрация возможностей привела всех сторонних наблюдателей в трепет. А этих наблюдателей в Констанце оказалось немало, особенно на иностранных торговых судах, застрявших в главном румынском порту после того, как Черное море оказалось наглухо закрыто из-за предстоящих боевых действий.
При этом союзники по Балканскому Альянсу: русская императрица Ольга и ее брат, болгарский царь Михаил издали совместный манифест, объявив в нем, что пошли войной не на честный и работящий румынский народ (наглая лесть), и даже не на румынского короля, который во всей этой истории ни сном, ни духом, а на наглое, жадное и подлое румынское боярство (истинная правда), составляющее политический класс нынешней Румынии. У большинства румын после радикальных перемен жизнь не ухудшится, а даже улучшится, а те, что грешили, пусть приготовятся ответить за свои дела и дела своих предков, наворотивших такого, за что им не может быть прощения.
Тут надо заметить, что румынское государство изначально создавалось в виде эдакой боярской республики, к которой в качестве украшающей надстройки прилепили германскую королевскую династию Гогенцоллернов-Зигмариненов, ибо румынские бояре напрочь отказывались воспринимать в качестве верховного главы кого-то из своей среды. Ставка на боярство как на классово близкий элемент делалась в первый период русского владычества с 1829 по 1834 годы. Бояре были правящим классом в полуавтономных от Турции Дунайских княжествах с 1835 по 1848 годы, когда, подавляя народные восстания, в княжества снова вошли русские войска (в основном для того, чтобы то же самое не сделали турки). Во второй период русского владычества местная румынская аристократия снова была лелеема и любима, и эти же люди возглавили строительство независимой Румынии после того, как русские проиграли свою Восточную (Крымскую) войну и отступили прочь.
И вот этому боярскому раю настал быстрый и беспощадный конец. Пришельцы из будущего, хорошо осведомленные о том, что, даже сменив общественную формацию, румынское государство ничуть не изменит своей сути, настояли перед российской императрицей на самом радикальном способе решения этой проблемы и теперь русские и болгарские армии стремительно продвигались вперед, чтобы сломать разделяющий их барьер. Времена танковых рейдов, когда темпы наступления в чистом прорыве могут составлять до ста километров сутки, еще не пришли, но даже без этого румынская армия, плохо вооруженная и не успевшая отмобилизоваться, почти не оказывала силам вторжения никакого сопротивления не только потому, что не могла, а, скорее, оттого, что попросту не желала. Да и чего ради простые солдаты, да и младшие офицеры, будут подставлять свои головы под пули из-за боярских хотелок, когда даже сам король отстранился от дел?
Уже к утру второго дня скоротечной и почти бескровной войны, когда передовые болгарские части полукольцом охватили румынскую столицу, а русская армия практически на всем протяжении форсировала реку Серет, стало очевидно, что румынская лавочка вот-вот закроется на вечный переучет. И вот тогда вся та же публика, уже ощущавшая на своих шеях холод набрасываемых на них пеньковых петель, снова потянулась в королевский дворец за советом.
Ваше величество, склонив голову, сказал начальник румынского генерального штаба Григоре Грациану, наша армия разгромлена, солдаты не хотят сражаться ни с русскими, ни с болгарами, а потому бросают оружие и сдаются им в плен.
А наши мужики приветствуют русских солдат как своих освободителей! расстроенно воскликнул председатель Сената Иоан Лаговари, ибо им известно, какие дела творятся в не такой далекой от них Бессарабии.
Да, это так, поддержал председателя Сената министр внутренних дел Ионел Братиану, как мы ни старались вывести эту напасть, все было бесполезно.
На самом деле в Бессарабии ничего особенно выдающегося не творилось: обычные дела для Российской империи. Переселенческая программа, беспроцентные семенные ссуды беднейшим крестьянам, скупка урожая по твердым ценам, конно-машинные станции с твердыми расценками в натуральной форме, а также прочие инициативы императрицы Ольги ужасно раздражали не только местных бессарабских помещиков, которых лишали дешевых батраков, но и их «коллег» пор ту сторону границы. Истошные вопли Пуришкевича в правой прессе были слышны до самого Парижа, и в Бухаресте обсуждались исключительно в разрезе «как хорошо, что Румыния это не Россия». И даже крестьянское восстание в марте этого года, подавленное с помощью пулеметов, господа Лаговари и им подобные отнесли на счет «тлетворного российского влияния».
Глядя на это сборище, король только тяжело вздохнул. Вроде они и пришли к нему каяться в своих прошлых грехах, просить совета и защиты, но так ничего и не поняли в своем поведении а значит, этот разговор был бесполезен.
Когда четыре дня назад вы заявили мне, что мирно пропустить русские войска через нашу территорию совершенно немыслимо, то я уступил вам всю полноту власти и отдалился от дел, сказал король. Я не понимаю, чего вы еще хотите, господа, ведь все устроилось по вашему хотению? Вы поступили в соответствии со своей сущностью, а русская императрица в соответствии со своей. И вот теперь выяснилось, что воевать с русской армией это вам не расстреливать из пулеметов безоружных крестьян. А ведь Румынией занялись, только споткнувшись о ваше упрямство, в противном случае нас бы еще долго не замечали, ибо дел у русских и без того невпроворот. Вот и результат этого упрямства будет печален, и в первую очередь для вас. Поскольку монархи неприкосновенны, то меня отпустят доживать свои дни на родину предков, а вы останетесь наедине с разъяренной русской госбезопасностью. Но такова жизнь, увы.
Ваше королевское величество, сказал премьер-министр Димитре Стурдза, мы считаем, что Румынии нужен мир с Российской империей и Болгарией и его следует заключить немедленно, пока не стало совсем поздно.
Ну так заключайте, господин Стурдза, пожал плечами король, ведь вы же у нас не только премьер-министр, облеченный всей полнотой власти, но и министр иностранных дел. Кто вам мешает заключить самый лучший мир хоть с русскими, хоть с кем-либо еще?
Мы пытались! вплеснул руками премьер-министр, который одновременно был министром иностранных дел. Еще позавчера в полдень, когда вторжение только началось, наш посланник в Вене встретился с русским послом господином Урусовым. Он сообщил этому господину, что мы готовы признать свои ошибки и покаяться, лишь бы прекратилась эта война, после чего русские и болгарские солдаты должны вернуться на свои территории. Ответ, пришедший из Петербурга от самого господина Одинцова, был весьма обескураживающим. Нам предложили без всяких предварительных условий и без задержки сдаться на милость победителей и тогда нас не будут убивать насмерть, потому что российская императрица дала себе слово не подписывать смертных приговоров.
Ваше королевское величество проблеял министр внутренних дел Ионел Братиану, мы знаем, что двадцать лет назад вы подписали с Бисмарком секретный австро-германо-румынский оборонительный союз. Так почему бы вам сейчас не обратиться к этим странам за военной поддержкой?
Господин Братиану, вздохнул король, война, в которую вы втравили Румынию, идет уже два дня. Для выдвижения ультиматумов Берлином и Веной, а также прочих сдерживающих шагов с их стороны, времени прошло уже достаточно. И почему-то ничего не происходит. Никто никому ничего не предъявляет. И как вы думаете, почему? Я вам отвечу! Ни одна великая держава не пожертвует ради Румынии ни одним солдатом, тем более что даже для Германии это сейчас так не вовремя