Что же, это совпадало с моими мыслями. Даже Малороссия сегодня была фактически другая страна, и в этом мы были виноваты исключительно сами. Мы много лет занимались делами воинскими, пренебрегая гражданским управлением. Мы наслаждались победами, а в административные вопросы толком не вникали, позволяя местным нобилям жить практически отдельно от всей страны и наслаждаться, возникшими от такого положения дел, преференциями. Да, вопрос был сложный, но не настолько, чтобы создавать здесь хаос, лишь бы не решать его.
Итак, очевидно, что мы не могли сейчас решительно интегрировать Малороссию в империю, а значит и со степными территориями и Молдавией тоже вопрос просто не решался. Однако у фельдмаршала был план, и теперь нам требовалось его совместно разложить по полочкам и начать реализовывать.
Я привлёк для этого Теплова, который был сведущ в делах малороссийских, для него это было любимое дитя, и он умел отлично переводить мысли в конкретные планы и документы. Мы составили план изменений Малороссии и Новых земель на восемь лет. Мы считали, что так было нужно. Маме даже не пришлось что-то доказыватьона согласилась.
И уже после всего этого Румянцев снова попросил аудиенции и наконец, попросил меня вмешаться в судьбу своих сыновей.
Ваше Императорское Высочество, я прошу Вас облегчить страдания детей моих и меня старого! Недостойны они, но всё-такиони дети мои! обижать фельдмаршала я никак не мог, но и прощать бунтовщиков тоже было никак не возможно.
Пётр Александрович! Как вы думаете, я уважаю Вас? Считаете ли Вы себя другом и единомышленником моим?
Я счастлив, Ваше Императорское Высочество, что мне дарована привилегия, считать себя Вашим другом. Вы не раз и словами и действиями своими показывали мне это!
Верите ли Вы мне, Пётр Александрович, что мне очень больно содержать детей Ваших в крепости?
Безусловно, верю, Ваше Императорское Высочество! Но моя боль, боль отца значительно
Неужели Вы думаете, драгоценный мой Пётр Александрович, что они не дети мои?! Поверьте мне, Пётр Александрович, все подданные империи Российскойдети мои! И ко всем им я отношусь с любовью поистине отеческой и заботой родительской! И мне больно вдвойне, что дети Ваши, человека мною любимого и уважаемого, оказались в такой мерзкой истории! я произнёс всё это с искренним надрывом и вынужден был остановиться и выпить воды, чтобы успокоиться.
Давайте без обиняков, Пётр Александрович! Вы понимаете, что я очень хочу простить их, но как это отразится на других моих подданных? Не примут ли они это за знак слабости и дозволенности преступлений? Где же закон тут? Одно самодурство Как они мне верить будут дальше? Да и Вам тоже
Я не знаю Павел Петрович! Не знаю Но прошу! Нету у меня больше никого, кто род мой продолжит и старость мою поддержит!
По́лно, душа моя, по́лно! Неужто Вы думаете, что я не понимаю сложности положения? Но в любом случае будьте уверены, что уж старость-то ваша не пройдёт без моей личной поддержки! я расхаживал по кабинету, заложив руки за спину и низко склонив голову. Пётр Александрович! Я должен их наказать! Должен! Закон и справедливость должны торжествовать в государстве нашем! Поверьте мне, Пётр Александрович, что наказание будет суровым, но справедливым! Они ведь не участвовали в убийствах и не призывали к бунту своих подчинённых! Так что казни не будет! Каторги тоже! Да, они будут наказаны! Но я надеюсь, что обида за это не ляжет тяжким грузом на нашу дружбу и их верность в будущем!
Но что грозит крови моей, Ваше Императорское Высочество? молил меня страдающий фельдмаршал.
Подождите немного, Пётр Александрович! попросил я его в ответ, Я ещё подумаю над наказанием, но пока мыслю направить их в провинции наши восточные для службы государственной. Пусть там они докажут способности свои и верность свою!
Благодарю Вас, Ваше Императорское Высочество!
Только прошу Вас, не оглашать всё сказанное здесь до поры официальной публикации! Всем участникам заговора, вольным и невольным, наказание будет объявлено одновременно! И публично! Успокойте супругу Вашу, но прошу, не сообщайте пока даже ей моё решение. Дети же Ваши пока посидят в крепости! Пусть почувствуют наказание за глупость свою, дабы впредь в таком деле не участвовали, ни по наивности юности, ни под влиянием людей других, даже ими уважаемыми и любимыми в будущем!
Я Вас понял, Ваше Императорское Высочество!
Участники мятежа будут лишены имущества, но они дети Ваши, а лишать имущества Вашу семью было бы ве́рхом несправедливости, хотя по чести и Ваша вина́ есть в глупости их.
Не уследил
Да, не уследили, ибо служба России на первом месте у Вас перед семьёй и детьми всегда была, и корить Вас за это никто не решится! И теперь я постараюсь дать Вашим детям самостоятельность, Пётр Александрович! Чтобы в своей службе к Вашему покровительству и покровительству семьи Вашей обратиться они не могли. За советом, да и только!
Благодарю Вас, Ваше Императорское Высочество! Для детей своих ничего больше просить не могу! он встал, оправил мундир и поклонился мне.
Не стоит благодарности, Пётр Александрович! Вы соратник мой и верный слуга отечества! я обнял его на прощание.
Надо было скорее возвращаться, дел в столице было великое множество. По дороге домой я смог найти в себе силы заехать в Москву, на могилку Маши. Её похоронили возле Новодевичьего монастыря, тогда невозможно было организовать нормальные и тем более торжественные похороны, а сейчас уж смысла не было. Я погоревал о любимой. Снег, белый-белый. Красиво так. Маше здесь, наверное, хорошокрасоту природы она любила.
А вот город был чёрный, пожары его не пощадили. Весь центр города был разрушен. Жуткий контраст белого снега и чёрных домов, даже стены Кремля были закопчённые. Еропкин, которому и доверили восстановление порядка в городе, тоже был в копоти. Он хоть и пытался предстать передо мной в самом лучшем виде, но не смог проехать мимо замеченного беспорядка. Да, человек на своём месте сейчас.
А следствие по Московскому бунту вёл официально князь Вяземский. Ему подчинялась Тайная канцелярия, пусть её бывший руководитель Шешковский сидел в Петропавловской крепости, будучи активным участником переворота, но сама структура, перешедшая под контроль Пономарёва, работала. Сам Вяземский оставался в Петербурге, а во главе расследования фактически встал один из стариков-разбойниковАфанасий Метельский.
Его все звали дядькой Панасом, тихий такой, небольшой, седой. А его татары ещё мальцом угнали в рабство, потом в Венеции на галерах был, бежал, через Далмацию, Империю и Польшу пробирался пять лет на родину. О нём легенды ходили в Сечи, уж крови-то он повидал и пролил реки, но вот никого здесь до смерти не запыталобет дал и блюл его строго. А вместе с ним работал отец Зосимамонах из Высоцкого монастыря.
Уж его-то я хорошо знал личноЗосима со мной и в Яицком городке был, и у калмыков. Умный, хитрый и харизматичныйявно ему архиерейская стезя светила. Он был из калужских мелких дворян, но очень способный и настырный, всю молодость провёл в Европе, даже католичество принимал и в Римской иезуитской коллегии учился, а потом всё-таки домой захотел. Вот здесь монашество принял, но его католическое и даже иезуитское прошлое серьёзно затрудняло путь наверх. Но Платон его заметил, и теперь Зосима был его правой рукой, фактически он был главой спецслужбы церкви. Мы с Платоном давно обсуждали, что у католиков и иезуиты есть и доминиканцы, а у нас так вообще никого нет. Так Платон нашёл человека, который может такое создать.
Щепин тоже был в городе. Кому ещё мог я доверить следствие по чуме? Надо было всё выяснить, понять, как так получилось, что мы узнали о моровой язве только тогда, когда она выплеснулась на улицы.
Так что, в части расследования всё было под контролем, но пока люди работали, и результата ещё не было.
В столице следователи тоже пока не завершили своей работы, открывая всё новые и новые детали заговора, но материалы по отдельным участникам поступали постоянно. Мы уговорились с мамой не выносить решения без обсуждения и общего решения, благо серьёзных споров у нас не возникало. Наказаны должны были быть все участники заговора, но наказание их не могло быть одинаковым.
[i] Венцель Антон Доминик Кауниц-Ритберг(17111794) выдающийся австрийский государственный деятель. Отвечал за внешние сношения Великой Римской империи.
[ii] Прусская часть Польши, с крупнейшим городом Гданьском (Данцигом).
[iii] Король Польши Станислав II Август Понятовский имел бурный роман с Екатериной II в 17561758 гг.
[iv] Мария Терезия(17171780) Эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии и Богемии. Старшая дочь и наследница императора Священной Римской империи Карла VI Габсбурга. Жена императора Франца I и мать императора Иосифа II. Фактическая правительница Священной Римской империи.
[v] Заложник (уст.)
Глава 3
По моему возращению мы, наконец, начали проводить реформы, ради которых нами и всё и затевалось. Были выпущены Манифесты Правящих особ «О дворянах», «Об Имперском кабинете» и «О награждении армии», одновременно с ними указ о роспуске на вечные времена всех гвардейских полков с запретом на использование когда-либо их наименований за предательство, измену и попытку цареубийства.
Манифест «О дворянах» предусматривал обязательность табели о рангах[i] и отмену вольности дворянской, в части свободы от службы и обучения. Определялась необходимая служба дворянина в армии на протяжении десяти лет, причём эта служба могла прерываться однократно на срок не более пяти лет, однако в случае войны каждый дворянин обязан был явиться на службу воинскую. Возобновлялся запрет на отъезд за границу без разрешения.
Вводилось понятие инфляции дворянского положения, которая применялось к лицам дворянского сословия от службы уклонившихся, то есть отказавшийся от службы дворянин, дворянином быть переставал и лишался земель. Неучёный недоросль не мог уже поступить на службу офицером или чиновником, только солдатом. Состояние потомственного дворянства теперь ограничивалось всего лишь двумя коленями в роду, а потом, если и второе поколение дворянской семьи не достигало чинов, достаточных для получения этого статуса, то их дети уже становились только дворянами личными.
Всё это существенно дополняло табель о рангах. Мне казалось странным, что табель о рангах вводит систему поощрения, но не упоминает систему наказания, а это убирает из его основы половину стимулирующего эффекта. К тому же последствия отказа от службы теперь были полностью прописаны.
Манифест «О награждении армии» даровал армейским офицерам и генералам обширные земли на новых территориях, которых было достаточно, чтобы удовлетворить их аппетиты. Переселенцы на эти территории должны были оседать на землях новых помещиков уже на новых основаниях. Чтобы не вызвать обиды в армии, на которую мы сейчас опирались, следовало, конечно, обеспечить поток крестьян быстро и масштабно. Но всё-таки мы получали время.
Снести напрочь существующую социальную структуру и начать строить новую было очень соблазнительно, но абсолютно безумно. Полностью исключить дворян из общественной жизни, сослать их за мятеж, означало бы остаться без образованных людей в принципе, да и опереться для такой пертурбации в государстве было решительно не на кого.
Армия такого не поддержала быофицеры сами по происхождению дворяне, их родственники, да и они сами были частью сложившейся системы. Убедить их в своей правоте, уговорить отказаться от привычного достатка и системы ценностей? Полноте, такое невозможно!
Революции мы сделать бы не смогли без последующей Гражданской войны, а война в таких условиях окружающей действительности могла привести только к верной гибели государства и большинства населениясоседи порвут нас на лоскуты. Даже та Гражданская война, что была в той, моей, реальности, после тяжелейшей Мировой войны на фоне крайней усталости наших соседей и нежелании их воевать, вызвало масштабные интервенции соседей и потери многих окраин. А сейчас это было много страшнее. Страшно себе представить, что придётся снова оказаться на осколках, а может и просто всё погубить. Нет, только медленно и аккуратно.
Сейчас надо вывести из игры наиболее радикальную часть дворян, дать больше воли крестьянам, запустить промышленность, а для этого надо подкупить армию. Да, пройдёт немного времени, и дворяне, а особенно их богатейшая часть придёт в себя и снова начнёт выдавливать себе привилегии, но, надеюсь, к тому времени мы уже найдём себе дополнительные опоры.
Сенат же ликвидировался, ибо многие члены его оказались среди бунтовщиков, и заменялся Имперским кабинетом, с переводом служащих, дабы не нарушать управление империей. Вариантов пока особых не было, нам нужна была самодержавная власть без ограничений, даже слабеньких. Чтобы не путаться, существовавший со времён Петра, Императорский кабинет преобразовывался в Императорский приказ.
Общество, однако же, всё ещё боялось худшего. В дворянской среде империи царил ужас перед грядущим. Наследник потерял в кошмаре бунта жену, своего близкого друга графа Разумовского и может начать рубить головы недовольным, Императрица же жестока изначально и ранее её останавливал только добрый нрав Наследника. Не дай бог чем-то спровоцировать их гнев!
На этом фоне, дворянские бунты, которых мы опасались, отменяя вольности, были весьма незначительныбоясь окончательно потерять милость Престола, дворяне сидели тихо-тихо и молились, чтобы всё успокоилось само собой. Для подавления этих волнений даже не требовалось посылать войска, всё затухало под давлением соседей, которые боялись не только и не столько верховной власти, сколько крестьянских бунтов, что, возможно, уже не будут гаситься войсками.
Да и пока меры властей, по мнению большинства, походили на действия Петра I по отношению к стрелецким полкам, что ещё не стёрлись в памяти. Так что до сих пор обществом всё воспринималось вполне с пониманием. Все ждали продолжения.
И оно последовало. В общем, структура заговора и виновники были ясны, оставалось разобраться с прочими участниками. Тянуть же с наказанием для виновных в убийствах и грабежах смысла не было. Так что в марте 1773 г. приговор им был вынесен.
Бывший подпоручик Афанасьев, не отрываясь, смотрел в узенькое, под самым потолком окошко в своей камере. Через него был виден краешек серого Санкт-Петербургского неба. Афанасьев очень хотел увидеть в окно пролетающую птицу, почему-то ему казалось, что если он её увидит, то в его жизни ещё может случиться что-нибудь хорошее.
За своей спиной он чувствовал присутствие священника, который уже исповедовал его и причастил перед предстоящей казнью. Что тот ждал ещё от него, Афанасьев не понимал и, не обращая на попика внимания, пристально смотрел в небо. В голове стучало, только мысли о смерти роились как рой злобных пчёл. Хотелось выть, но воздуха в груди на это уже не хватало.
Как же так произошло? Как же его блестящая карьера гвардейского офицера может так окончиться? Его рвение к службе, его молодечество и желание выбиться в вельможи не могло быть так отмечено! Почему казнь? Понять он не мог. Как же так, он всё поставил на карту Паниных, убивал ради них, много и бездумно? Как же он ошибся? Он же раньше никогда не ошибался!
Сын мелкопоместного дворянина из-под Волоколамска, он лестью, хитростью и точным расчётом добился места в гвардиитолько чтобы родителей мочь содержать! Доходов от двух занюханных деревенек едва хватало, чтобы сводить концы с концами, а они-то уже старенькие! Ухватил же удачу за хвостзамечен был самим Петром Паниным за свой волчий азарт в деле мятежном! Ну, не мог их замысел закончиться неудачей! Не мог!
Весь этот кошмар мнится ему тольковот птица пролетит в окне и проснётся он! Может, в отчем доме он глаза откроет, горничная Глаша позовёт его к столу, а там соберутся все и дядя Илларион приедет с тётушкой Агафьей и кузиной Еленой
Сын мой, есть ли тебе, что ещё сказать мне? вырвал его скрипучий голос священника из мира фантазий. Больно так вырвал, словно уже петля захлестнулась вокруг шеи и дёрнула.
Что? Нет, идите! и снова уставился в окно, надеясь вернуть эту сладостно-убаюкивающую мысль, узник. Священник горестно покачал головой, посмотрел с сожалением на приговорённого к смерти и вышел. «Как же такой молодой и красивый офицер столько людей умучил? Господь милостив, может, простит он ему, глупому?»думал подпоручик, но сам уже в это не верил.