А по утру Андрейка затеял новую напасть. Требовалось эти брикеты разминать в труху да засыпать в горшки и водой заливать до состояния жижи. И помешивать время от времени. Что вызвало у холопов еще больше негодования.
Горшков удалось найти всего несколько штук, после разбора пепелища. Вот их почти все в дело и пустили. Даже треснутые, замазав наспех глиной.
А после обеда начался новая часть квеставыпаривание этой жижи.
Воду отфильтровывали через тряпицу и кипятили в оставленном специально для этого горшке. А остаток собирали в кулек, сделанный из бересты. В качестве дров же использовал бревна, что остались от дома. Укладывая их в духе таежного костра, да и пережигал так потихоньку.
И что это? глядя на бурый порошок, спросил Устинка, когда к вечеру удалось вытопить всю «закваску».
Зольная соль, не вдаваясь в подробности ответил Андрейка. Сейчас мы ее отбелим. И, высыпав полученный порошок на черепок, положил его на огонь.
Порошок этот представлял собой смесь из массы всяких веществ, среди которых поташ и сода были всего лишь доминирующими компонентами. А вот такое прокаливание приводило к тому, что почти все примести, вступив в реакцию с кислородом, уходили через газы. И соединения хлора, и серной кислоты, и магния, и прочие. Конечно, кое-что осталось. Но минимально. А порошок получался белоснежный, представляя собой смесь поташа и соды.
Второй и третий день они продолжали перерабатывать золу. Устинка и Егорка все это время в основном помалкивали. Они не очень понимали, что их хозяин заставляет их делать. Но тот был абсолютно уверен в своих распоряжениях и всячески излучал какую-то ауру понимания. Поэтому они держались. Тем более, что ребята стали кроме ячменной каши еще и рыбу есть, которую верша поставляла исправно. Пусть мелкую, но ее вполне хватало для варева. А на второй день удалось поймать зайца и поджарить его, что еще сильнее подняло их состояние духа.
Причем поймать не в силки, которые давали очень ненадежный «улов» и могли пустовать неделями. А в хитроумную ловушку, изготовленную, как и верша, Андрейкой.
Тут нужно отметить, что ловушки для рыбы вроде верша встречались достаточно давно. Самые древние остатки таких приспособлений восходили к неолиту. Однако повсеместного употребления они не имели. Даже в XX веке использовались очень ограниченно.
Это было связано с тем, что не каждый мог их изготовить. И далеко не все вокруг вообще знали о них хоть что-то. Даже среди выходцев из поселений, расположенных по рекам да озерам. Потому что самым ходовым способом ловли рыбы со времен каменного века были сети да остроги. Остальноефакультативно, эпизодически и далеко не повсеместно.
Аналогично обстояли дела с другими ловушками. Да, о силках да ловчих ямах знали многие. Даже селяне из самых глухих деревушек. Но силки отличались крайне низкой эффективностью, а ловчие ямы требовали больших затрат сил и применялись для добычи крупного и среднего зверя. Поэтому своими ловушками наш герой смог удивить своих холопов. Комплексно.
С одной стороны, самим фактом того, что он их сделал и они работали. А с другойтем, что они не понималиоткуда он о них узнал. Ведь паренек рос на их глазах. И с отцом они если на охоту и ходили, то совсем на другую. Да и батя его Прохор Степанов сын мало хозяйству внимания уделял. Не до того ему было
Но мы отвлеклись.
Итакпоташ и сода. Полноценно разделить их вот так вот «на коленке» у Андрейки вряд ли получилось бы. Поэтому он решил довольствоваться относительной чистотой продукта. Благо, что до середины XIX века их вообще разделять не умели, называя всякий зольный остаток поташом. И применяя как есть.
Разделял их он достаточно просто. Положил в горшок, стоящий на костре, полученный белый порошок. И стал его растворять водой, позволяя ей прогреться до кипения. По чуть-чуть подливал ее. Помешивал. Потом еще и еще. Когда же порошок растворился полностью добавил еще половину от получившейся жидкости. И пошел на ближайший родник. А Устинка, ухватив тряпками этот горшок, поспешил за ним. Егорка же, подхватив пустой горшок и тряпицу, засеменил рядом. Там они поставили емкость в струю ледяной родниковой воды и стали ждать, когда она остынет. Что и произошло довольно быстро. А вместе с тем на дно горшка выпал белый порошоксода.
Андрейка, когда готовился, проводил эту процедуру ни раз и ни два. И прекрасно знал о том, что сода в несколько раз хуже растворяется в воде, чем поташ, особенно при понижении температуры и повышении концентрации в растворе поташа, как более активного вещества.
Остудил он раствор. Отфильтровал через тряпицу его, собрав влажную соду. И пошел выпаривать немало почищенный зольный остаток. Получив в нем уже пропорции соды к поташу, как 1 к 10.
Повторив этот прием еще дважды, он удовлетворился. Там, в XXI веке, анализ остатка показывал достаточно чистый поташ, вполне пригодный для его целей. Во всяком случае та примесь в 12 % соды была несравненно лучше 2040 % соды в обычном зольном остатке.
Пока с этими всем игралисьостатков сруба не стало. Весь сожгли. Пустив на выпаривание. А получили на выходе пригоршню достаточно чистой соды и две горсти поташа.
И ради этого мы корячились? удивился Егорка, почесав задумчиво затылок.
А что это? поинтересовался Устинка, недоуменно смотря на два туеска с белым порошком в обоих.
Здесь, указал Андрейка, сода. Чистая, хорошая сода. А вот тут, показал он на второй туесок, поташ.
А это не одно и тоже?
Нет. Они, конечно, карбонаты, но очень разные.
Чаво?! переспросили оба мужика.
Карбонаты. Соли угольной кислоты.
Тишина.
Только стоят и глазами хлопают, словно коровы.
Угольная соль это.
А-а-а-а протянули Устинка и Егорка, обозначив кивок. Но понимания в глазах не добавилось.
Только помалкивайте. Понятно?
Несколько секунд паузы и они оба засмеялись. До слез.
О чем молчать то? всхлипнув, спросил Устинка. Пол седмицы голову себе морочим. И теперича вотнесколько горстей ни к чему не годного белого песка получили.
Велика тайна! добавил Егорка, вытирая слезы.
Белый порошок сейзело ценен и полезен сам по себе. Но мы далее пойдем. Так что за дело. Что расселись?
Посмеиваясь и поглядывая на Андрейку как на дурачка, оба холопа все же принялись за порученные им дела. Устинка напильником наточил пригоршню мелких опилок сначала с какого-то старого бараньего рога, найденного на пепелище. А потом, подменившись, уже Егорка «напилил» опилок и со старого топора.
Андрейка же вида не подавал и ждал, готовя горшок с крышкой. Когда же эти парни закончили, он смешал поташ и эти опилки в этом горшке. Накрыл притертой крышкой, сделанной из осторожно оббитого, а потом и поправленного обточкой черепка. И, придавив крышку камнем, поставил горшок на угли. Прокаливаться.
А пока это «варево» готовилось, занялся изготовлением железного купороса. То есть, тупо макал топор в купоросное масло. Ждал какое-то время. И вынимая пихал топор в горшок с водой, давая раствориться тоненькому слою железной соли серной кислоты. И повторял это нехитрое действие по кругу.
Так до вечера и провозился.
А утром наступил момент истины.
В том горшке, что прокаливался в костре, образовалась желтая кровяная соль. Которую легко удалось отделить перекристаллизацией. То есть, залив горшок водой. Отфильтровав через тряпочку нерастворимый остаток. И выпарив раствор. Точнее даже не выпарив, а просто упарив, чтобы повысить ее концентрацию. А потом этот раствор он вылил в тот горшок, куда «смывал» железную соль.
И тут же пошла реакцияна дно выпал белый осадок.
Отфильтровав, который, парень с особым трепетом разложил его на лоточке, сделанном из бересты. И стал ждать.
Опять белый песок какой-то? хохотнул Устинка, которого все больше и больше это стало забавлять.
Смотри ка ударив ладонями себя по бедрам Егорка, уставился на «продукт». А тот, рассыпанный тонким слоем по лоточку бересты, довольно уверенно синел, окисляясь на воздухе.
Устинка также туда глянул и лицо его вытянулось от изумления.
Что же сие есть? наконец выдал он, когда процесс окисления закончился и порошок приобрел насыщенный, ярко синий цвет, характерный для берлинской лазури, которую Андрейка и делал.
Краска.
Краска?
Одна из самых дорогих красок, что известна людям. Дороже только пурпур. Говорят, что камень, из которого ее делают, меняют на вес золота. Порошок же, в который ее истирают и того дороже.
От этих слов оба холопа как-то попятились и начали креститься, дико таращась на Андрейку.
Вы чего?
Но они ничего связного не говорили. Лишь таращились на него, крестились и бормотали какие-то отрывки молитв.
Дурни! Да вы с ума попятили что ли? спросил Андрейка, глядя на них.
Идишь! Лается собака поганая! Куда нашего хозяина подевал? Тварь бесовская!
Вот вам крест, произнес Андрейка, яэто я! Андрей. после чего достал тельный крест и поцеловал его.
Они замерли, недоверчиво глядя на парня.
Что с вами?
Тыне ты, уверенно произнес Егорка. Я Андрейку с пеленок знаю. Почто отрока примучил бесовское отродье?
Я крест поцеловал. Вам мало? Разве бесовское отродье на такое способно?
И то верно, кивнул более компромиссный Устинка.
Но тыне ты. упрямился Егорка.
А кто я?
А я почем знаю? Память, сказываешь, отшибло? Брешешь. Что надопомнишь крепко. Вон какую волшбу учинил. А мы зубоскалили. Думали умишком тронулся.
Разве я вас не накормил? Разве я вас обманул? Разве креста шарахаюсь?
Тишина.
Ну?
Отколь сие ведаешь? после затянувшейся паузы спросил Егорка.
А ты сказал бы? усмехнулся парень. Я от того и ведаю, что умею язык за зубами держать и лишнего не болтать. Но ответьте мне. Разве это, он махнул рукой в сторону синего порошка, не позволит нам прокормиться сытно всю зиму? Разве не даст нам теплую одежду? А вам обещанных мною по пять рублей к будущему лету? Что дурного в том? По весу золота, ясное дело, никто ее в Туле не купит. Но этонаша жизнь. И моя, и ваша. Али я что не так сказываю?
Так, нехотя согласился Егорка. Но ведь это волшба.
Или волхование, добавил Устинка.
А коли и волхование, то разве оно супротив Господа нашего Иисуса Христа что творит? Али людям беды несет?
Нет.
Вот и не ершитесь. А главноене болтайте. Сей песок удивительный я нашел прикопанным в горшочке у дома. В тайном месте, что батя мне указывал. Он же сам его у татар боем взял, да утаил до тяжелых дней. Усвоили?
Усвоили, хором произнесли Устинка с Егоркой.
Вот и добре. Это все к пользе нашей. Но сами уразуметь должнызело дорогой песок. Сболтнетенас и поубивают. И меня, и вас. И счастье, если сразу убьют. А то ведь под пытками станут выпытыватьгде мы его взяли и нет ли там еще. Уразумели?
Уразумели, снова хором произнесли Устинка с Егоркой
На том день и закончился. А вместе с тем и эпопея по выделке берлинской лазурисамой простой и первой искусственно получаемой краски, изобретенной только в XVIII веке. Причем, так как Андрейка морочился и старался очистить ингредиенты, то цвета она вышла особенно яркого и сочного, по сравнению с теми образцами, что первоначально выделывали. Но и тогда она «взорвала» рынок. А тут? Парень не собирался ничего взрывать. Он вообще опасался вывести ситуацию из равновесия или навлечь на себя беду излишним богатством. Поэтому и сделал этой замечательной краскивсего пригоршню. Достаточно для того, чтобы продать ее на малевание икон богомазам или украшение книги какой миниатюрой. Но не более
Глава 4
1552 год, 10 июля, Тула
Спал Андрейка тревожно после того странного разговора со своими холопами. И опасался беды. Или сбегут, или какую гадость учинят. Но обошлось и все пошло совсем не так, как он ожидал.
Проснулись.
И тут начались странности. Что Устинка, что Егорка начали очень неожиданно себя вести с нашим героем выказывая ему особое уважение. Чего ранее не наблюдалось. Да, хозяин-господин. Да, никакого унижения или попыток оскорбить-обидеть. Но и держали его за отрока неразумного.
А тутуважение. С чего бы это?
Впрочем, поразмыслив, он плюнул и вернулся к делам. Ведь ничего плохого это ему не несло. Во всяком случае в кратковременной перспективе. Только позже он понял всю опасность ситуации, в которую попал тогда
Все дело в том, что первая семинария открылась на Руси только при Алексее Михайловиче. А более-менее значимо это аукнулось лишь в XVIII веке, когда в сельскую местность массово пошли священники. До того же Русь делилась на городскую-христианскую и сельскую-языческую. И «старо-доброе» деление на деревни и села по наличию церкви в том же XVI веке попросту не работало. Потому что эта самая церковь имелась редко в каких селах, как и освященный христианский погост. И в отличие от более поздних времен села тех лет отличались лишь размером и наличием какой-либо администрации. Например, старосты. Потом в них, конечно, начали ставить церкви, как в административных центрах сельской округи. Но это было потом. Сильно потом.
Конечно, с момента принятия христианства в конце X века прошло около шести веков. Немалый срок. Однако по-настоящему христианство утвердилось к XVI веку только в городах и монастырях. Село же лишь приняло правила игры и социальный ритуалдемонстрировать свою принадлежность к христианам. Чтобы проблем меньше.
Так вотУстинка и Егорка, хоть и были крестьянами в прошлом, но многое времени проводили с отцом Андрейки. И часто бывали в Туле. Что укрепило их поведенческие реакции. Однако языческое нутро никуда не делось. Просто им потребовалось какое-то время, чтобы осознать случившееся и соотнести со своей картиной мира.
В целомничего такого. За тем исключением, что они могли начать при случае языком чесать и хвастаться, заявляя, что служат волхву или ведуну. Во всяком случае, именно так они Андрейку и восприняли. А его знания, частичную «потерю памяти» и странное поведение трактовали как «прикосновение бога». Как и потерю сознания. Само собой, «Большой бог», вряд ли снизошел до чуда. Слишком он занятой и важный. А вот малый, старый Бог почему нет? Какой? Кто его знает? Мог и Велес, мог и Сварог, мог и еще какой. Но это и не важно.
Понятное дело, что к отцу Афанасию или еще кому из церковных деятелей они бы не побежали докладывать. Но такребятам своего ранга вполне бы могли ляпнуть. А те и дальше слухи пустить. Совершенно не нужные для Андрейки слухи.
Кроме уважения, которое оба холопа стали выказывать нашему герою, изменилось и выражение их лиц, их взгляд. Ведь у них в голове произошло серьезная корректура статуса. Да, они все еще были холопами. Но уже не нищего недоросля из числа служилых по отечеству, а натурального ведуна, что несравненно выше. Не говоря уже о том, что они теперь поверили в слова парня и его обещания.
Так или иначе, но утро началось удивительно бодро и позитивно.
Позавтракали.
Сняли ловушки, чтобы не губить попусту рыбу и зверя.
Собрали пожитки.
И отправились обратно в Тулу, имея при себе берестяной туесок с ярко синей краской и еще одинс содой. Тоже дорогой продукт, но продавать его Андрейка не планировал. Но и оставлять тут не хотел. Мало ли?
Гребли без всякой спешки. И даже остановились на реке Упе в паре часов хода от Тулы. Чтобы переночевать спокойно и прибыть в город уже по утру, а не на ночь глядя. Да и рыбы немного на завтрак нужно было поймать вершей, поставленной в ночь.
И вот, наконец, утро и Тула.
Устинка остался у лодкикараулить. Там ведь находились все их пожитки, включая остатки продовольствия и инструмент. Оставь так и уже через четверть часа будет пусто. Растащат и спасибо не скажут. Вот Устинка и остался там сидеть с топором на поясе, готовый в любой момент спихнуть лодку в воду и дать хода.
Топор был тем самым, многострадальным, который и напильником мучали, и слабенькой кислотой. Однако своей функциональности он в целом не утратил.
Сам же Андрейка прихватил Егорку, туесок с краской и пошел к замеченного им ранее купцу Агафону по прозвищу Малыш из-за своих необъятных размеров. Называли его так в шутку, разумеется, но ему такой юмор нравился.
Доброго утречка, поздоровался Андрейка, подходя к стройке.
Чего тебе? неприветливо пробасил купец, который с мрачным видом сидел чуть в стороне и пил прохладный белый квас, очень подходящий своей кислотой летнему зною.