Упругое нежное тело прильнуло к нему. Пальцы Моты пробирались под рубаху, доискиваясь укромных уголков, ласкали и гладили, сжимая и едва касаясь. В животе разлилась тёплая истома. Колдовство? Что ж, пусть. Пусть безумица плетёт свои чары, такие сладкиеоб этом всё равно никто не узнает
Грохот распахнутой двери прозвучал как удар колокола, гулко отдавшись в ушах.
Ты! Ты, шакал, предатель Церкви и Господа нашего Иисуса Христа!
Инквизитор вскинул голову. На пороге в сопровождении двух дюжих доминиканцев стоял Геликонамолодой амбициозный дознаватель из Тосканы.
Вдова завизжала, даже не пытаясь прикрыть срам. Её обвисшие груди болтались, как пустые мешки. Он отшатнулся, в животе противно сжалось. Что это былонаваждение? Или зов неутолённой плоти так затуманил рассудок?..
Не обращая внимания на присутствующих, инквизитор схватил Моту за волосы и притянул к себе. Её изрезанное морщинами лицо, с глубоко провалившимися глазами и жёлтыми зубами во впалом рту, вызвало рвотный позыв. Мята. Мятное масло и вино
Она меня околдовала! крикнул он, отшвыривая вдову прочь.
Околдовала, говоришь? дознаватель подошёл, брезгливо поддевая носком сапога разбросанное платье, Герхард, собачий сын, ты сам пошёл в её объятья!
Голова кружилась, в ушах нестерпимо звенело, и писклявый голосок Геликоны терзал мозг будто ржавый, но очень тонкий гвоздь.
В повозку обоих! приказал дознаватель монахам.
Один из клириков подхватил вдову под мышки и поволок из дома прочь.
Антонио! скулила она, норовя обернуться на Герхарда, Антонио, жизнь моя!..
Второй доминиканец шагнул к инквизитору.
Только тронь, прошипел тот, я тебе глаза вырву.
Монах застыл в нерешительности. Герхард собрал раскиданное на полу бельё. Стены постоянно норовили куда-то уплыть, а ноги отказывались нормально сгибаться. На живот и то, что ниже, смотреть вообще не хотелось.
Дознаватель стоял поодаль и, скрестив руки, с видимым удовольствием наблюдал, как инквизитор одевается.
Брэ. Камиза. Шоссы Боже милосердный, в чём это они?! Верхняя рубаха. Плащ Рука потянулась к перевязи с клинком.
Оружие оставишь здесь, проскрипел из-за спины Геликона.
Дознаватель и в подмётки не годился Герхарду. Стоит им скрестить клинкии нахал будет валяться в куче собственных кишок. И никакое благословение Господа его не защитит.
Инквизитор покачнулся, выпрямляясь. Два одинаковых, как близнецы, дознавателя смотрели на него из-под вращающегося потолка. Стены водили хоровод, и единственное оконце то подпрыгивало вверх, то ухало внизвместе с бунтующим желудком.
Давно метишь на моё место, а, брат? Герхард ухмыльнулся двойникам-дознавателям, даже не пытаясь понять, который из них настоящий, ну что ж, своё ты получишь.
Перевязь осталась лежать на полу. Монахи вывели инквизитора из дома.
***
Тряска в повозке-клети, насквозь провонявшей гнилью, заставляла всё внутри переворачиваться. Подскакивая на кочках, Герхард с трудом удерживал в себе остатки вчерашней пищи. Вдова мешком валялась в углу, бессмысленно таращась в небо. В ней ничего не осталось от давешней полногрудой обольстительницызапавшие глаза больше не пылали огнём страсти, а тело словно вмиг усохло.
Воистину, женщинасосуд Дьявола, пробормотал Герхард, тщетно стараясь устроиться так, чтобы верёвки на лодыжках и запястьях меньше резали кожу, именно это они и скажут
Вдова что-то промычала. Герхард извернулся и ногой подтолкнул к женщине её платье, которое монахи бросили в повозку.
Прикройся, посоветовал он, ночи ещё холодны.
Несчастная никак не отреагировала, лишь её худые пальцы судорожно смяли гнилую солому, устилавшую дно клети. В мутной темноте, перечерченное тенями от прутьев, её лицо казалось черепом с глубокими провалами глазниц. Герхард подцепил край платья ногой и, изловчившись, набросил ткань на обнажённое тело Моты. Запястья свело, и он не сдержал болезненного стона.
Эй, там, в повозке! рявкнул с козел один из монахов, которого Геликона взял в сопровождающие, молчать!
Герхард притих. Свежая ночь приятно холодила голову.
Повозка, влекомая парой лошадей, покинула деревню и затряслась по ухабистой дороге через поля. Герхард взглянул на укрытое тучами небо. Бледный круг луны едва обозначился над горизонтом по левую руку. Значит, Геликона везёт своих пленников в Дармштадтближайший город в северо-восточной стороне, где заседает Священный трибунал. Желудок снова скрутило.
Скорее всего, этот итальянский выродок ещё засветло послал нарочного к самому епископу Дармштадтскомус просьбой назначить его, Геликону, инквизитором вместо «позорно падшего и предавшего Святую Церковь еретика Герхарда Эгельгарта»
Герхард вздрогнул. Ведь он не сам пошёл в объятия вдовы, набросившись на этот ходячий полутруп как на сочнейший лакомый кусочек. Откуда у бедной вдовицы белое вино?..
Не самое вкусноеинквизитору приходилось отведывать и лучше. Но эта несчастнаяявно не из тех, кто способен позволить себе даже это. Её дом и сад в запустении после гибели мужа, соседи и родные отвернулись от безумицы. Она питается тем, что находит в полях, ей не на что взять даже плохого зерна. И вдруг на её столе обнаруживается бутыль вина
Герхард шёпотом обругал себя за глупость. Ну конечно же! Мятаеё сильный аромат способен легко перебить запах такого растения, как mandragora officinalis, известного своей способностью смущать рассудок и побуждать плоть. Его, Герхарда, действительно опоилино не бедная вдовица, а собственный помощник. И кто знает, какую ещё пакость подсунул Геликона бывшему наставнику, если сумел настолько затмить его разум, что опытный инквизитор повёлся на россказни вдовы и не заметил очевидного
С того самого момента, когда они встретились год назад, итальянец настойчиво следовал за Герхардом всюду, исполняя роль его преданного дознавателя. Фанатичным огнём горели глаза молодого оливета, недавно прибывшего из Тосканы, чтобы, по его собственным словам, «всячески содействовать благому делу искоренения ересей на священных землях Римской Империи». Невысокого роста, плюгавенький монашек быстро стал известен в землях близ Майнца как неутомимый дознаватель, умудрявшийся быть сразу всюду. Ему прочили блестящую карьеру, и на пути Геликоны к вожделенному сану стоял только один человекГерхард.
Инквизитор прикинул расстояниедо Дармштадта около трёх часов пути. Есть время восстановить силы. О том, что ждёт в городе, лучше не думать. Геликона не упустит возможности лично допросить бывшего покровителяа на проблемы с фантазией итальянец никогда не жаловался.
Герхард попытался расслабиться, но от этой затеи пришлось быстро отказаться. Отвратительное чувство, будто он повис где-то в пространстве и качается вверх-вниз, появлялось всякий раз, стоило закрыть глаза. А от образов, возникающих перед опущенными веками, рвотные позывы только усиливались.
В какой-то момент, вынырнув из забвения, инквизитор обнаружил, что лежит у борта клети, а Мота, прижавшись к нему, ворочается во сне и дрожит всем телом. Герхард осторожно отодвинулся.
Повозка между тем продолжала мерно трястись по кочкам, вдовицаваляться в беспамятстве, а Геликона, наверняка, торжествовать. Герхард перебрался через вялое тело женщины и осмотрел замок клети.
Проклятый тосканец как следует позаботился о том, чтобы добыча не ускользнула. Замков оказалось целых тридва под фигурные ключи сложной формы и один массивный, со скрытой скважиной. Дознаватель наверняка выложил за это чудо не один дукат. Герхард сплюнултакой замок не откроешь без ключа, особенно со связанными за спиной руками.
Инквизитор прислонился к дверце клети. Луна окончательно затерялась среди облаков. Мерное покачивание убаюкивало, и тошнота наконец стала отступать. Дремотная вялость овладела телом.
Вдова в углу зашевелилась, села. Герхард поднял на неё взглядволосы женщины как будто стали короче.
Здесь нам больше нечего делать, неожиданно произнесла Мота. Казалось, её губы живут своей собственной жизнью, отдельно от застывшего маской лица.
Что?.. переспросил инквизитор сквозь дрёму.
Вдова помолчала. Ветер трепал её неровные космы. Проглянувшая меж туч луна высветила натянутую как пергамент кожу.
Много наблюдателей не нужно, снова зашевелились губы, мятное масло и вино сделали своё дело. Ты пошёл на это добровольно.
Голос Моты грубел, становясь похожим на мужской.
Дуодецима, произнесла она басом.
Двенадцать, про себя перевёл Герхард. Мысли ползли как черепахи. А вдовица-то не проста откуда она знает латынь?..
Законы тебе известны, добавил всё тот же бас, известны и последствия их нарушения
Запястья вдруг скрутило жуткой болью. Фигура вдовы расплылась, сливаясь с окружающим туманом, что-то твёрдое ударило в спину, и Герхард очнулся.
Повозка стояла. Один из монахов возился у клети, в его похожей на лопату руке лежала связка ключей.
Отступник, пробасил монах, снова дёргая верёвку, которой были стянуты запястья Герхарда. Прочность узлов, по-видимому, удовлетворила доминиканца. Но не Геликону.
Оливет появился из-за спины монаха с самым благостным выражением на гладко выбритом лице. Его белая туника никак не вязалась с кнутом, который проклятый дознаватель держал в руке.
Я всегда считал, Геликона подошёл ближе, что доверять святую работу инквизитора тому, кто даже не давал обета своим братьям и Господу нашему Иисусудознаватель наклонился к уху Герхарда, его голос понизился до шёпота, всё равно что доверять стадо овец волку
Звонкий щелчок кнута отчётливо прозвучал в ночной тишине. Геликона выпрямился и встал позади Герхардатак, что инквизитор не мог его видеть. Уловка старая, но неизменно действенная.
Ты неплохо перенял мои уроки, сказал Герхард, не гнушаясь учиться у волка, Луиджи-Франческа.
Франческо, сквозь зубы процедил Геликона с нажимом на последнюю букву.
Ты при рождении был так похож на девчонку, что твоё второе имя было решено избрать женским, да, Геликона? с усмешкой спросил Герхард. Запястья невыносимо ломило.
Я ношу мужское имя, проскрежетал дознаватель.
Вот как? А я слышал иную историю. Будто твоя мать спутала тебя с ребёнком женского полуне то сослепу, не то с помрачения рассуд
Договорить Герхард не успел. Спину словно обожгло огнём, по лопаткам потекло густое и тёплое. С треском разошлась ткань рубахи.
И она была права, выдохнул инквизитор, как только смог набрать в грудь воздуха.
Кнут свистнул снова. Герхард стиснул зубы, принимая второй удар.
Не оттого ли ты дал обет безбрачияпрошипел он, переводя дыхание, что не смог бы никогда познать женщину, как подобает мужчине?..
Дознаватель бил молчакое-чему он, видимо, всё же научился: держать себя в руках и не вступать в диалог с жертвой. Иначе палач рискует поменяться с ней местами.
Я долго этого ждал, наконец прошептал Геликона, наклоняясь и заглядывая в лицо бывшему учителю, десять ударовменьшее, что ты заслужил, отступник.
Во что ты веришь больше Франческа? выговорил Герхард, с трудом поднимая голову. Пот, стекая по переносице, щипал кожу, в собственную ложь или в собственную правоту?..
Мгновение инквизитор и дознаватель смотрели друг другу в глаза.
Я верю в то, негромко ответил оливет, что к полудню ты будешь мёртв.
Геликона развернулся и швырнул монаху окровавленный кнут.
Поехали!
Глава 4
Тосканца можно было упрекнуть в чём угодно, но только не в пустословии. Ещё не занялась заря, когда повозка вкатилась в ворота Дармштадта. Грохот колёс по брусчатке то и дело выдёргивал Герхарда из блаженного полубеспамятства. Но какая-то часть сознания продолжала бодрствовать, отмечая всё, что происходило вокруг. Эта часть слышала удивлённые возгласы стражников у ворот, скрип осей и голос дознавателя, понукавшего лошадей и распекавшего сонных монахов. Повозка, прокатившись через весь город, ещё долго тряслась по ухабам, прежде чем остановиться. До слуха донёсся скрежет металла о металл. Чьи-то руки подхватили Герхарда под мышки и бесцеремонно потащили. Бодрствующая часть отметила, как ударялись пятки о ступени, когда инквизитора волокли вниз, как изменился воздух вокруг, став холодным и затхлым.
Удар израненной спиной о твёрдую поверхность привёл Герхарда в чувство. Он разлепил веки. Перед ним стоял ненавистный Геликона, позади которого маячила дюжая фигура монаха.
Кивком Геликона подал монаху знак, и тот приблизился, держа в руках железный инструмент. Герхард дёрнулсяспина упёрлась в жёсткое. Деревянный «трон», к подлокотникам которого его запястья были прикручены цепью, не шелохнулся.
Монах подал инструмент дознавателю, поставил на низенький столик свечу и с поклоном отступил к стене.
Нам с тобой есть о чём поговорить, инквизитор Эгельгарт, произнёс Геликона, складывая поленья в небольшом очаге. Поданное монахом орудие он пристроил поодаль, так, чтобы оно оставалось в тени.
Герхард молчал, исподлобья наблюдая за тосканцем.
Геликона поднёс свечу к горстке сухих веток, брошенных поверх поленьев. Пламя весело заплясало, осветив лицо дознавателясосредоточенное, с кривой, будто презрительной, морщиной поперёк лба.
Я давно заметил, сказал тосканец, что при допросах некоторых еретиков ты был чересчур мягок. Я даже больше скажуты был мягок с теми, кто среди прочих сильнее всего заслуживал жестокости. Ты щадил вероотступников и язычников, Эгельгарт. Не оттого ли, что сам оказался одним из них?
Не оттого. Герхард снова смолчал, окидывая взглядом комнату.
Я уверен, что причина твоего сочувствия еретикам кроется в духовном родстве с ними, продолжал свой монолог дознаватель, но пока это ясно лишь мне одному. И мой долг как инквизиторадоказать это утверждение, обратив в истину, очевидную каждому брату, имеющему честь заседать в Священном трибунале.
Ты никогда не станешь инквизитором, усмехнулся Герхард. Спина горела огнём. Плотное невыбеленное сукно рубахи заскорузло от крови, и рваные края нещадно обдирали кожу.
Нет? Геликона шагнул ближе, полы его туники колыхнулись. Это мы узнаем с рассветом. А пока что у меня достанет времени, чтобы подготовить тебя к трибуналу.
Герхард не ответил, лишь сильнее прищурился, заметив, как дознаватель то и дело бросает настороженные взгляды в его лицо, пытаясь, видимо, разгадать, куда смотрит пленник.
Комната не внушала надежд. Каменные стены, дверь, покрытая плесенью от вечной сырости. И крохотное оконце в пол-локтя под низким потолком, забранное толстой решёткой с утопленными в камень прутьями. По стенам смутно угадывались силуэты развешанных на крюках инструментов, громоздились нелепые махины орудий, призванные одной целиистязать.
Ты нарушаешь правила, Луиджи, инквизитор взглянул в лицо Геликоне. Стоя перед ним, плюгавый монашек казался немногим выше. Правило первоепри допросе должен присутствовать писец, который внесёт в протокол мои показания. Правило второепри допросе должен присутствовать врач
Правило третье, оно же первое и единственное, прошипел тосканец, для еретиков нет никаких правил!
Кулак дознавателя ударил Герхарда в скулу. Внутри черепа вспыхнула боль.
И я ничего не говорил о допросе, добавил Геликона, отворачиваясь и наклоняясь к очагу, мы с тобой просто потолкуем.
В руках тосканца появился поданный монахом инструмент, и Герхард, наконец, смог его рассмотреть. Внутри всё перевернулось. Загадочным орудием оказался «дробитель» хитроумное изобретение итальянских инквизиторов, поразительное по своей жестокости. Герхард видел такие вещицы в действиипохожий на капкан с мелкими зубьями, «дробитель» зажимал кисть или ступню осуждённого, а палач, медленно вращая винт, вкручивал его в плоть несчастного. Заострённый с одного конца винт разрывал кожу, сухожилия и мышцы, дробил кости, заставляя взрослых мужчин рыдать от боли и ужаса. Любая попытка высвободиться приводила лишь к тому, что периферийные зубцы ещё сильнее вгрызались в кожу, сдирая её и добираясь до мяса.
Геликона повернулся к монаху, поманив его пальцем. Тот приблизился и, крепко сжав левое запястье Герхарда, держал его, пока дознаватель снимал цепь с левой руки инквизитора. Пальцы у монаха были как тиски, ледяные и жёсткие. Но эта хватка показалась Герхарду нежным объятьем, когда на кисти защёлкнулись зубцы «дробителя».
Инквизитор дёрнулся, но железо тут же впилось в кожу. Правая рука оставалась прикрученной к подлокотнику проклятого «трона». Ноги, стянутые цепью, были относительно свободными, но много ли от этого толку, когда чуть не гвоздями прибит к куску дерева весом вдесятеро больше человека?..